Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии Страница 2

Предприятие это, задуманное без ведома и позволения Москвы, было чрезвычайно смело: преувеличенное понятие о силе и значении инородцев, господствовавшее тогда в Москве, которая даже остяцких и вогульских мурз считала князьями, а Кучума самим сибирским царем — грозило Строгоновым, в случае неудачи, большою бедою.

Как нарочно в тот самый день, 1-го сентября 1581 года, когда Ермак с партией в 840 человек (в том числе до 300 пленных литовцев, немцев и татар) двинулся на Сибирь — в тот же день толпы дикарей вогуличей, собранных пелымским князем, напала на Чердынь и на строгоновские земли.

Иван Грозный отнесся к предприятию, как и следовало ожидать, весьма строго: «это случилось по вашей измене», писал царь Строгоновым, «вы вогуличей, вотяков и пелымцев от нашего жалования отвели {3} их задирали... потом призвали к себе волжских атаманов и воров, наняли их в свои остроги без нашего указа...» Осудив всякое движение вперед, всякий набег и предписав настрого ограничиваться одною обороною «Пермских мест» царь оканчивает: «а не вышлете из острогов своих в Пермь волжских казаков — атамана Ермака Тимофеева с товарищами и станете держать их у себя, а Пермские места не будете оберегать и если такою вашею изменою что впредь случится... то мы за то на вас опалу свою наложим большую, атаманов же и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешать» .

Грозный шутить не любил и потому не трудно сообразить, чем рисковали Строгоновы; подозрение в государственной измене — грозило им плахой!

Дело однакоже было сделано: Ермак перешел Каменный пояс и, плывя на стругах из реки в реку (Чусовая, Серебрянная, Жаровля, Тура), углубился в недра Сибирского царства.

Огнестрельное оружие, неизвестное дотоле сибирским татарам, навело на них панический ужас. Хан Кучум, побитый в нескольких схватках, бежал в степи. 26 октября казаки вступили в пустой город Сибирь, а весною докончили завоевание. Атаман Кольцо, посланный в Москву «ударить челом» {4} т. е. поклониться царю Сибирским царством, — был торжественно принят Грозным. Разбойники, приговоренные к смерти и бежавшие чуть не из под виселицы, эти разбойники осмелились явиться перед строгим царем, после того как прибавили ко всем прежним винам еще новую: самовольное завоевание соседнего царства!

Можно было ожидать всего, что угодно, только не того, как поступил Грозный: он не только простил казакам прошлые вины, но и одарил их. Правда, что депутатам предшествовала молва о небывалом подвиге горсти удальцов, о баснословных богатствах Сибири, полной злата и сребра. Правда и то, что казакам простил уже сам народ, встречавший депутацию с горячим приветом, но разве это значило что-нибудь перед царем, который больше всего хлопотал о дисциплине? Не это повлияло на решение царя: государственный смысл, подсказавший впоследствии Екатерине II знаменитое «победителя не судят», предохранил и Грозного от излишнего увлечения дисциплиной.

В год смерти Грозного погиб и Ермак. Бурная ночь и беспечность казаков дали Кучуму возможность пробраться в самый лагерь русских. Захваченные врасплох, казаки все-таки отбились, но потеряли при этом Ермака, который, как искуссный пловец, хотел было переплыть Иртыш, но тяжеловесный подарок Грозного — кольчуга — увлекла его на дно.

После этой катастрофы все покоренные племена восстали и казаки вынуждены были уйти назад в Россию, где соединились с царскими воеводами и тогда снова взяли Искер.

Впоследствии русское правительство обеспечило за собою новопокоренную страну возведением крепостей: Тобольска, Томска, Нерчинска и Иркутска.

Чрез пятьдесят лет после появления русских за хребтом — вся Северная Азия уже принадлежала России по самую Камчатку. Эта же последняя присоединена только в 1697 году.

Не то мы видим в Средней Азии: Сибирь мы заняли, так сказать, с налета, от степей же Средней Азии — открещивались сколько могли. Судьба толкала нас к Аральскому морю, а мы упирались, не шли. Надобны были целые столетия смут, набегов, погромов со стороны диких орд, чтобы вывести нас из терпения, заставить нас двинуться вперед, отказаться от страдательной роли, в которую ставила нас пассивная оборона. Первые шаги наши были не смелы, мы подвигались ощупью, мы жалели насиженного места и только в крайности рисковали перенести оседлость на передовой пункт нашей границы. Но кочевники о будущем не думали, уроки же прошедшего указывали нам, что единственный путь к обеспечению нашей восточной окраины — лежит впереди. История посылала нас вперед, кочевники нас звали своими набегами — мы же сделаем шаг и остановимся. В этой борьбе с исторической необходимостью и заключается весь интерес нашего движения в Среднюю Азию. Очертим же его в кратких словах.

