Бейтсон Грегори - Разум и природа Страница 8

Конечно, все мы знаем, что образы, которые мы «видим», на самом деле создаются мозгом или разумом. Но знать это в интеллектуальном смысле — это одно, а понимать, что дело обстоит именно так — это совсем другое. Я отчетливо понял это около тридцати лет назад, в Нью-Йорке, где Адальберт Эймс (младший) демонстрировал свои эксперименты по исследованию того, как мы наделяем свои зрительные образы пространственной глубиной. Эймс был офтальмологом и занимался анизоконией — болезнью, при которой у человека в разных глазах формируются зрительные образы разного размера. Это привело его к изучению субъективных составляющих восприятия глубины. В виду важности этого вопроса, лежащего в самой основе эмпирической или экспериментальной эпистемологии, я расскажу о моем знакомстве с экспериментами Эймса несколько подробнее.

Эймс проводил свои эксперименты в большой, пустой квартире в Нью-Йорке. Насколько я помню, демонстрировалось около пятидесяти экспериментов. Когда я пришел к нему, я был единственным зрителем. Эймс поздоровался со мной и предложил мне познакомиться с серией экспериментов, начиная с первого, а сам отправился работать в маленькую комнату, оборудованную под кабинет. Больше в квартире никакой мебели не было, если не считать двух складных шезлонгов.

Я переходил от одного эксперимента к другому. В каждом из них демонстрировалась какая-нибудь оптическая иллюзия, влияющая на восприятие глубины. Суть всей этой серии экспериментов состояла в том, что наше восприятие глубины определяется пятью основными признаками.

Первый из этих признаков — размер [Вернее было бы сказать: «Первый из этих признаков — сравнение размеров…»], а именно — размер физического образа на сетчатке глаза. Конечно, мы не можем увидеть этого образа, поэтому точнее было бы сказать, что первый признак расстояния — это угол, под которым виден объект. Однако этот угол тоже невозможно увидеть. Может быть, признаком расстояния, воспринимаемым зрительным нервом, служит изменение угла, под которым виден объект [Следует отметить, что не только процесс зрительного восприятия недоступен сознанию — более того, даже простейший акт вИдения не может быть сколько-нибудь удовлетворительно описан средствами словесного языка. В языке нет средств для выражения бессознательных процессов.]. Истинность этого утверждения демонстрировалась с помощью двух воздушных шаров, помещенных в темном месте. Сами шары были освещены одинаково, но воздух мог переходить из одного шара в другой. Шары были неподвижны, но когда один из них раздувался, а другой сжимался, наблюдателю казалось, что раздувающийся шар приближается, а сжимающийся удаляется. Когда воздух переходил из одного шара в другой, казалось, что шары поочередно перемещаются взад и вперед.

Вторым признаком была разница в освещенности. Для демонстрации этого признака размер шаров не менялся и, конечно, они на самом деле не двигались. Менялось только освещение, переходившее с одного шара на другой. Изменение освещенности, подобно изменению размера, создавало впечатление, будто шары поочередно приближаются и удаляются, в зависимости от того, на какой из них падает свет.

Затем на ряде экспериментов показывалось, как эти два признака, размер и яркость, могут действовать друг против друга, приводя к противоречиям. Теперь сжимавшийся шар всегда освещался ярче. Этот комбинированный эксперимент показывал, что одни признаки доминируют над другими.

В тот день демонстрировались следующие признаки: размер, яркость, наложение, бинокулярный параллакс и параллакс, вызванный движениями головы. Этот последний доминировал над всеми другими.

Просмотрев двадцать или тридцать таких демонстраций, я почувствовал, что мне пора отдохнуть, и сел в один из раскладных шезлонгов. Он провалился подо мной. Услышав шум, Эймс вышел, чтобы проверить, все ли в порядке. Затем он остался, чтобы показать мне еще два эксперимента.

Первый был связан с параллаксом [Угол, под которым виден объект, называется параллаксом. — Прим. перев.]. На столе длиной примерно в пять футов находились два объекта: пачка сигарет «Lucky Strike», наколотая на тонкий стержень в нескольких дюймах над поверхностью стола, и коробок спичек, так же укрепленный на тонком стержне в дальнем конце стола.

Эймс попросил меня встать у ближнего края стола и описать, что я вижу, а именно — положение и видимый размер этих двух объектов. (В экспериментах Эймса вначале всегда показывается истина, а затем вызываются иллюзии).

