Бейтсон Грегори - Разум и природа Страница 9

Эймс дал мне палку и попросил меня просунуть ее внутрь коробки и дотронуться ее концом до листа машинописной бумаги, прикрепленного к левой стене. Я проделал это без особых трудностей. Тогда Эймс сказал: «Видите такой же лист бумаги на правой стене? Ударьте по нему палкой. Приставьте конец палки к левому листу и из этого положения ударьте изо всех сил по правому».

Я ударил изо всей силы. Конец палки прошел расстояние не более дюйма и уперся в заднюю стенку комнаты. Эймс сказал: «Попробуйте еще раз».

Я пробовал, наверное, раз пятьдесят, пока у меня не заболела рука. Конечно, я знал, какую поправку надо сделать, чтобы не упереться в заднюю стенку: во время удара я должен был тянуть руку на себя. Но то, что я делал, управлялось моими образами. Я пытался тянуть палку на себя, преодолевая спонтанное движение. (Вероятно, если бы я закрыл глаза, результат был бы лучше, но я этого не пробовал).

Мне так и не удалось ударить по второму листу бумаги, но что интересно — постепенно это стало у меня получаться лучше. В конце концов я добился того, что палка упиралась в заднюю стену, пройдя несколько дюймов. И чем больше я тренировался, совершенствуя свои движения, тем больше изменялся мой образ комнаты, приобретая все более трапециевидную форму.

Позже Эймс сказал мне, что при достаточной тренировке люди с легкостью попадают во второй лист бумаги, и в то же время обучаются видеть комнату в ее истинной трапециевидной форме.

Трапециевидная комната была последним экспериментом из этой серии, и по его окончании Эймс предложил мне вместе пообедать. Я зашел в ванную комнату, чтобы вымыть руки. Я повернул кран с синим вентилем, и из него вырвалась струя кипящей воды и пара.

Мы с Эймсом спустились вниз, чтобы отыскать какой-нибудь ресторан. Моя вера в собственное формирование образов была подорвана настолько, что я с трудом пересек улицу. Я не был уверен в том, что приближающиеся машины действительно находятся там, где я их вижу в данный момент.

Итак, свобода воли не может сопротивляться командам, исходящим от непосредственных образов, которые восприятие предъявляет нашему «мысленному взору». Однако ценой утомительных тренировок и поправок эти образы можно частично изменить. (В Главе 7 рассматриваются подобные изменения калибровок).

Несмотря на эти прекрасные эксперименты, факт формирования образов остается совершенно загадочным. Мы не знаем, как это происходит, и даже — с какой целью.

Конечно, можно сказать, что с точки зрения приспособления существует некоторая разумность в том, что сознанию предъявляются только окончательные образы без ненужных затрат на психологические процессы, связанные с осознанием процесса их возникновения. Но непонятно, зачем вообще нужно использовать образы, и зачем хоть что-то нужно осознавать в наших психических процессах.

Можно предположить, что формирование образов представляет собой удобный или экономичный способ передачи информации через своеобразный интерфейс. Если человеку приходится выступать в роли связующего звена между двумя машинами, то удобно, когда эти механизмы предъявляют свою информацию в виде образов.

Было проведено тщательное исследование того, как стрелок управляет зенитным огнем на военном корабле [Джон Страуд, частное сообщение.]. Информация с ряда устройств слежения, направленных на воздушную цель, передается стрелку в виде движущейся по экрану точки (т. е. в виде образа). На этом же экране вторая точка изображает то место, на которое нацелены зенитные орудия. С помощью кнопок, расположенных на его приборе, стрелок может перемещать вторую точку, соответственно изменяя направление пушек. Его задача состоит в том, чтобы обе точки на экране совпали. Тогда он стреляет.

Эта система содержит два интерфейса: сенсорная система-человек, и человек-эфферентная система. Конечно, и в этом случае можно представить себе ситуацию, при которой входящая и исходящая информация обрабатываются в цифровой форме, не превращаясь в образную. Но мне кажется, что образные средства гораздо более удобны, и не только потому, что, будучи человеком, я привык создавать мысленные образы, а потому, что при таких взаимодействиях образы экономичны и быстро приводят к цели. Если это верно, то разумно было бы предположить, что млекопитающие создают образы, потому что их психические процессы имеют дело с множеством интерфейсов.

