Гинс Г.К. - Сибирь, союзники и Колчак т.2 Страница 8

Семеновский инцидент

В то время как адмирал давал свои объяснения печати и завоевывал всеобщие симпатии, Чита продолжала бунтовать.

Оправданный по суду полковник Волков был произведен в генерал-майоры. Это была, несомненно, тактическая ошибка. Даже при невозможности вменения ему политического проступка, он должен был быть не награжден, а, наоборот, наказан хотя бы дисциплинарно. Волков получил затем миссию — ехать в Читу и убедить Семенова в государственном вреде его выступления.

В конце ноября министрам предложено было делать еженедельные доклады адмиралу. Я заменял в Омске Сапожникова и, когда пришла очередь министра народного просвещения, поехал в ставку Верховного Правителя с докладом.

Ставка поместилась в обширном здании Управления Омской железной дороги. Внешнее впечатление посетителя должно было быть таково, что целый этаж этого огромного здания превратился в военный муравейник.

Был вечер, но жизнь кипела. Министрами никто не заинтересовался. Стояли в коридоре Вологодский, Михайлов, Старынкевич, Гаттенбергер и товарищ министра иностранных дел Жуковский. Тут же был Сукин. Таким образом, весь Совет Верховного был в сборе. Как и Старынкевич, я был лишним, случайным гостем, ввиду совпавшего с заседанием очередного доклада. Из членов Совета Верховного отсутствовал Ключников. Он, как я узнал после, не приехал демонстративно, в виде протеста против приглашения без его согласия Сукина.

После непродолжительного ожидания в коридоре мы были приглашены в кабинет адмирала. Верховный предложил Сукину сделать доклад, который он должен был приготовить. Сукин вытащил американские очки, громадные стекла в черепашьей оправе, и стал читать свою записку, в которой перечислял все случаи чешского вмешательства в политику и предлагал сообщить о них чешскому министру Стефанеку, приезд которого ожидался в Омске, в такой форме, чтобы это не было жалобой, а было выражением надежды, что подобные ненормальности больше не повторятся. В другой записке Сукин высказывал общий взгляд на международную политику, отмечая преобладающее значение Америки. Никто не возражал; все, видимо, совершенно не были подготовлены. Заменявший Ключникова Жуковский сказал несколько слов об американизме Сукина, но ничего убедительного и существенного против докладов не привел. Они были одобрены и получили, таким образом, значение руководящих указаний для Министерства иностранных дел.

Не помню, успел ли уже окончить свой доклад Сукин, когда в кабинет вошел изящный и статный полковник с симпатичной наружностью. Это был Лебедев. Сообщил, что имеет новости. Он только что говорил по прямому проводу с Семеновым и поставил ему определенно вопрос: «Признаете вы адмирала или нет?» Семенов ответил: «Не признаю».

Адмирал молча посмотрел на присутствовавших, как бы ища совета. Тогда Тельберг, страдавший всегда доктринерством, стал излагать безапелляционным тоном, что лучший способ борьбы в таких случаях — отрешение от должности. Все окружающие атамана лица будут опасаться поддерживать его, как мятежника, он не будет иметь казенных средств и т. д. По-видимому, этот совет имел решающее значение, тем более что все остальные промолчали. У меня осталось впечатление, что мнение это соответствовало и взглядам Лебедева: недаром он поторопился со своим вызывающим вопросом атаману, не выждав приезда в Читу Волкова, который на пути туда успел к этому времени прибыть только в Иркутск. Решение семеновского дела, в котором не была учтена та реальная сила, которой обладал атаман, было гвоздем заседания. Оно скоро окончилось.

Старынкевич, так же как и я, прибыл для доклада текущих дел. Когда заседание Совета Верховного Правителя окончилось, Вологодский и Гаттенбергер уехали, а Михайлов и Тельберг почему-то остались присутствовать при докладах Старынкевича и моем. Порядка еще не установилось.

Во время докладов адмирал тяжело молчал. Он, видимо, был уже сильно утомлен дневной и вечерней работой. Выслушав доложенный Старынкевичем план работ Министерства юстиции, он просил ускорить разработку законопроектов о наказуемости спекуляции и о порядке реквизиций. Мне же не дал никаких указаний.

