Валерий Кукушкин - Химеры урочища Икс Страница 5

Что они там на озерах делают — Бог их знает. Да вот сами посудите. Однажды в начале века на нашем-то озере, на бережку, видят — на кустах сети развешаны. Не наши сети, с мелкой ячеей.

Старики-то сразу сказали: „Нечистое дело, черт рыбу ловил“. Порешили сети сжечь. А они в огне не горят — как студень становятся. Стали топорами рубить — от сетей летят искры. Но изрубили все-таки. Погрузили их на четыре лодки и затопили на той стороне озера. Говорят, один человек после этого умер.

Все, что рассказывал Гусев, мы сразу же записывали. Впоследствии я много раз слушал Александра Петровича. Он приходил ко мне домой и рассказывал. Я, боясь что-либо упустить, вновь начинал записывать. Потом оказывалось, что какой-нибудь рассказ был записан дважды, а то и трижды. Но что интересно имена и названия повторялись точно. Годы назывались либо точно (часто упоминалось и время года или даже месяц), либо приблизительно, но даже в этом случае разница в датах никогда не была более одного года.

— А во время войны, — продолжал между тем Гусев, — неподалеку от нашей деревни был концлагерь. Но не немцы там содержались, а наши же, советские люди — времена-то тогда какие были! Точно знаю, что много было там интеллигентов, даже и из Кремля женщина-врач была, которая меня впоследствии от болезни вылечила.

— Значит, заключенным разрешалось из лагеря выходить? — спросил кто-то.

— Разрешалось. Да и как не выходить: они ведь работали на лесоповале и на полях, в основном картошку для нужд фронта выращивали. Приходили и к нам в деревню. Обычно приходили косить крапиву на задворках — они суп из нее варили. Ну, еда едой, худо-бедно была, а вот мужичкам из лагеря, может, и винца когда хотелось, да где ж его взять? И что же вы думаете? Наладились они к строго определенному времени — к часу дня — ходить на осарки, а ведь в это самое время там находиться нельзя было. Ну, а им-то что терять… Придут, постоят, да и захмелеют — вибрация как раз в это время была, корабль в подземный свой путь отправлялся точно по расписанию.

— Приспособились, значит, — засмеялись мы.

— Да, приспособились, человек-то ведь ко всему приспосабливается.

— А как же случилось, что вас не обычный доктор лечил, а врач из лагеря?

— Вот это-то и есть один из самых интересных случаев, что произошел со мной. — Гусев оживился. — Но начну сначала. Дело было так В 44-м году картошки на полях собрали много. Куда ее девать? Сразу-то всю на фронт не отправишь. Ну и решили на осарках вырыть ямы и хранить ее там. И вот, когда одну яму рыли, — а уж глубоко вырыли, метров около трех, — работник, что в ней находился, позвал вдруг всех нас. А я как раз там был и видел все как есть собственными глазами. Ну вот, позвал он нас, мы к краю ямы подошли, видим — пытается он со дна ямы лопатой какой-то шар поднять. А шар поперечником миллиметров в 180–200 будет, в грязи, и будто бы известью выпачкан. И никак у рабочего с шаром этим ничего не получается: и так он его, и сяк — никак не поднять. Бросили ему лом. И ломом поднять не может. А у шара-то уже видны стали с боков как бы прорези сквозные. Вот он лом-то в прорези эти вбил, подналег, да и скрутил ему голову!

— То есть как „скрутил“? — не поняли мы.

— А так Шар-то, оказывается, приделан был к трубе, что под углом примерно градусов в 45 уходила под землю, в сторону кратера — потому его и поднять не могли. Ну, а работник ломом шар от трубы той и отломал. В этот момент то ли сам шар, то ли что-то в земле под шаром зажужжало.

— Зажужжало?!

— Да. И шар стал греться.

— ?!

— Рабочий схватил его руками и тотчас же бросил — горячий, говорит. И потом в течение минуты у всех у нас на глазах человек этот как бы опьянел говорить стал несвязно, ну буквально как пьяный, потом зашатался и упал на шар, прямо шеей. Из ямы его на веревках вытащили — он без сознания, а шея и руки сильно обожжены. Шар из ямы выбросили. Мужчину позже привели в сознание, но о случившемся он ничего не помнил дня три. После этого у него на руках и шее кожа облезла. Звали этого человека, помню, Романом, рыжеволосый такой. После освобождения из лагеря он уехал, да на родине прожил недолго умер. Жена его еще потом нам в деревню письмо прислала — сообщала о его смерти.

— Что же шар? — с нетерпением воскликнули мы.