У моего края стола была расположена деревянная планка с круглым отверстием посередине, через которое я мог видеть поверхность стола. Он попросил меня посмотреть через это отверстие и сказать ему, что я вижу. Конечно, оба эти объекта по-прежнему были видны на том же месте, где и раньше, и имели обычные размеры.

Глядя через отверстие в планке, я перестал видеть стол сверху и вынужден был смотреть одним глазом. Но Эймс подсказал мне, что можно добиться параллакса этих объектов, передвигая планку влево и вправо.

Перемещая планку и продолжая смотреть сквозь отверстие в ней, я увидел, что картина волшебным образом изменилась. Пачка «Lucky Strike» внезапно очутилась в дальнем конце стола и казалась примерно в два раза выше и в два раза шире, чем обычная пачка сигарет. Изменился даже вид бумаги, из которой была сделана коробка. Мелкие шероховатости стали гораздо больше. А спичечный коробок, напротив, вдруг сжался до крошечных размеров и переместился на середину стола, где раньше можно было видеть пачку сигарет.

Что же произошло?

Ответ прост. Под столом были незаметно протянуты две веревки, перемещавшие эти два объекта поперек стола одновременно с тем, как я перемещал планку. Как известно, при обычном параллаксе, например, когда мы смотрим с движущегося поезда, нам кажется, что более близкие к нам объекты проносятся мимо нас быстрее, чем далекие. Коров, стоящих рядом с дорогой, не успеваешь разглядеть, а далекие горы, наоборот, ползут назад так медленно, что кажется, будто они чуть ли не путешествуют вместе с поездом.

В описанном эксперименте рычаги, расположенные под столом, перемещали ближайший к наблюдателю объект так, чтобы он двигался вместе с наблюдателем. Пачка сигарет вела себя так, как если бы она находилась далеко; спичечный коробок двигался так, как если бы он был близко.

Иначе говоря, одновременное движение глаза и планки привело к формированию обращенного образа. В этих условиях подсознательные процессы формирования образов сконструировали соответствующий образ. Информация, поступившая от пачки сигарет, интерпретировалась, как образ далекого объекта. Но поскольку она оставалась видна под прежним углом, то теперь она казалась гигантского размера. Точно так же казалось, что спичечный коробок переместился гораздо ближе, но был по-прежнему виден под тем же углом, что и в его истинном положении. В созданном мною образе коробок спичек находился в два раза ближе и имел вдвое меньшие размеры.

Образ был сконструирован механизмами восприятия в соответствии с законами параллакса, — впервые отчетливо сформулированными еще художниками эпохи Возрождения; и весь этот процесс — построение образа на основе переработки информации, связанной с особенностями параллакса — происходил без всякого участия моего сознания. Законы мироздания, которые, как нам кажется, мы знаем, коренятся глубоко в процессе нашего восприятия.

Если взглянуть на эпистемологию с точки зрения естествознания, то обнаружится, что она в основном бессознательна, и, следовательно, ее трудно изменить. Эту трудность Эймс демонстрировал в своем втором эксперименте.

Следующий эксперимент назывался трапециевидная комната. На этот раз Эймс дал мне осмотреть большую коробку около пяти футов в длину, трех футов в высоту и трех футов в глубину. Коробка имела странную трапециевидную форму, и Эймс попросил меня тщательно изучить ее, чтобы запомнить ее истинную форму и размеры.

В передней стенке коробки был сделан глазок, достаточно большой, чтобы через него можно было смотреть обоими глазами, но перед началом эксперимента Эймс надел на меня пару очков с призматическими линзами, которые должны были лишить меня способности бинокулярного зрения. У меня должна была остаться субъективная предпосылка о существовании бинокулярного параллакса, хотя в действительности я почти не видел бинокулярных признаков.

Когда я заглянул в глазок, внутренность коробки представилась мне в виде совершенно прямоугольной комнаты с прямоугольными окнами. Конечно, истинные линии, изображавшие окна, были проведены совсем не просто, а таким образом, чтобы создать видимость прямоугольников, несмотря на трапециевидную форму комнаты. Из предварительного осмотра мне было известно, что задняя стенка, на которую я смотрел через глазок, шла под углом, поэтому левая ее сторона была от меня дальше, а правая ближе.