Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута Страница 92

- Главное, первый камень потише выковырять, - на ходу убеждал скорее себя, чем попутчиков, Аки. - Дальше легче пойдет. Под дорогой - щебенка и песок.

- Работаем по очереди, один копает, двое смотрят и слушают. Здесь? - знахарка указала на неровность в кладке мостовой.

Орм кивнул. Разобрать сухую кладку оказалось довольно непросто - боек найденного в развалинах кайла не входил в щели, а лезвие лопаты едва не сломалось. После того, как несколько камней наконец-то подалось и было бережно отнесено на обочину, работа и впрямь пошла полегче. Дагстьярна еще не успела выползти из-под краешка земного круга, когда лопата в руках Аки звякнула о железо.

- Дальше руками копай! - шепнул Орм.

- Твой черед! - отозвался Аки.

- Лучше я, - Гуннлауд спустилась в неглубокое, с аршин, углубление и принялась разгребать руками песок.

Через непродолжительное время, на дне могилы показалось лежавшее вниз лицом и скованное цепями тело с руками, скрученными за спиной. Кое-где трупик прикрывали остатки хитона, покрытого пятнами засохшей крови, казавшейся черной в свете Стьорнувегра и луны.

- Собака-защитница, сколько ж ей лет было? - прошептала знахарка.

- На пять лет меня старше, - Орм шмыгнул носом. - Тебе помочь?

- Примите ее наверху, здесь я справлюсь, - Гуннлауд принялась осторожно подкапывать под словно восковое от бледности плечо, на котором темнели пятна кровоподтеков. Еще больше кровоподтеков было вокруг сломанной шеи.

- Зачем вниз лицом зарыли? - спросил Аки.

- Чтоб дух не знал пути и не мог отомстить, - объяснила знахарка. - Цепи затем же, и это еще не худшее из того, что они сделали. Принимайте и несите ее за тот холм.

Холодная погода и песок прекрасно сохранили мертвую отроковицу, но словно только для того, чтобы продлить память о позоре и боли последних дней ее жизни, ужасе ее смерти, и темном и леденящем, как вековая ночь Фимбулвинтера, колдовстве обряда ее погребения.

- Теперь что? - Аки боролся со странным желанием взглянуть покойнице в лицо.

- Подсунь лопату под цепь.

От удара кайлом, одно из звеньев оков на руках мертвой разлетелось.

- Теперь сюда.

Еще несколько ударов, и от цепей остались только небольшие куски, прикрепленные к кольцам на плачевно хрупких запястьях и щиколотках.

- Аки, оставь мне лопату, возьми цепь, кинь ее в могилу, засыпь, и заложи, как было, - велела бывшая повитуха конунгов Килея. - Орм, следи за дорогой, я начну копать новую могилу. Здесь хорошее место - южный склон, позже весной будет много цветов.

Гуннлауд вонзила лопату в почву, рассекая корни травы, потом сдвинула лезвие и повторила движение. Когда на склоне очертился прямоугольник, знахарка запустила руки под одну из его коротких сторон и принялась скатывать дерн в коврик. Со стороны дороги пару раз донесся стук камней, с вершины холма слышалось приглушенное всхлипыванье. Почва под травянистым верхним слоем оказалась неподатливой и твердой. Дева и вернувшийся Аки поочередно рыли и долбили кайлом, пока яма не углубилась настолько, что более рослая Гуннлауд стояла в ней по грудь, а мальчонка - по подбородок, прежде чем оба выбрались наверх.

- Этого хватит. Орм, спускайся сюда и прощайся с Бестлой. Чтобы освободить ее дух, должны быть настоящие похороны, - пришептывала Белянина ученица, перекладывая холодное, как лед, и твердое, как дерево, тело на старую мятль.

Орм провел рукой по запачканным землей и засохшей кровью волосам сестры. Прикосновение свело насмарку все его усилия вести себя с должной сдержанностью - из глаз ручьями полились слезы, и беглого раба прорвало:

- Все вроде на поправку пошло после Гафлудиборга, нас обоих на кухню определили, несколько дней даже ели досыта, а потом Бестлу послали отнести поднос с пивом и бараниной в шатер конунга, и... и...

Орм бросился на шею к Гуннлауд, продолжая плакать.

- Ну будет, будет, - наконец вполголоса проговорила знахарка, бережно отстраняя дважды осиротевшего мальчика за плечи. - Отроки, берите за углы у ее изголовья, а я возьму за оба у ног.

Трое легко опустили тело в могилу, теперь уже без цепей и лицом вверх.

- Закрывать мятль? - запоздало спросил Аки, все-таки не удержавшийся и взглянувший на мертвое лицо со следами запретного обряда, заточившего дух в тюрьме медленно тлевшей плоти.

- Погоди. Сперва Орм должен поднять погребальную чашу.