Вскоре по завоевании Казани — башкиры или бесерги {5}, бывшие до того ее данниками, приняли подданство России, но ни чуть не стеснялись делать на нее набеги. Русские вынуждены были наконец возводить укрепления вокруг пограничных сел и даже непрерывные валы от села к селу. Таким образом, одолев одного врага, Россия тотчас же должна была справляться с другим: за Золотой Ордой — с Казанью, за Казанью — с башкирами и т. д. В этом как будто и состоит ее дальнейшее призвание: орда за ордою, являются к ее пределам, стучатся, так сказать, в дверь Европы, но суровый страж безцеремонно выпроваживает непрошенного гостя!

С этих пор даже и до слуха Европы не доходит зловещий гул «великих переселений вооруженных народов, но до нее не доходят также и стоны наших пограничных сел, к которым прислушивается, с которыми страдает только одна Россия...

Кипчаки, башкиры, калмыки и киргизы, по очереди, разбились о незыблемую мощь русского народа, избавившего себя, а с тем вместе и Европу от ужасов нашествия диких орд, способных напомнить и Аттилу и Батыя.

Отбиваясь от дикарей, Россия или — еще точнее — какой-нибудь Новошемшинск заботился, конечно, только о самом себе, а об Европе и не помышлял, но этот Новошемшинск и не ищет «ни благодарности, ни славы» как не ищут этого наши соплеменники — чехи и моравы, побившие монголов, в 1241 г. под Оломуцем и тем спасшие и себя и Европу от погрома!

История дальнейшего движения нашего на восток характеризуется в общих чертах таким образом: соседство с дикими, не признающими ни международных и никаких прав, кроме права силы — вынуждало нас укреплять границу линиею крепостей; под защиту этих крепостей являлись по временам, с просьбою о правах гражданства, то есть о защите — дикие племена, теснимые более сильными; эти новые подданные чрез несколько времени оказывались хуже врагов; нам приходилось или задавить их окончательно, или прогнать, но и в том, и в другом случае необходимо было оцепить занятую ими территорию рядом новых укреплений — являлась, значить, новая линия.

Так перекатными линиями и подвигается Русь на восток, в тщетной погоне за спокойствием. И не найдет она этого спокойствия, пока не дойдет до народа, уважающего договоры, народа на столько цивилизованного, чтобы не жить грабежем и разбоем, и на столько сильного, чтоб не допускать нарушения наших границ разбойничьими набегами своих шаек.

Такая программа, созданная степями и дикими ордами, т. е. географическими и историческими условиями, была принята нами путем роковой необходимости и применена впервые к башкирам: когда ни укрепления сел наших, ни даже непрерывные валы не в состоянии были удержать их от набегов и разбоев — решено было оцепить их укреплениями. При Анне Ивановне возникла на р. Яике и его притокам — Оренбургская линия. Башкиры были отрезаны от степей и замкнуты в настоящее подданство.

Что теперь слышно о башкирах? — Это самый смирный народ.

Пойдем далее. За Яиком сновали казаки или по нашему киргизы, а по официальному — киргиз-кайсаки. Теснимые дзюн-горами (иначе: джюнгары, калмыки), киргизы еще в 1718 году искали защиты у России и просили принять их в подданство. Помочь им мы были не в силах и вот началось переселение народов: дзюнгары заняли Туркестан и долину Сыр-дарьи. — Малая орда потянулась на северо-запад к рекам Эмбе и Яику. Передовые разведчики проникли и за Яик, сообщая своим соплеменникам самые утешительные вести о плодородии приволжских степей и обилии пастбищ.

Часть киргизов, под предводительством самого хана Абул-Хаира, доходила уже до Новошемшинска (Казанской губернии). Киргизы разорили этот город и хотя были прогнаны, однако захватили с собою много русских пленных. России грозило, таким образом, новое нашествие... Но времена уже переменились: границы наши не были уже так беззащитны, как прежде, и на этот раз яицкая цепь сдержала напор миллионной орды. Мстя за набеги набегами, удалые яицкие казаки, отстояли свои луга от потравы, свои села от разорения, свои семьи от неволи, а вместе с тем отстояли и Россию от многих бед.