разведка - ИВАН БОРОДУЛИН Страница 9

PAGE55

После таких размышлений успокоились и перенесли внимание на аэродром. Только Ромахину я приказал не­отрывно наблюдать за синоптиками и, в случае чего, до­ложить.

Вражеский аэродром за рекой жил своей жизнью. На его взлетную полосу то садились, то выруливали для взлета самолеты с черными крестами на крыльях и фю­зеляже. Преобладали бомбардировщики «юнкерс-88». Были здесь и «хейнкели», несколько транспортных ма­шин и один двухрамный «фокке-вульф» — разведчик-корректировщик. Ни одного истребителя мы не замети­ли. Самолеты находились под открым небом и распо­лагались довольно скученно. По всему было видно, что немцы чувствуют себя в полной безопасности.

Я смотрел на посадку очередного самолета, когда Ромахин тронул меня за локоть.

В дверях домика стоял человек. Сладко потянувшись, он пошел к уборной, стоявшей поодаль, на восточном склоне сопки, через некоторое время вернулся и скрыл­ся в домике. Видимо, это был офицер — белых руба­шек и блестящих сапог немецкие солдаты не носили.

— У офицера должен быть денщик,— стал рассуж­дать Ромахин. — Ну—и помощник. Их там трое.

— А может, четверо? — возразил я, несколько за­детый безапелляционным замечанием связного.

— Могу на спор, командир. Трое. Офицер и два сол­дата.

Ромахин ошибся. В домике оказалось два офицера и один солдат, который делал всю видную нам работу] ходил в будку снимать показания и прислуживал офи­церам.

Очень скоро домик перестал интересовать нас с точ­ки зрения опасности и вызывал молчаливые проклятия

М

по другой причине — домик все острее стал пахнуть щами, жареной колбасой и иным вкусным варевом, ко­торого наши желудки не видели уже много дней. Осо­бенно раздражало — не знаю почему — позвякивание вилок и звон бутылок. Но мы терпели эту муку стоиче­ски. Только Дудочка внес полусерьезное предложение: взять да и поменяться местами — немцев запихать в эту щель, а нам сесть за стол. Честно говоря, я хотел того же — но не ради пиршества, а чтобы отомстить фрицам за пытку запахами. Но задание есть задание: мы не имеем права выдать себя, прежде чем не сдела­ем главного. Все осталось по-прежнему, кроме того, что пришла еще одна мука — пока немцы бодрствовали, мы не могли курить, а это похуже, чем запах борща для голодного. Между тем сведений об аэродроме у нас накапливалось все больше и больше. Мы заметили, что на восточной окраине аэродрома у каких-то штабе­лей, покрытых досками, и больших баков все время хо­дит часовой. Иногда к штабелям подходила машина без бортов, и на нее немцы вкатывали две-три бочки, в ко­торых, вернее всего, было горючее. Неподалеку от ба­ков находился склад авиабомб.

I— А что если… это самое? — вдруг встрепенулся Гришкин и замолк.

— Что — это самое?

— Если подобраться да запалить эти бочки? Силе)

— И сам сгоришь, — сказал Фомичев. — Но идея правильная.

Мы стали усиленно наблюдать за путями подхода к аэродрому, за часовыми, которые менялись через каждые четыре часа с завидной аккуратностью. Помню, нам очень понравился один из часовых — высокий непо­седливый немец. Мы окрестили его «рыжим ефрейто-

л

ром», хотя и знать не знали, был ли он ефрейтором и рыжим. Мы заметили, что этот часовой не ходит, как другие, на своем посту, а все тянется к летному полю, где работали люди, и подолгу разговаривает с ними. «Рыжий ефрейтор», видимо, не любил одиночества. Значит, к бакам подбираться лучше всего будет в смену нашего крестника.

Оставалось найти переправу через реку.

— Что ж, братцы,— сказал я,— пора уходить. Нем­цы как раз дрыхнут после попойки.

— Может, того… подопрем дверь снаружи — и огонька? — предложил Дудочка.

Но мы все трое так посмотрели на него, что Гришкин поднял руки: мол, сдаюсь, виноват.

Осторожно спустились с высоты и двинулись бере­гом, высматривая удобную и безопасную переправу. Берега Петсамойоки были в этих местах крутые и гли­нистые, и мы прошли вверх по течению километров пять, прежде чем отыскали брод не выше колена. Часа два сидели у этого мелкого плеса, наблюдая, не будет ли каких помех, изучали противоположный, поросший кустарником, берег. Все было как нельзя лучше.

