Экономцев Игорь - Обетованный остров Страница 8

Размышляя над прошлым, Питфей пытался как можно дальше проникнуть за темную завесу времени. Проклятие богов, тяготевшее над родом Пелопидов, заставляло его вновь и вновь возвращаться к далеким событиям, вновь и вновь переживать преступления, совершенные его предками против людских и божественных законов.

Прадедом Питфея был фригийский царь Тмол. Утверждают, однако, что на самом деле его дед Тантал родился не от фригийского царя, а от владыки богов громовержца Зевса. Вот почему он пользовался любовью и покровительством всевышних. Но Тантал якобы был слишком несдержан и не мог хранить тайны, которые узнавал, пируя с богами. Этими тайнами, а также нектаром и амвросией он делился со своими смертными друзьями. Его дерзость дошла до того, — говорят жрецы, — что он стал отрицать божественную природу солнца, заявляя, что это есть ничто иное, как раскаленная масса. Наконец, рассказывают совершенно невероятную историю о том, что Тантал, желая проверить, насколько всевидящими являются боги, предложил им в качестве угощения кушанье, приготовленное из тела его сына Пелопа. Боги, которых охватили ужас и отвращение, не притронулись к еде и только Деметра, горевавшая по своей дочери, похищенной Аидом, и ничего не замечавшая вокруг, съела кусок плеча Пелопа. По распоряжению Зевса Гермес якобы оживил Пелопа, изготовив ему недостающую часть плеча из слоновой кости.

Нет никаких сомнений, что фантастическая сказка об убиении Пелопа родилась неслучайно. Видимо, Тантал на самом деле сомневался во всеведении богов и совершал такие поступки, которые шокировали жрецов. Чтобы скомпрометировать его и показать людям, до каких неслыханных преступлений может довести сомнение в могуществе богов, они выдумали эту жуткую историю.

Тантал обладал глубокими знаниями о природе. Он изучал астрологию в Вавилоне, умел предсказывать затмения луны и солнца. Своими знаниями он, естественно, делился со своими «смертными» друзьями, и это особенно не нравилось жрецам. Не потому ли его обвиняли в неспособности хранить тайны богов?

Финал Тантала трагичен. Он был лишен власти в результате мятежа, спровоцированного жрецами, и вынужден был покинуть Сипил. Дед Питфея вернулся на родину уже в глубокой старости, больной и разбитый. Там, около горы Сипила, возле озера, носящего имя Тантала, находится его могила.

Жрецы утверждают, что Тантал за свои преступления обречен на вечные муки в царстве Аида. Он якобы стоит по горло в воде светлого озера. Над его головой склоняются ветви плодоносящих деревьев, сгибающихся под тяжестью золотистых яблок, груш и красных гранат. Однако стоит только Танталу, томимому жаждой, наклонить голову, чтобы напиться, как вода с шумом убегает, стоит ему протянуть руку к сладким плодам, как ветви деревьев тут же устремляются вверх. Но о загробных ли муках тут идет речь? Не сама ли это наша жизнь, представляющая собой погоню за недостижимым? Тантал, держава которого простиралась до Иды, обладавший несметными богатствами и всем, о чем только может мечтать человек, ловил иссохшим ртом и жадными руками призраки.

Сына Тантала — Пелопа не увлекали заумные идеи о сущности бытия, он не вступал в дерзостный спор с богами, но трагический рок преследовал и его.

Покинув родину, Пелоп со своей дружиной совершил смелый налет на Трою и получил богатый выкуп от царя Ила. Погрузив свои боевые колесницы на корабли, он появился около Лесбоса и без труда овладел этим островом. Пелоп мог бы спокойно прожить там до старости или, используя Лесбос как базу, провести бурную жизнь в походах и войнах, подобно Алкмениду и Беллерофонту. Но неожиданно для всех он покинул остров, оставив там царем своего друга и возничего Килла. Судьба властно и неумолимо влекла его в Пису.

Пелопа, человека эмоционального, наделенного пылким воображением, интриговали слухи о необыкновенной красоте дочери писейского царя Эномая Гипподамии. Еще больше его интриговали жуткие рассказы о гибели ее женихов.

Эномай объявил, что отдаст свою дочь замуж лишь тому, кто победит его в состязании на колесницах. Он сохранял за собой право убить неудачливого соперника и уже восемнадцать человек погибло от его руки. Первым был Мармак, затем Алкат, Эвриал, Кротал, спартанец Акрий и другие. Последним был Элоней. После смерти Эномая Пелоп соорудил для них единую толосную гробницу и засыпал ее землей. Этот холм находится по дороге в Пису в одном стадии от святилища Артемиды. Когда же Пелоп впервые вступил в писейскую землю, головы его злополучных предшественников украшали ворота дворца Эномая.

