Фред Стюарт - Золото и мишура Страница 94

— Я пыталась спасти его жизнь, которую он отдал за меня, за женщину, которая вышла замуж за другого. И, думаю, позорно и низко с твоей стороны бросать мне в лицо обвинения после той благородной жертвы, которую он принес ради меня.

— «Благородная же-жертва», чтоб ей!.. В любом случае, с меня до-достаточно. Я во-озвращаюсь на ранчо.

Хуанито схватил чемодан с постели и направился к дверям. Стар бросилась за ним.

— Хуанито, ты не можешь бросить меня, ведь я твоя жена!

— Непохоже, если с-судить по твоему поведению. Я п-представлял себе, ч-что жена — это ж-женщина, которая любит т-только одного м-мужчину — своего м-мужа. А т-ты под это определение не по-подходишь!

Открыв дверь, он выскочил в верхний холл. Стар побежала следом, ухватилась за его рукав.

— Но ты же не прав, — теперь она уже плакала. — Я очень люблю тебя. Просто я любила Крейна до того, как встретила тебя.

Развернувшись, Хуанито свободной рукой сильно ударил ее по щеке, так, что она отлетела и ударилась спиной об облицованную мрамором консоль, опрокинув китайскую вазу, которая упала на пол и разбилась.

— Puta[36]! — рявкнул он, после чего Стар залилась слезами.

Хуанито вихрем промчался по коридору, спустился, грохоча каблуками, по лестнице и вылетел из особняка.

— Бедняжка моя, — говорила Эмма вечером того же дня, обнимая Стар. Они были в библиотеке.

— Он назвал меня шлюхой и ударил! — рыдала Стар.

— Да, и разбил вдобавок вазу эпохи Мин. У нашего Хуанито более горячий, чем я предполагала, нрав. Что ж, может быть, это даже к лучшему, что затея с вашим браком не удалась. Наверное, на это не было никаких шансов.

Выпустив из объятий Стар, Эмма села на софу.

— Что ты хочешь сказать?

— Я солгала его матери насчет тебя, так что нельзя сказать, что он целиком неправ. Но только я ненавижу мужчин, которые бьют женщин, да и его заикание кого хочешь сведет с ума.

Стар бросилась к софе и села рядом с матерью.

— Но мамочка, я же люблю его! — воскликнула она.

Эмма была сбита с толку.

— Дорогая, ты все-таки должна решить для себя…

— Я действительно люблю его. Что тут поделать, если раньше я Крейна тоже любила, но Крейн мертв, а я хочу быть с Хуанито.

— Даже после того, как он назвал тебя шлюхой и ударил?!

— Может быть, я это заслужила. Я была причиной всего этого ужаса. Я была страстно влюблена в Крейна, поэтому у Хуанито были причины злиться. Мамочка, сделай как-нибудь так, чтобы он вернулся ко мне. Хуанито — мой последний шанс. Если он бросит меня, ни один мужчина на свете не захочет быть со мной… — И она снова принялась рыдать.

Эмма обняла и прижала к себе дочь.

— Если ты и вправду хочешь его, у меня есть способ, как можно заставить его вернуться. Но должна предупредить тебя, что потом он, вероятно, будет презирать тебя, и потому я не очень-то уверена, что ваш брак будет удачным.

— Это не важно. Я не хочу до конца своих дней жить в одиночестве!

— Ну, знаешь, лучше быть одной, чем жить с человеком, который тебя ненавидит.

— А ты счастлива одна?

Эмма закусила губу.

— Нет, не счастлива, — призналась она. — Быть одному — сущий ад. — Она посмотрела на заплаканные глаза дочери, увидела в них сильнейшее желание возвратить мужа и вздохнула. Она понимала, что все шансы сделать Стар счастливой были теперь потеряны. — Что ж, я верну его тебе.

— А как ты собираешься это сделать?

— Скажи спасибо, что у меня есть ловкий юрист.

Раздался стук в дверь, и появился Кан До.

— Тайтай, пришел лорд Мандевилль.

Стар заметила, как мать машинально поправила прическу.

— О?.. — воскликнула Эмма. — И что же привело его сюда?

— Говорит, что приходить сюда выразить свое почтение и узнавать, все ли хорошо после вчерашнего.

— Надо же, какая забота! Пожалуйста, проси. Да, и вот еще, Кан До…

— Слушаю, тайтай?

— Будешь накрывать на стол, поставь еще один прибор. Если лорд Мандевилль свободен, я попрошу его отобедать с нами. Тем более что вчерашний обед получился, прямо скажем, нервным.

— Can do, тайтай.

Когда слуга удалился, Стар спросила:

— Мама, а кто такой этот лорд Мандевилль?

— Один очень приятный молодой англичанин, который вчера приходил к нам вместе с сэром Персивалем Гором. Его отец маркиз Торнфилд — владелец Торнфилдского аббатства.