Мы ушли от аэродрома километров на тридцать и только тогда развернули рацию. Сразу же ответил ка­питан Терещенко. Слышимость была отличной. Малове­роятно, чтобы немцы могли настроиться на нашу волну И подслушать разговор, но так как он шел открытым текстом через микрофон, мы применили шифр.

Я доложил:

«Задание выполнено. Высылайте группу. Идем на­встречу».

Терещенко ответил: «Вас понял. Сколько нужно ше­стерки?»

ii

\

«Шестерки» — это мины марки ПДН-6. В каждой из них было по 400 граммов тола. Передали: «Две шестерки». «Почему так мало?»

«На аэродроме все баки полны, и рядом склад авиа­бомб».

«Вас понял. Продолжайте движение».

Мы свернули рацию и снова пошли, отклоняясь на юго-восток. Через 15—18 километров сделали привал, так как ноги уже отказывались служить. Однако дальше этого места мы так и не пошли. Во-первых, опасались разминуться в тундре с диверсионной группой, а во-вто­рых, Иван Ромахин вдруг попросил оставить его — он хотел вернуться к аэродрому и принять участие в ди­версии. У меня самого скребли на душе кошки: как уходить, не завершив дела, почему должны рисковать другие парни, те, что несут сейчас взрывчатку? Я глянул на Петра Гришкина и прочитал в его глазах то же, что думал сам. Нарушая приказ, мы решили присоединиться к диверсионникам, Мы оседлали вершины ближайших i опок, чтобы расширить зону наблюдения, и стали ждать.

К исходу вторых суток на высотке, где сидел Петя Гришкин, повалилась березка. Это был сигнал. Поспешив к Дудочке, мы тоже заметили фигурки трех человек, споро шагающих к западу. Они вышли из мелколесья и стали огибать болотце, примерно в двух километрах от нас. Немцы ходили обычно целыми подразделения­ми. Стало ясно, что идут наши долгожданные товарищи.

Встретились через полчаса.

Все трое были из армейской разведки, а потому незнакомы мне. Двух звали Николаями, третьего — Александром. Он-то и вручил мне пакет с приказом:

ь9

«Рацию передать группе, а самим двигаться к погранза­ставе». Командиром диверсионной группы назначался Виктор Фомичев.

Я протянул приказ Виктору. Он прочитал, кивнул и обратился к пришедшим:

— Хлопцы, вываливай, что. есть из еды. Помираем с голоду.

В вещмешках разведчиков оказались шпроты, амери­канская колбаса в банках, сухари, шоколад, и мы отвели

душу.

Потом Фомичев сказал, что брать нас он не имеет права, но не может и отказать. Он тоже разведчик и со­вести не потерял.

— Коли вы решили идти с нами, — заявил Фоми­чев,—то придется подчиняться мне. И никакого само­вольства. Идет?

Такое предложение нас вполне устраивало, и я креп­ко пожал Виктору руку.

Отправились. Мы с Ромахиным шли головным дозо­ром, все время отклоняясь влево с расчетом выйти к Петсамойоки не в районе аэродрома, а километрах в двенадцати от него, там, где была переправа.

Через сутки с небольшим вышли к реке. Мы уже ощупывали карманы, готовясь переходить брод, когда Фомичев подозвал меня и приказал нам отойти от реки за восемь—десять километров и ничего не предприни­мать, пока он не вернется.

— Сидеть не более двух суток, — сказал Виктор,— потом уходить. –

Мы подождали, пока Фомичев с двумя разведчика­ми переправился через речку — один из Николаев остался на нашем берегу, — и отправились выполнять приказ — сидеть и ждать.

Бездельничали мы на сопке больше суток. Истоми­лись хуже, чем за трое суток лежания под носом у не­мецких синоптиков. Там мы работали, а тут сидели, ни­чего не зная, не ведая, а вряд ли что изматывает нервы сильнее, чем неизвестность..

Но вот — это был полдень — в небе на западе под­нялись клубы черного дыма, а вскоре ударил глухой ра­скат взрыва.

Мы вскочили и стояли в полный рост, забыв, что нас могут увидеть, потом обнялись, не в силах сдержать охватившей нас радости.

Вспомнив о рации, я бросился к ящику и, настроив­шись на волну, сразу узнал голос Терещенко.

— Корабль тонет! — заорал я в микрофон. — Горят гады!

— Доложите спокойнее!—резко приказал капитан.

— Тонет корабль, — повторил я. — Только капитан и команда неизвестно где.

— Всем приказываю немедленно покинуть опасный район и плыть только безопасным курсом! Вы поняли?