Татьяна Харитонова - Правый Страница 9

Писала свой дневник. Правда, бросила потом. Испугалась, что кто- нибудь прочтет, заглянет к ней без спроса. Года через три нашла заветную тетрадочку, перечитала и удивилась. Писала другая девочка, знакомая до боли, но не Аня. Но интересно было очень, как будто посмотрела на себя со стороны. Это ощущение захотелось испытать. Да и потом однажды проснулась и поняла, что проживет очередной день, а он уйдет, не попрощавшись. Унесет звуки, запахи, картинки, людей. Унесет безвозвратно, в вечность. И стало так жалко, до слез. Оставить его, притянуть за тоненькую ниточку своего почерка к листочку бумаги, завязать на узелочек памяти. А потом, как – нибудь прочитать, пережить еще раз. Почему нет? Пережить еще раз…

***

Жизнь поначалу напоминала сказку. Но мои сказки всегда заканчивались подвально. Хотя я их придумывала достаточно оптимистично. Вот хотя бы проба мужа. Всю жизнь мечтала о немногословном мужчине. Маленькая слышала, как дедушка, стукнув кулаком по столу, орал: « Брехунов не люблю». Тогда и не поняла, кого он не любит, но на ус намотала крепко. Позже пришло понимание. Лучше мужик – солдафон, чем этот самый, дедушкин. Солдафоном был папа. До блеска начищенные сапоги, колючая шинель, стальная натяжка гладко отполированных мышц на лице, пронзительный запах одеколона и страх при его виде. Хотелось вытянуться в струнку, поправить одежду и застыть, мимикрировать, спрятаться. Муж не был похож на папу. У папы ноги как у солиста балета, у мужа как у кавалериста, у папы до блеска выбритое безукоризненное лицо, у мужа – щетина трехдневная, папа - шаркун, джентльмен, муж – увалень, папа жаден, муж щедр. Хотя рос в голод. Но мать умудрилась создать у него ощущение финансового благополучия, и это при бедности. Семья простая, но она делала так, чтобы мальчик не понимал. Тогда это было легко. Все вокруг имели ровно столько. Однажды, в кинотеатре я поклялась, что если он пересчитает сдачу, никогда не выйду за него замуж. (Когда–то отец, параллельно нашептывая маме комплименты, деловито мусолил купюры, прежде чем аккуратно засунуть их в бумажник). Муж достал из кармана мятую пятерку, просунул в окошечко, а сдачу сгреб неуклюже и положил в карман, не считая. Я пошла с ним под венец под девизом: « Я буду с тем, кто будет любить меня!».

Любовь - товар скоропортящийся, особенно, если товар первосортный под названием потребительство. Потребительство чего угодно: тела, души, приготовленного обеда, выстиранных и отглаженных рубашек. Вот тут разница между отцом и мужем выпятилась и стала раздражать. То, что радовало, превратилось в разочарование. Отец никому не доверял стирку, глажку своих вещей. До блеска начищенный, выбритый, отглаженный – все это он делал сам. Муж лениво сбрасывал в кипу грязного белья очередную рубашку и недоумевал по утрам – где чистая? Наверное, обратная волна недовольства с моей стороны запустила секретную кнопку. Что-то разладилось в нашем браке. Ее величество водка была значительно теплее и добрее. Водка, она не сравнивала его с папой – блестящим офицером. Она пользовала его без иллюзий. А это беспроигрышный стиль взаимоотношений. Поэтому проигрывать стала я. Тайм за таймом. С разгромным счетом осталась одна. Хотя нет, прилепилась к этой парочке и стала созависимой. Так это называется. Так и жили втроем. В этом трио не менялась только она. Муж деградировал быстро, а я превратилась в невротичку. Однажды проснулась утром и подумала:

-На что я трачу свою жизнь? Она ведь у меня одна. И осталось не так уж и много. Самое главное, и мужу не нужна. Как заезженная пластинка, одно и тоже изо дня в день, скандалы, выяснения отношений.

