Юрий Агеев - Монолог современника Страница 8

в котором мы блуждаем, став старее.

Мы хвалимся коврами и бельём,

гордимся модной мебелью, достатком,

а после рассуждаем о своём,

и чувствуем, что каждому несладко.

И спрашиваем: так ли быть должно?

А правильно ли мы живём на свете?

Покамест мысль не выделит одно:

«Все так живут, и нас заменят дети».

С работы, словно с каторги спешим

подобиями выжатых лимонов,

чтоб врезаться в сжигающий режим,

который ждёт, со всем присущим, дома.

Кто так жестоко души обокрал,

и нитки не оставив к возвращенью?

Но кто нас в равнодушие загнал,

принудив к пьянству или всепрощенью?

Каких тогда мы вырастим детей,

когда они — по нашим же дорогам?

Мы разучились понимать друзей,

и совесть оставляем за порогом.

1986

СТИХИ О ХРИСТЕ

1.

Как у Бога за пазухой, в тёплом хлеву мальчуган

родился у пречистой Марии, не гадан, не ждан.

Нарекли Иисусом младенца, утёрли от слез.

Так на Землю явился ещё не известный Христос.

Ножки двигались бойко и пальчики тискали грудь.

Дух Святой умилился и замер, не в силах дохнуть.

Мир ещё не сложился в историю фактов и мест,

и вдали не маячил, не гнулся под тяжестью крест.

И Иуда под стол ещё бегал, и занавес только был снят

для трагедии века, для зрителей, мифов, баллад...

2.

Никто не ждал. И только чародеи...

Никто не ведал. Хмурые волхвы

вычерчивали путь на Иудею

через края песка и синевы.

Вышагивали пыльные верблюды,

с дарами полосатые мешки

потряхивая меж горбов, покуда

не поднимались вихрями пески.

А вечером, вставая над привалом,

светлее всех мерцающих тогда,

знамением неясного начала

светилась путеводная звезда.

3.

В толпе теряется душа,

как часть орущих тел.

Пускай на торжище спешат, —

спеши в глухой придел.

Уж суть твоя на самом дне,

обратный путь — ползком.

В пустыне ты наедине

с астральным двойником.

Он — отрицание твоих

решений и надежд.

Пустыня – поле на двоих

схватившихся невежд.

Но мозг душе не зачеркнуть,

и лучший им исход:

найти в бореньях третий путь,

что к истине ведёт.

Как хитростью ни ворожи

(пустое озорство),

согласье мысли и души

рождает волшебство!

Кружат на шаг от острия.

Пока дух с телом слит.

А победит второе «я», —

никто не победит.

Для тех же, кто перед холстом,

сюжет картины прост:

пустыня, камень, а на нём

задумался Христос.

4.

Магдалина Христу омывала ступни,

пыль дорог вместе с кровью царапин отмыв.

Где ветвистая тень обрывалась олив,

прядь волос — продолжение тени. И с ним

ей казалось спокойным движение дня,

и несносные люди — пустым миражом.

Ей хотелось сказать: «Бросьте камни в меня,

в ту, что с вами была и спала нагишом.

Но теперь я другая, не ваша, его.

И ему не любовь, не жена, но сестра.

У него одного не прошу ничего.

Я не знаю что будет, не помню вчера...».

Магдалина Христу омывала ступни,

и светлело лицо, как от добрых вестей,

отмывались грехи её долгой блудни,

потому что Господь милосердней людей.

5.

Среди друзей слова верней и проще,

апостолы они, иль босяки.

Поодиночке все на что-то ропщут,

друзьям ни ад не страшен, ни враги.

Здесь говорят и думают такое,

что из народа выбили плетьми.

Здесь изрекают истины достойно.

В кругу друзей становятся людьми.

Апокрифы здесь пишутся ночами,

слагаются запретные стихи,

и льется свет двенадцатью свечами,

и тишине подвластны петухи.

Завешены слюдяные оконца,

И чаша круговая по рукам

идёт себе до возвращенья солнца,

и снова наполняется в закат.

Они в живых, пока они едины,

они в речах, пока они честны,

не расколоть их на две половины,

не приписать им ни одной вины.