Чашей служила помятая миска, из которой, судя по всему, в уже казавшиеся давними времена до падения Гафлудиборга беззаботно хлебал овсяную болтушку с овечьими потрохами дворовый песик по имени Ракки - руны имени были выцарапаны на олове. При мысли о собачьей похлебке, у Гуннлауд заныло в животе. Знахарка нацедила в посудину воды из деревянной баклаги, обтянутой сверху облезлой овечьей шкурой.

- Пей первым, оставь нам по нескольку глотков. Аки, теперь ты. Давай сюда, - приняв «чашу,» Гуннлауд пригубила воду и передала миску обратно Орму. - Остальное плесни в могилу.

Взяв у продолжавшего беззвучно плакать мальчонки оловянную миску, дева спустилась в углубление и положила ее у левой руки Бестлы.

- Орм, давай меч.

Брат покойницы некоторое время возился со свертком за спиной. Развернув оружие, он протянул его рукоятью вперед. Гуннлауд взяла меч в руку. Строго говоря, это был не меч, а стародавний железный скрамасакс с односторонней заточкой и обухом в толщину пальца, возможно, некогда принадлежавший одному из карлов дома Дрого, завоевателей Килея после Фимбулвинтера. Знахарка осторожно пристроила простую деревянную рукоять у правой кисти покойницы. Затем она сделала шаг к изголовью могилы, достала из-за голенища сапога собственный сакс, короткий и бритвенно-острый, и перерезала нити, крест-накрест зашивавшие мертвые губы, что-то приговаривая по-венедски.

- Что ты говоришь? - полюбопытствовал Аки.

- Слова силы. Теперь ее дух свободен и сможет сказать клич мести.

- А как... Как она увидит, куда идти?

Гуннлауд уронила на грудь Бестлы два оберега, грубо вырезанных из каменного сала122. - Белый ястреб защитит ее от воронов, а голубка укажет путь.

Над Лимен Мойридио стлались дымные хвосты. Горели пригороды, где толпа уже разграбила и подожгла несколько десятков аулионов - домов вельмож и землевладельцев. Вместе с запахом гари, до преддверия порфирового чертога доносились крики: «Крато! Крато!» Восставшая чернь не то взывала к мощи Четырнадцати, не то хвалилась собственной мощью. Горо и Йеро, совершившие вылазку в город через один из известных последнему подземных ходов, были одеты в яркое тряпье представителей одной из преступных шаек, участвовавших в бунте, Синих Лезвий. Схоласт рассказывал:

- Сейчас Лезвия и Обухи примирились и собираются объявить Айпо, вожака Зеленых Обухов, багряным гегемоном123.

- Что-о-о? - в один голос выдохнули Тира, Плагго, и Дамонико Телестико.

Лицо картопатриоса было неподвижно.

- Они решили, что Ионно, вожак Лезвий, не годится в гегемоны, потому что в молодости был продан в рабство и оскоплен, и не сможет быть удовлетворительным супругом для Тиры, - голос Йеро положительно сочился ненавистью. - Поэтому он станет брахилогосом.

- «То-то Алекторидео обрадуется,» - не удержалась и, не взирая на, мягко говоря, невеселость обстоятельств, про себя съехидничала Тира.

- Еще я слышал, - чуть менее злобно продолжал схоласт, - что мысль объединиться подали Лезвиям и Обухам те же жрецы с северо-запада, Омунд и Кеттиль, что несколько месяцев назад пришли сюда проповедовать учение нового бога.

- Почему они до сих пор не казнены? Позор... - лицо диэксагога еще сильнее побагровело.

- Среди черни, учение о новом боге обрело силу, - сложив руки, объяснил Плагго. - Они укрывают его проповедников в катакомбах под трущобами Птокотио.

- Лезвия клянутся копьем Одина, - добавил Горо, - а Обухи - стуком копыт его скакуна.

- И где они собираются провозглашать этого червя гегемоном? - нахмурясь, осведомилась Тира.

- На конистре, где проводятся ристалища и кулачные бои. Там толпа тысяч в десять, - словно извиняясь, сообщил ботаник.

- Все вместе собрались, на площади в углублении и всего с двумя выходами? Вот и хорошо, одного отряда стражи хватит, чтобы указать толпе на ее место - в трущобах. Картопатриос, вели страже седлать коней.

- Но, мегалея...

- Я не хочу лишнего кровопролития. Оно только ожесточит чернь, - с легким высокомерием провозгласила дочь Осфо Мудрого. - После того, как твои всадники вытеснят Синих и Зеленых в нижний город, мы помилуем нескольких главарей, кто уже сидит в подземельях дворца, объявим даровую выдачу пшеницы и меда, и награду в сорок оболов каждому головорезу, кто завербуется на один из новых кораблей.

- Мегалея, стража не будет седлать коней.

- Что-о-о? - снова вскричали наследница, наместник, и пресбеус.

- Они заявили, что служат гегемону, - Леонтоде полубессознательно поклонился в сторону порфирового чертога. - А гегемона вот-вот провозгласят на конистре. Нам всем нужно бы бежать, пока береговая стража тоже не переметнулась...