Подсознательный характер наших процессов восприятия связан с интересными побочными эффектами. Например, когда эти процессы не контролируются информацией, поступающей из органов чувств (как это бывает во сне, при галлюцинациях или в эйдетических (см. Словарь) образах), то иногда бывает трудно поверить, что эти образы не отражают никакой внешней реальности. И наоборот, вероятно, очень хорошо, что мы не слишком много знаем о механизмах формирования образов восприятия. Не зная этих механизмов, мы можем верить тому, что говорят наши органы чувств. Постоянное сомнение в подлинности сенсорных данных могло бы привести к затруднениям.

5. ДЕЛЕНИЕ ВОСПРИНИМАЕМОГО МИРА НА ЧАСТИ И ЦЕЛОЕ УДОБНО И, МОЖЕТ БЫТЬ, НЕИЗБЕЖНО, НО НИЧТО НЕ ВЫНУЖДАЕТ НАС ДЕЛАТЬ ЭТО КАКИМ-ТО ОДНИМ ОПРЕДЕЛЕННЫМ ОБРАЗОМ[2]

Я много раз пытался внушить студентам это общее утверждение с помощью Рисунка 1. В классе этот рисунок предлагался в виде довольно аккуратного чертежа мелом на доске, но без букв, обозначающих разные углы.

Студенты должны были описать «это» в объеме одной страницы письменного текста. После того, как все студенты оканчивали свои описания, мы сравнивали результаты. Все описания можно разделить на следующие группы:

а. Около 10 процентов студентов (или менее) говорят, например, что это ботинок, или, более образно — ботинок человека, у которого большой палец распух от подагры, или даже, что это унитаз. Очевидно, что по таким аналоговым или образным описаниям слушателю трудно было бы воспроизвести этот предмет.

б. Гораздо большее число студентов видят, что этот объект содержит бOльшую часть прямоугольника и бOльшую часть шестиугольника, и, разделив его таким образом на части, всячески пытаются описать отношение между неполным прямоугольником и неполным шестиугольником. Небольшая часть студентов (но, удивительным образом, в каждом классе обычно находится один-два таких человека) замечают, что линию BH можно продолжить до пересечения с линией DC в точке I таким образом, чтобы HI дополнила правильный шестиугольник (Рисунок 2). Эта воображаемая линия задает пропорции прямоугольника, но, конечно, не определяет абсолютные длины его сторон. Обычно я поздравляю этих студентов со способностью выдумать нечто напоминающее многие научные гипотезы, которые «объясняют» видимые закономерности с помощью некоего воображаемого построения

в. Многие сильные студенты прибегают к операционному методу описания. Они начинают с некоторой точки на границе объекта (интересно, что это всегда какая-нибудь вершина) и движутся из нее, обычно по часовой стрелке, с указаниями, как рисовать этот объект.

г. Существуют еще два хорошо известных способа описания, к которым не прибегнул пока ни один из моих студентов. Никто из них не начинал с утверждения: «Этот объект сделан из мела и доски». Никто из студентов ни разу не воспользовался методом автотипии, при котором на поверхность доски накладывается решетка произвольной прямоугольной формы, а затем сообщается, содержит ли каждая конкретная ячейка какой-либо элемент данного объекта или нет. Конечно, если решетка слишком груба, и если объект слишком мал, большое количество информации будет утеряно. (Представьте случай, когда весь объект меньше одной ячейки. Тогда описание будет состоять не более чем из четырех, и не менее чем из одного утверждения, в зависимости от того, каким образом ячейки расположатся поверх объекта). Однако именно с помощью этого принципа электрические импульсы передают полутона в газетных фотографиях, и именно так работают телевизоры.

Обратите внимание, что все эти методы описания ничего не добавляют к объяснению этого «шести-прямоугольника». Объяснение всегда следует из описания, но само это описание неизбежно содержит произвольные характеристики, подобные приведенным выше.

6. РАСХОДЯЩИЕСЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ НЕПРЕДСКАЗУЕМЫ

О науке принято думать, что она, в принципе, все может предсказать и контролировать; и если какое-то явление или процесс при нынешнем состоянии наших знаний не поддается предсказанию и контролю, то единственное, что требуется — это лишь еще немного знаний или, в особенности, еще немного техники, и тогда мы сможем предсказать и контролировать любые сколь угодно сложные переменные.