Чем же была вызвана эта странная кровожадная мания царя Писы? В семье Пелопидов было принято все объяснять естественным стремлением Эномая выбрать своей дочери наиболее достойного жениха в соответствии с обычаями предков. Истребление женихов, потерпевших поражение в состязании, в принципе, не противоречило древним обычаям, строгим поборником которых был Эномай. В то же время при дворе царя много говорили о роковом изречении оракула, предсказавшем Эномаю смерть от жениха Гипподамии. В соответствии с этой версией, убивая женихов и выставляя их головы на воротах своего дворца, он стремился отбить у кого бы то ни было охоту домогаться руки своей дочери, тем более, что царь Писы считался непревзойденным в управлении лошадьми и кони его были самыми быстрыми в Апии.

Но есть еще одно объяснение, темное, не делающее чести роду Пелопидов, и, если оно соответствует действительности, преступление, о котором идет речь, принимает новую, еще более трагическую окраску. Говорят, что Эномай был влюблен в свою дочь и, расправляясь с женихами, рассчитывал навсегда удержать рядом с собой Гипподамию. Так было или иначе, но Пелоп, увидев Гипподамию, не думал о причинах, по которым Эномай вызывает на поединок женихов своей дочери, он не думал о грозящей ему опасности и даже, более того, ему казалось естественным, что получить в жены такое сокровище можно, только рискуя жизнью. Это была роковая страсть, которая поразила их обоих, как молния. Она заполнила всю их жизнь, дав им короткие вспышки счастья, похожие на муку, и неизмеримые страдания.

У Пелопа не было шансов на победу в состязании с Эномаем. Это чувствовал он сам, но особенно ясно это сознавала Гипподамия, сохранявшая, даже будучи одержимой страстью, трезвый рассудок. Накануне состязания она направила к Пелопу служанку, которая от ее имени предложила ему подкупить Миртила, возничего Энбмая. Гипподамия советовала возлюбленному обещать Миртилу «что угодно». Пелоп, однако, отказался. Он жаждал, как ему казалось, смертельной опасности в качестве искупления за будущее счастье. Тогда Гипподамия пошла сама к Миртилу. Она уговорила его вытащить чеку из колесницы Эномая и заменить ее чекой из воска. Говорят, она обещала за это провести с ним ночь. Видно, так оно и было. Известно, что Миртил был тайно влюблен в Гипподамию. Какую же иную цену она могла предложить ему за преступление и опасность, которой он подвергал себя ради сохранения жизни ее жениха?

Рано утром в день состязания Пелоп принес жертвы Афине Кидонейской на акрополе Писы, а затем отправился в Олимпию. Там он, в соответствии с условиями состязания, стартовал от алтаря Зевса в тот момент, когда Эномай, уверенный в себе, не спеша завершал жертвоприношения Гефесту. Финиш был назначен у алтаря Посейдона в Коринфе, что, конечно, не имело практического значения, поскольку все обычно завершалось в непосредственной близости от Олимпии.

Гипподамия взошла на колесницу Пелопа и стартовала вместе с ним. Таким образом, весь этот ритуал напоминал древний обычай похищения невест.

Восемнадцать раз участвовала Гипподамия в подобных «состязаниях». Восемнадцать раз она была свидетельницей отвратительной жуткой сцены расправы над ее женихами. Разные чувства испытывала она к тем, кто, рискуя жизнью, добивался ее руки. Некоторым из них Гипподамия страстно желала победы. И тем не менее, на этот раз все было иначе. Сейчас она была готова идти на «что угодно», лишь бы спасти своего возлюбленного и стать его супругой. И она пошла на «что угодно», совершив тягчайшее преступление против отца, предав его и даже предав того, ради которого она совершила это преступление.

Гипподамия не ошиблась. Недалеко удалось отъехать Пелопу от алтаря Зевса Олимпийского. Вот уже сзади послышался грохот приближающейся колесницы Эномая. С каждым мигом сокращалось расстояние между ними. Язвительная злая улыбка, должно быть, кривила губы Эномая. Он уже подымал копье, чтобы через несколько мгновений поразить безоружного Пелопа. И тут, когда Пелоп потерял всякую надежду на спасение, произошло то, чего ожидала Гипподамия с надеждой и ужасом. Колесо, восковая чека которого расплавилась от движения, оторвалось от колесницы, и, обгоняя ее, покатилось вдоль дороги, судорожно подпрыгивая на камнях.

Можно отчетливо представить всю эту сцену: лицо Пелопа, на котором выражение невольного страха и отчаяния сменилось гримасой восторга, Гипподамию, бледную и немую, прижавшуюся к нему и мертвой хваткой вцепившуюся онемевшими пальцами в того, кого она отныне могла называть своим супругом. Но в следующий момент Пелоп уже понял смысл и причины произошедшей на его глазах катастрофы. Что испытал в тот миг Пелоп, в которого, как щупальца спрута, впились пальцы преступницы, отцеубийцы — отвращение, тошнотворное чувство брезгливости? Но не ощутил ли он одновременно с этим невыносимое сладострастное наслаждение, которое можно испытать, лишь переступив роковую черту? Она увлекла его за «черту», сделав невольным соучастником преступления.