В устах врагов все истины враждебны

и все советы добрые вредны.

Среди друзей и споры — как молебны,

и все пути открыты и ясны.

6.

Я мог идти окольными путями,

но я меж вас.

Так что же слепы вы, самаритяне,

в пришедший час?

Что, гости вам — зазубренные кости

и не жданы?

Ведь не тяну за подаяньем горсти,

подачки не нужны.

Не сам пришёл — молитвы поманили

открыть вам мир,

где только боги и святые в силе, —

я — не на пир.

Хотите, приоткрою тайны неба

и тщетность дел

земных. Но мне не надо хлеба.

И пил, и ел.

7.

Если ветер звезды не задует,

три волхва добредут до крыльца,

если жизнь мне в отместку дарует

бесполезное злато венца,

так и быть, я взойду на Голгофу,

по ошибке, как было, на крест,

и отметят мою катастрофу

оглушительной руганью с мест.

И за то меня вычеркнут в небыль,

что я не был ни тем, ни другим,

и любил эту Землю и небо,

и ушёл, как родился — нагим.

Будет счастлив спасенный Варавва,

успокоится Понтий Пилат,

откричится скандальная слава,

позабудут, кто был виноват.

Но из пепла, столетьями позже,

дайте встать, воскресите, чтоб жил

человеком с обветренной кожей,

с кровью правды в сплетениях жил.

1986

ИГЛА КОЩЕЯ

В одной стране, в какой — не помню точно,

но помню, что правителем — Кощей,

был здравый смысл распят и опорочен,

и масса возмутительных вещей.

Замученная жизнью ворож`ея,

налогами и сказочным трудом,

открыла тайну, что игла Кощея

лежит в ларце, ларец — на дубе том.

Раскрытье тайн влечёт свои издержки, —

метнулся злобный гений из дворца,

спалил избу, развеял головешки,

а ножки приберёг для холодца.

Виновницу саму госпреступленья

найти — уже надежды никакой,

вороже`я сменила ударенье

и обернулась Бабою Ягой.

Глумится нечисть, сёла разоряет,

вся нелюдь ополчилась на людей,

тишком в стране царевичи шныряют,

трясут дубы, давясь от желудей.

Оплакали друзей моих на тризне, —

отважных, правде преданных, сердец.

Полно дубов растёт вокруг в Отчизне,

вот только угадать бы, где ларец!

1987

ДВА ПОЭТА

Российская немощь

жива исключеньем,

глазам не поверишь

за суетным чтеньем:

в случайном журнальном,

но верном соседстве

Борис Чичибабин

и Герман Плисецкий.

На острове строчек

и в рифму и в прозу,

они, среди прочих,

не выбрали позу.

Один — отсидевший

в стенах соловецких,

другой — уцелевший

в парадах советских.

Один из них старше,

другой помоложе,

но горькая чаша

им выпита тоже.

Из тех, кто креститься

умеет едва ли,

им много простится

за то, что не лгали.

Писали, как жили,

созвучно дыханью,

хором не нажили,

не снюхались с дрянью.

Биенье их мыслей

всех вывертов стоит.

Из всех, кто здесь тиснут,

их, может быть, двое.

Их встреча — мгновенье,

лишь шаг до погоста,

удел их — забвенье

в бeздарном потомстве.

Парят два поэта,

рифмуя над бездной,

на лучике света

эпохи железной.

1987

СВЯЗАННЫЙ ПАМЯТНИК

При жизни не могли —

связали после смерти,

хвалою оплели

и, как игрушкой, вертят.

На дерзкие слова —

продажный комментарий.

И слышится едва

протест в его гитаре.

Он не был лжив, как вы,

подчистившие строки,

неправедной молвы

паршивые сороки!

Размыто по стране

в пластинках и буклетах

по выгодной цене

отчаянье поэта.

За гробом шла толпа,

неся, как Спаса в силе.

Теперь он у столба,

привязанный к могиле.

1988

1989 год

________________

МОНОЛОГ СОВРЕМЕННИКА

Мне объявили, что мир воскрес,