Михаил Терентьев - Россия и Англия в Средней Азии Страница 20

Высадка в Красноводске произвела в Хиве весьма сильное впечатление. Хан немедленно послал отряд конницы завалить все колодцы по дороге к Кызыл-Су: трупы собак послужили хивинцам готовым материалом для этой работы и множество колодцев со стороны Красноводска приведены в негодность; только один колодезь Сагжа пощажен был на время, но и там оставлен конный пикет, который должен был завалить колодезь только в случае появления русских. В самом городе устроена новая цитадель, в виде башни, и вооружена 20-ю орудиями. Главный проток Аму-Дарьи, Талдык, отведен в Айбугир и разветвлен на каналы с целью обмелить его и сделать не проходимым для наших судов. Близь мыса Урге выстроено укрепление, куда уже перевезены запасы из Хивы и Кунграда. Другое укрепление предположено было устроить на урочище Кара-Тамак. Прикочевавшие к Хиве наши киргизы освобождены были от налогов, с тем однакоже, чтобы в случае войны, они выставили по одному джигиту с каждых двух кибиток. Кроме того, для поддержания в киргизах уверенности в успехе, хан воспользовался прибытием какого-то турецкого эфенди и выдал его за посла, предлагающего Хиве союз и помощь Турции. Говорили, будто этот эфенди и действительно был агентом турецкого правительства, от имени которого просил освободить персидских рабов. Как аргумент в пользу этого, эфенди приводил необходимость расположив в свою пользу Персию, которая только потому не помогает ни авганцам, ни бухарцам, что они, беспрерывно вторгаются в ее пределы, забирают пленных и продают их в рабство.

Одновременно с этим, в Хиву прибыл и бухарский посол, с известием о покорении эмиром Гиссара и жестокой расправе его с жителями. Бухарцы хвастали, что они 7 дней резали мужчин и 3 дня детей в люльках. Эмир писал, что ему удалось, при помощи некоторой хитрости, поддержать мир с русскими, но что он никогда не забудет главную заповедь корана: «уничтожай кяфиров» — а потому тотчас примется за дело, как только придет время!

Все эти посольства поддерживали в хане самонадеянность, которая поколебалась только при известии о высадке в Красноводске и движении буканского отряда.

Глава VI.

Цель высадки на берега Красных вод. — Сношения с персидским правительством по этому поводу. — Переписка генерал-губернатора с хивинскими министрами. — Ультиматум хивинского Кош-беги 14 апреля. — Соображения относительно похода в Хиву. — Катастрофа 15 марта, постигшая мангишлакского пристава подполковника Рукина. — Сожжение Николаевской станицы, под самым Александровским укреплением. — Присылка кавказских войск. — Посредничество бухарского эмира. — Хива обращается к наместнику Кавказа, к оренбургскому генерал-губернатору и к вице-королю ост-индскому. — Война 1873 года. — Занятие Хивы — Освобождение пленных персиян. — Занятие устьев р. Аму-дарьи.

Тревога, поднявшаяся в Хиве, вследствие занятия Красноводского залива, доказывает уже, сама-по-себе, всю важность для нас этого пункта. Занятие это было решено еще в 1865 г., но отложено до более благоприятного времени. Весною 1869 г. этот вопрос был снова возбужден в видах достижения следующих целей: 1) развития торговли нашей предоставлением ей нового рынка и открытием нового и кратчайшего пути ко всем среднеазиятским ханствам, 2) успокоения оренбургских киргизов, которые в Хиве находили приют, на нее возлагали свои надежды, в ней искали поддержку своим мятежным действиям и наконец — 3) отвлечения Хивы от составлявшейся против нас мусульманской коалиции.

Если путь от Красноводского залива до Хивы будет открыт и достаточно исследован, тогда, в случае серьезных обстоятельств в Средней Азии, с Кавказа во всякое время может быть двинут, через Каспий, отряд, соответствующий этим обстоятельствам.

Предположения эти удостоились, в общих чертах Высочайшего одобрения, но чтобы успеть приготовиться к десанту и к устройству торговой фактории, а также для необходимых предварительных сношений с персидским правительством, Государь Император повелел: отложить экспедицию до весны 1870 года, возложив исполнение ее на кавказское наместничество. Так как слухи о предположенной экспедиции стали уже распространяться в публике и могли дойти до персидского правительства не оффициальным путем, в ущерб их определительности и верности, то, по представлению Его Высочества наместника Кавказа, Высочайше повелено было: привести экспедицию в исполнение осенью того же 1869 года, тем более, что приготовления к высадке могли занять только 1 1/2 месяца.