Она поднялась с софы, подошла к зеркалу, висевшему над каминной полкой, и внимательно на себя посмотрела.

«Бог ты мой, — подумала, глядя на нее, Стар. — Мамочка заинтересовалась этим человеком».

— Лорд Мандевилль, — объявил в дверях Кан До.

Стар обернулась и увидела высокого, безукоризненно одетого блондина.

«Что ж, вполне понятно, почему мама заинтересовалась…»

— Э-гей, Хуанито! — кричал вакеро, галопом скакавший по полю, залитому нещадными солнечными лучами. — Твоя мать хочет видеть тебя! Хуанито!

В куртке «левис» и кожаных «чепсах»[37] Хуанито гонялся за пони, который умудрился сбежать из корраля. Раскрутив лассо, он бросил петлю, которая описала плавную дугу и опустилась как раз на шею беглеца.

— Хуанито!

Вакеро направил лошадь напрямую, в то время как Хуанито привязывал свободный конец лассо к седельной луке.

— Что там такое, Диего?

— Твоя матушка послала меня разыскать тебя. На ранчо приехал какой-то человек. Он работает на сеньору Коллингвуд.

На загорелом лице Хуанито появилось хмурое выражение.

— Я вышвырну его с ранчо к чертовой матери! — энергично сказал он по-испански. — Не желаю больше иметь ничего общего с этой проклятой семейкой!

— Ага, вот так и скажи своей матушке. Я бы, впрочем, не рискнул. И она сказала, чтобы ты поторопился. — Развернув лошадь, вакеро поскакал прочь.

— Дерьмо! — выругался Хуанито сквозь зубы, пришпорил лошадь и поскакал следом.

Через двадцать минут он вошел в гостиную своего дома и нашел мать в одиночестве. Она стояла у окна, и на глазах у нее были слезы.

— Что случилось, мамочка? — спросил он по-испански. — Где этот человек?

Донья Фелисидад вытерла глаза и повернулась к сыну.

— Он уехал. О, Хуанито, у нас ужасные, ужасные неприятности!

Хуанито поспешил к матери и взял ее за руку.

— Какие неприятности? И кто этот человек?

— Некто Палмер, он адвокат твоей тещи.

— Да, я встречал его на прошлой неделе в Сан-Франциско, когда подписывал брачный контракт.

— А ты читал этот контракт?

— Разумеется.

— От начала и до конца?

— Ну, не совсем. Там было страниц тридцать, такая тягомотина….

Она воздела руки и застонала.

— Значит, мы разорены! — воскликнула она. — Разорены!

— Но почему же? В чем дело?

— А вот, полюбуйся. Можешь прочитать, хотя теперь читай — не читай, все равно поздно.

Она подошла к столу и взяла документ, написанный на недавно изобретенном и только что введенном в бытовой обиход чуде канцелярского света — пишущей машинке.

— Десятая страница, параграф пятнадцатый, раздел «В».

Хуанито просмотрел десятую страницу и прочитал нужный раздел:

«Если в любое время на протяжении первых пяти лет с момента заключения брака жених, мистер Лопес-и-Сепульведа, по любой причине покинет невесту, мисс Коллингвуд, то закладная на ранчо «Калафия», которую в настоящее время держит у себя миссис Коллингвуд, снова вступает в силу, а приданое в размере 100 000 долларов возвращается в качестве штрафа».

Хуанито поднял глаза.

— И что это значит? — спросил он.

— А как ты думаешь, что это может значить? Это значит, что если ты не вернешься к жене, то мы потеряем ранчо.

— Необязательно. Мы просто вернем приданое — в любом случае, мне теперь не нужны ее чертовы деньги! — и закладная вступит в силу. Иначе говоря, мы окажемся там же, где и были до того, как я попал в этот переплет.

— Ох, Хуанито, какой же ты наивный! Ты не представляешь, насколько хитры оказались эти янки. Она просто-напросто откажет в праве выкупа закладной вследствие отсрочки, а мы ведь уже на целых три месяца просрочили выплату. Если же мы вернем приданое, у нас совсем не останется денег, и вот тогда-то она и откажет нам в праве выкупа закладной. Мы потеряем ранчо, потеряем все!

— Вот сука! — прошептал Хуанито, и его черные глаза наполнились ненавистью.

— У нее есть деньги, — рыдала мать, — есть власть. Этот сеньор Палмер говорит, что если мы попытаемся занять денег в банке, то банк сеньоры Коллингвуд выкупит у нашего банка наши, как он назвал их, «бумаги». Что тогда прикажешь нам делать? Мы беспомощны! Адвокаты, банкиры… Что, скажи на милость, мы, калифорниос, понимаем в адвокатах и банкирах? Мы люди от земли.

Красивое худощавое лицо Хуанито выражало решимость.