Приказ №61

Результатом описанного заседания явился следующий приказ:

«Г. Омск. 1 декабря 1918 г.

§1. Командующий 5-м отдельным приамурским армейским корпусом полковник Семенов за неповиновение, нарушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом государственной измены, отрешается от командования 5-м корпусом и смещается со всех должностей, им занимаемых.

§2. Генерал-майору Волкову, Сибирского казачьего войска, подчиняю 4-й и 5-й корпусные районы во всех отношениях на правах командующего отдельной армией, с присвоением прав генерал-губернатора, с непосредственным мне подчинением.

§3. Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех не повинующихся Верховной власти, действуя по законам военного времени.

Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий адмирал Колчак».

Семенов не испугался приказа. Как бы в ответ на отрешение от должности прервались телеграфные сообщения Омска с Востоком, стали задерживаться поезда, была произведена в Чите выемка из казначейства.

Скандал принял неприятные и серьезные формы. Семеновский орган «Русский Восток», обсуждая инцидент, рекомендовал Семенова в Верховные Правители, понося адмирала. Волкову не с чем было двинуться на Читу, да к тому же японцы заняли Забайкальскую дорогу, грозя не допустить военных действий.

Тогда казачество послало к Семенову делегацию, чтобы убедить его прекратить оппозицию.

Иванов-Ринов, возвращавшийся в это время из Владивостока в Омск, «спешил» в Читу для той же цели. Спутники Иванова рассказывали потом, что во время этой «спешной» поездки он останавливался на пути для охоты.

Получив информацию о происходящем, атаман Дутов телеграфировал Семенову:

«Телеграмма ваша о непризнании Колчака Верховным Правителем мною получена. В той же телеграмме вами признается этот образ правления и его состав, кроме адмирала Колчака, и указываются лишь персональные несогласия. Вы признаете на этот пост достойными Деникина, Хорвата и меня. Хорват признал власть Колчака, о чем я извещен так же, как и вы. Полковник Лебедев, от имени Деникина, признал власть Колчака. Таким образом, Деникин и Хорват отказались от этой высокой, но тяжелой обязанности. Я и войско признали власть адмирала Колчака тотчас же по получении об этом известия, и тем самым исключается возможность моей кандидатуры. Следовательно, адмирал Колчак должен быть признан и вами, ибо другого выхода нет. Я, старый боец за родину и казачество, прошу вас учесть всю пагубность вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству. Сейчас вы задерживаете грузы военные и телеграммы, посланные в адрес Колчака. Вы совершаете преступление перед всей родиной и, в частности; перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерется за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег, и обмундировывалось своими средствами, помня лишь одну цель — спасение родины, и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска. Мы, разоренные и имеющие много сожженных дотла станиц, продолжаем борьбу, и в рядах наших сыны, отцы и дети служат вместе. Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаем, что вы, наш брат, казак, задержали их, несмотря на то что они адресованы нам же, казакам, борцам за родину. Теперь я должен добывать патроны только с боем, ценой жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман. Неужели вы допустите, чтобы славное имя атамана Семенова в наших степях произносилось с проклятием? Не может этого быть! Я верю в вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет ваши сомнения, и вы признаете адмирала Колчака Верховным Правителем великой России. Атаман Дутов».

Однако дело Семенова затянулось. В декабре на него было произведено покушение, и он был легко ранен в ногу осколком брошенной в театр бомбы. К этому времени компромисс уже наметился. Выполнение грозного приказа было приостановлено, и скоропалительное решение, предложенное в Совете Верховного Правителя, не послужило укреплению авторитета адмирала.

Печальный симптом

В эти первые еще сумбурные дни «диктатуры» уже вырисовался один неприятный штрих. Адмирал-Верховный Главнокомандующий поглотил адмирала-Верховного Правителя вместе с его Советом министров. Ставка недаром производила впечатление муравейника. В ней были свои министерства. Сукин из ставки диктовал указания Министерству иностранных дел. Лебедев решал вопросы внутренней политики. Особая канцелярия Верховного, так называемый «Осканверх», законодательствовала.