Получив оффициальное уведомление о высадке, шах собственноручною запискою к послу нашему д. с. с. Бегеру, 4 декабря, просил исходатайствовать у Государя удостоверения: что укрепление Красноводска имеет целию только развитие торговли с Туркестаном, что мы не будем входить в дела ямудов, кочующих по берегам р.р. Гургана и Атрека и что не будем строить никаких укреплений ни по берегам этих рек, ни в устьях их. Бегер телеграфировал об этой просьбе к нашему министру иностранных дел и получил в ответ, что «императорское правительство признает владычество Персии до Атрека и, следовательно, не имеет в виду никаких укреплений в этой местности».

Ответ этот был сообщен шаху 13 числа и произвел такое благоприятное впечатление, что шах, уже на третий день т. е. 16 числа, разрешил входить нашим купеческим пароходам в Мургаб и Энзели, наравне с парусными судами — право, которого наши дипломаты тщетно добивались несколько десятков лет.

Так как было бы весьма невыгодно, если бы хивинский хан считал Красноводскую экспедицию — предприятием самостоятельным, несообразующимся с общим направлением нашей политики в Средней Азии, то, генерал-адъютант фон-Кауфман, дабы уверить хана в связи экспедиции с его распоряжениями, тотчас по получении о ней известия, письмом от 18 января 1870 года, уведомил хана о целях высадки отряда: для устройства складочного торгового пункта и обеспечения караванов от нападения туркмен. Вместе с тем генерал-губернатор воспользовался случаем напомнить хану, уже в более строгих выражениях, прежния требования свои относительно свободного допуска наших купцов в города ханства, и наконец прибавил: «желая установить и поддерживать мирные и дружественные отношения с вами, я трижды вам писал, но ни на одно письмо не получил от вас ответа; вы даже позволили себе, вопреки всякому праву, задерживать последних посланных моих... Подобный образ действий не может быть более терпим. Одно из двух: или мы будем друзьями, или мы будем врагами — другой средины нет между соседями. Далее хану советовалось отвечать согласием на предъявленные требования, ибо «всякому терпению есть конец, и если я не получу удовлетворительного ответа, то возьму его».

Чрез месяц по отправлении этого письма, возвратился, наконец, 25 февраля, Бушаев, доставивший ответ на второе письмо — от диван-беги и на третье — от куш-беги {30}. Первый писал, что хивинские зякетчи (сборщики пошлин) всегда ездили к Букантау, для сбора податей с рода Чару и с караванов. «Это не нововведение, — пояснил писавший, — свидетели тому бухарские купцы...» Что касается до захваченного еврея, то диван-беги объявил, что сведений о нем не имеется, а грабежи в Букан-тау приписал нашим киргизам, так как их зякетчи ездят партией только в 10 человек, а не в 80. Куш-беги писал гораздо определительное: «наш государь вовсе не желает войны, а напротив, желает спокойствия и блага своим подданным, и мы бы желали, чтобы также было и у вас. Однако, несколько времени тому назад, русские войска перешли границу и идут на нас». Далее, в оправдание своих прокламаций и эмиссаров, куш-беги говорит: «ваши киргизы жаловались нам, что русские не позволяют им перекочевывать в хивинские пределы, как это бывало прежде, кроме того, притесняют и убивают. Для успокоения этих киргиз и для наказания грабителей, я послал к ним 5 — 10 чиновников». По поводу пленных было сказано: «киргизы привезли к нам 3-х русских и с них взыскивают кровь своих убитых родственников и ограбленное имущество», но что «сидящий под сению Божией (или под Его покровом — то есть хан) охладил водою благоразумия воспаленные сердца киргизов», не разрешил казни и отобрал пленных, которые могут быть возвращены только в таком случае, если нашим войскам запрещено будет переходить границы, а киргизы будут вознаграждены за ограбленное у них имущество.

Видя из этих сношений, что хивинцы, по прежнему, настаивают на праве владения левым берегом Сыра и что, сознаваясь в посылке к нашим киргизам своих эмиссаров, обходят вопрос о прокламациях, а по делу о пленных ограничиваются уведомлением, что они живы, — генерал-губернатор поставил все это, письмом от 25 марта, на вид диван-беги, которому высказал, кроме того, удивление по поводу задержания Бушаева и по поводу уклонения хана от непосредственных сношений. Касательно движения наших отрядов, было сказано, что они шли в места, занимаемые нашими подданными, нуждавшимися в защите против хищников, и что где бы ни жили подданные Белого Царя, они останутся Его подданными, и потому земли по Яны-Дарье до озера Акча-Куль всегда, считались и будут считаться русскими. Буканские же горы, как и весь путь от Кызыл-Кума до моста Иркибая, на Яны-Дарье, принадлежат, по мирному договору с Бухарой, — нам и потому, кроме нас, никто никаких сборов делать здесь не должен. Кроме всего этого, снова было повторено требование об освобождении всех увезенных в Хиву, русских подданных, о прекращении покровительства нашим мятежникам и предоставлении нашим купцам тех же прав, какими пользуются хивинские в России.