— Шар, — Старик помолчал. — Отец-то ведь мой был сельским кузнецом. Ну вот, пока взрослые вокруг работника суетились, я шар этот взял — и в кузницу. Водой его отмыл и стал пробовать ковать — от шара летят искры длинные и лопаются с треском, и запах при этом неприятный. От ударов грязь совсем отвалилась, и стало видно, что снаружи шар как бы золотисто-серебристый, оплавленный, и в поверхность вкраплены зерна светлого металла вроде цинка. Вид и узор этих вкраплений напоминал соты, но были они помельче и не симметричные. Внутри шар был полым, стенки всего миллиметров в 10, сверху отверстие, миллиметров в 80 поперечником, против него, снизу — остатки обломанной трубы сантиметра 3 диаметром, вдававшейся внутрь шара и приваренной аккуратным тонким швом, а сбоку шара, по всей окружности, шли овальные вертикальные прорези — их было семь или девять. Нигде никаких острых углов — все как бы заглажено. Внутренняя поверхность шара была черная, словно вороненая. И на внутреннем пространстве, между верхним отверстием и боковыми прорезями, друг против друга находились две гравировки, будто бы тонким острым резцом чернение насквозь прорезали до светлого металла.

Гравировки эти были такими… — Гусев стал рисовать.

Мы склонились над бумагой. От диска, окруженного какими-то лучиками, вправо шли девять точек, над третьей был изображен серпик вроде лунного, над восьмой — крупная черная точка. Схема Солнечной системы? В верхней части рисунка была изображена синусоида с увеличивающимся шагом и какой-то завитушкой на конце, внизу, в рамке, знаки типа „равно“ и „дельта“. От третьей (считая от диска) точки вниз шла пунктирная линия, на которой в нескольких местах имелось изображение „ракеты“, двигавшейся „от Земли“.

— А здесь что было? — спросил кто-то, указывая на полупустое место в левой части рамки.

— Здесь, видно, ломом изображение побили, — ответил Александр Петрович. Пунктир этот вообще-то заходил на внутреннюю поверхность снаружи, через „окна“, но наружная часть шара была сильно побита и поцарапана — ничего не разобрать.

Я уже говорил вам, что мне в то время было 16 лет. Все это я зарисовал и записал. Не смог только я скопировать надпись в одну строку над этой гравировкой — очень уж сложный шрифт, вроде арабского… Гравировки эти видел и тоже зарисовал заведующий лесным хозяйством Александр Лукичев. Но он уже умер…

— Эти рисунки и записи у вас сохранились? — спросил я.

— Нет. Перебирали мы с женой старые фотографии, письма, наткнулся я в бумагах и на эти записи, а потом, когда все припоминаться стало, дай, думаю, еще раз посмотрю — а рисунка-то уж и нет!

— Куда же он делся?

— Рисунок этот я вклеил в „Малый атлас мира“. Брат мой, помню, перерисовал его себе в блокнот. „Атлас“ потом сдали в макулатуру, а блокнот у брата куда-то затерялся…

— Далеко ли от места падения „стрел“ был найден шар?

— Нет, метрах в двадцати… А картошка в той яме так и сгнила. Ее шлаком сверху завалили, да спустя несколько дней верхний слой стал как бы колыхаться и проседать. Туда шест сунули, а он и прошел без сопротивления до самого дна. В войну целую яму картошки сгноить — за такое можно было и поплатиться. Вот уж бригадир-то наш поволновался: побыстрей, да чтоб никто не заметил, мужики завалили яму шлаком, а сверху, я помню, еще и пирамидку из крупных шлаковых кусков сложили, чтобы, значит, место это отметить.

— Ну а что же стало с шаром?

— А шар этот у нас в кузнице дня три провалялся, да потом как-то незаметно исчез…

— Как это исчез?

— Ну, как… Время-то ведь какое было — война. Не до загадок тогда было людям. Да и мало ли что… Вдруг, скажем, шар этот фашисты забросили? А с ним кто-то из наших занимается… За такие дела ведь тогда круто обходились. Короче, все жители деревни были заинтересованы в том, чтобы шар исчез. И он исчез… Лишь году в 51-м я случайно встретился с сыном Александра Лукичева, Павлом; разговорились, стали вспоминать. А Павел-то летчиком служил, вернулся, кажется, из Венгрии, денег — полные карманы. Ну, мы с ним, конечно, выпили, сидим, то, се… Я в то время историю с шаром хорошо помнил, но как-то не придавал ей значения. Вот Павел-то мне и говорит: „А помнишь, шар-то в 44-м нашли?“ — „Помню“, — говорю. — „Ну так вот, он ведь у нас на чердаке лежал, это мой отец тогда его взял, очень уж он ему понравился“.

— Ну а сейчас где же шар?

— Не знаю. С Павлом я виделся уже спустя годы, заговорил с ним про шар, да он как-то увел разговор в сторону…

— Вы начали этот рассказ с упоминания о своей болезни…