Он ушел. Первое время было невыносимо. Как он там? Поел? Хорошо, появлялся периодически, просился назад. Вроде трезвый приходил, правда, в рубашке мятой, с запахом одеколона. Доходило, что туалетную воду от него прятала. Не гнушался ничем. Постепенно оторвался от меня. Это нетрудно было. Водка была рядом. Верная подруга. А я поняла, что жить без него трудно. Без скандалов, без контроля. Надсмотрщик на пенсии. Появилась свобода, с которой я совершенно не знала, что делать. И тут я вспомнила, что у меня есть сын. Вернее, я о нем никогда не забывала. Это был мой мальчик. Он мне всегда молча сочувствовал. Жил автономно в своей комнате. Выходил поесть. Учился. Его спасали книги. Читал много. Все подряд. Стал ходячей энциклопедией. Тихо ненавидел отца. Бедный ребенок. Что он вынес из семьи? Образы мужской несостоятельности и женского несчастья. Скандалы и ссоры родителей. Он был очень одинок. Друзей практически не было. В дом не приходили громогласные подростки с гитарами. Наверное, стеснялся. Выталкивала его погулять с ребятами – возвращался минут через тридцать. Он любил свою комнату, свои книги, потом компьютер. Во всяком случае, мне так казалось. После школы поступил в институт. И в жизни особенно ничего не менялось. Пока не появилась в его жизни Лаф, Лафуша, Лафуня. Училась с ним в одной группе. Девочка из провинции. В их дуэте она решительно взяла себе первую партию. Наверное, правильно. Мой безынициативный Сережа так и остался бы в вечных холостяках. Помню, как он однажды сообщил, что познакомит со своей подругой. Мой благоверный ради такого случая не набрался. Я накрыла праздничный стол. Милый семейный ужин. Гостья цепко впитывала информацию. При этом безупречная вежливость: спасибо, пожалуйста. Неожиданно оживился наш отец семейства. Как будто проснулся от долгого пьяного сна.

-Лафуша? Простите, что за странное имя?

-Можно Люба. Я отзываюсь на все! – засмеялась.

-А причем Лафуша?

-Лаф – любовь. Лафуша – Любаша.

- Лафуша-Любаша! Берите Сережку замуж, он никогда не осмелится вам это предложить.

За столом стало тихо. Сережа чуть не подавился куском пирога. И тут нашлась гостья:

-Я беру тебя замуж, Сережа!

Все засмеялись. Такой душевной обстановки у них не было давно. Андрей впервые за последнее время улыбался. Если бы при виде очередной рюмки судорожно не сглатывал слюну, и не поняли бы, что он алкоголик. Сереже было неуютно. Я поняла, он сидел, как будто в кино. Боялся, что вот-вот или пленка порвется или свет вырубят. Лафуша, словно что–то почувствовала, заторопилась. Они ушли.

-Хорошая девочка. Пусть женится.

-А ты откуда знаешь, что хорошая?

-Вижу.

На меня нахлынула волна раздражения:

-Видит он! Да что ты видишь? Она первый раз в доме! Да еще не москвичка. О родителях Сережа ничего толком не сказал. Похоже, без отца росла. Хотя тут полная гармония. Сережка в таком же положении.

-Начинай! Два часа терпела, не трогала.

-Да что тебя трогать! Провидец!

Он схватил бутылку со стола, тарелку с бутербродами и ушел в свою комнату.

Лафуша стала появляться в дома все чаще. Я стала привыкать. Да и Сережа летал как на крыльях. Общих торжественных ужинов не устраивали. Пили чай на кухне. Все стало буднично, по – домашнему. А через два месяца они сообщили, что хотят пожениться. Без всяких свадеб. Просто расписаться.

-Лафуша, ну ужин в ресторане?

-Ужин в ресторане? Пусть будет ужин в ресторане.

-А родственники? Давай пригласим родственников.

-Мама приехать не сможет. Плохо себя чувствует. А больше у меня никого. Сестренка маленькая. Без мамы не приедет.

Расписались они в пятницу. Свидетельницей была подружка Любаши, Олечка. Они вместе работают. А в субботу улетели в Египет. Вот и вся свадьба. После Египта переехали. Сняли однокомнатную квартиру. Как ни уговаривала жить вместе – даже слушать не захотели. Может и правильно. Строить семейную жизнь надо без свидетелей, тем более таких замечательных, как свекровь, то есть я.

Июль 2007

Я беру свой день, новый белый листок А4 и режу его на ленточки. Старый добрый режим нового дня.

9.оо – 9.3о подъем?

Проблематично. Зачем в отпуске ограничивать момент возвращения в реальность? Подъем, - когда проснусь.

Тогда все остальное сбивалось. Теряло смысл.

Ну и ладно. Поправка на час, другой. Главное не время. Главное - ритм. Мне не хватало ритма. Четкости. Хотя зачем в отпуске четкость? Пусть все тянется само по себе. Но тогда это будет долгое блуждание в ночной рубашке по квартире, кофе, звуки телевизора, или радио, водопроводного крана одновременно. И ощущение недовольства собой, как фон, серый и холодный - вода из лужи. Для этого и существовал чистый лист нового дня и ножницы.

Моя жизнь опустела, как троллейбус на конечной. Все пассажиры доехали со мной до определенной точки. А дальше им не по пути. Не по пути. Я зависла на перепутье, в пустой квартире, в июле. До выхода на работу неделя. Желанный отпуск продолжается. Ничегонеделание. То, о чем я так мечтала промозглыми рабочими днями. И вот, пожалуйста..