Василий Ставицкий - Тайное становится явным. ЦОС ФСБ уполномочен заявить Страница 17

Собрать тех людей, имена которых я держал в подкорке, было одно. Но объяснить их высоким начальникам сбор столь странной команды у шефа было значительно сложнее. А возможные осложнения для меня могли быть непредсказуемыми.

Ведь, предлагая без согласования с ними офицеров для работы в другом подразделении, я нарушал основополагающий принцип любви обоюдной и разделенной.

Утром странная компания сидела в зале заседаний коллегии. Начальники пепелили меня взглядами и вопросительно поднимали брови. Прилуков провел совещание коротко и конструктивно. «Вы видите этих людей? Они больше у вас не работают. Мы создаем пресс-группу. Через час мне приказ на стол!»

В свое время я был поражен краткостью одного совещания у Сергея Мироновича Кирова по поводу плохого качества спичек. Он пригласил к себе директоров спичечных фабрик и перед каждым положил по коробку спичек его фабрики. «Закуривайте!» — сказал тогда Киров. И когда никому не удалось с нескольких попыток извлечь огонь, Киров совещание закрыл.

Прилуков был ленинградцем и работал в здании Большого дома на Литейном, построенном при Кирове.

Команда, которая была собрана спонтанно, оказалась толковой и сплоченной.

В сентябре 1988 года одно из подразделений Управления реализовывало разработку по контрабанде. Впрочем, понятие контрабанда к этому случаю можно отнести с большой натяжкой. Некий потомок великого комбинатора решил хорошенько нажиться на торговле религиозной литературой. К этому времени все, что было связано с религией у нас, перестало быть чем-то запретным. Но на Западе, видимо, плохо представляя себе ситуацию с верующими в России, по-прежнему подходили к этой проблеме с позиций холодной войны. И вот, некий потомок Бендера, установив контакт с одной из клерикальных организаций в Швеции, организовал канал переправки Библии в СССР, якобы, для ведения миссионерской деятельности. Северные соседи с пунктуальностью, достойной уважения, организовывали транспорты, которые с ухищрениями ввозили в нашу страну большие партии этих книг. Где их только не прятали. И за обшивкой салона и в скатах запасного колеса. Сам получатель напустил такого тумана вокруг этого дела, что курьеры, не успев сбросить ему груз, бежали из нашей страны, покрывшись мурашками. Разоблачить его было делом нашей профессиональной чести.

Однажды, во время появления очередного курьера, а точнее курьеров-молодоженов, доставивших контрабанду под видом своего свадебного путешествия, мы их задержали. И когда изумленные и напуганные супруги изложили свою версию нелегального ввоза литературы (гонения верующих, невозможность в России отправлять религиозные обряды), им было предложено лично, без посредников зайти в Храм и раздать книги находящимся там верующим. Кроме того, с ними встретился настоятель и, поблагодарив за столь щедрый подарок, популярно разъяснил им, что нет необходимости придумывать всяческие ухищрения, чтобы привезти Библии в нашу страну. Контрабандисты в одночасье превратились, к их удовольствию, из правонарушителей в миссионеров. Наверное, их свадебное путешествие запомнилось им надолго. Все это было тогда отснято на пленку. И телевизионная программа «Добрый вечер, Москва» с радостью приняла наше предложение показать все это по своему каналу. Для монтажа в Останкино прибыли два наших сотрудника — один опер, второй мой заместитель Андрей Олигов. В течение двух часов шел монтаж, и когда кассету понесли в студию, неожиданно для участия в программе пригласили и Андрея. Отказываться было уже поздно, а идти без согласования тоже нельзя. И согласовывать было некогда, да и не с кем. И он рискнул. Эфир шел более получаса. И надо признаться, удался. С того дня 9 августа 1989 года программа «Без грифа «секретно» шла без перерыва 5 лет.

Это стало началом удивительной, напряженной, тревожной, увлекательной, всепоглощающей жизни. Горжусь тем, что многое, к чему мы мучительно шли тогда — репортажи с места событий, прямые эфиры, оперативные комментарии, теперь стали нормой. Единственное, что огорчает, так это частый показ грубости и силовых акций, проводимых спецслужбами. Все-таки спецслужбы — это несколько иное. Это не мускулы, не мордобой, а работа интеллекта и мысли. А уж если необходимо провести силовую акцию, то она должна быть незаметной. Не царское эТо дело проводить обыски с помощью силовых подразделений ФСБ на Черноголовской водочной фабрике. Увы, но телевизионные эффекты развращают и офицеров, ощущающих себя вдруг «рембами» перед телекамерой.

Сегодня видеокамерой никого не удивишь, а тогда, в конце восьмидесятых, она была экзотической вещицей. Правда, «Юматик» вещицей назвать можно было лишь с большой натяжкой. Выглядела она, как этакий мощный, тяжелый агрегат. Собственно камера была связана толстым кабелем с видеомагнитофоном, который висел стопудовым грузом на плече. В узком месте с ней не развернуться, а бежать — можно было только после упорных тренировок. Сама система «Юматик» уже стремительно устарела, но ряд телекомпаний все равно с ней работали. Однажды с этой камерой произошел курьезный случай. В наше управление приехала группа японских журналистов. Для японцев посещение штаб-квартиры КГБ было сравнимо с полетом на Луну. Попасть в святая святых спецслужбы! Правда, здесь уже побывала не одна телебригада иностранцев, но японцы старались ощущать себя первопроходцами. Видимо, они страшно волновались, были сверхпредупредительными и невероятно застенчивыми. Войдя в здание КГБ, они ходили, что называется, по струнке, опасаясь хоть чем-то вызвать наше неудовольствие. И вот настал момент, когда мы должны были с ними вместе отобрать видеоматериал. Мы вынули кассеты и сбросили с видеомагнитофона чехол. Надо было видеть их лица. Японцы были ошеломлены, словно увидели паровоз Ползунова. А когда мы нажали кнопку «Еджект», чтобы вставить в приемник кассету, то кассетоприемник выскочил из магнитофона со звуком разорвавшейся гранаты. Их узкие глаза вдруг стали широкими-широкими и квадратными-квадратными. Убежден, что они так до конца и не поверили, что мы работаем на столь экзотической аппаратуре, видимо, выпуск таких магнитофонов в Японии был прекращен еще до рождения наших гостей. Но, как мы знаем, Россия всегда могла удивить иностранцев…

Стремление вывести на эфирную орбиту своих коллег иногда приобретало комический характер. Однажды, когда дошла очередь до выхода в прямой эфир моего коллеги Мартина Карапетяна, он готовился к нему неделю. Учил наизусть текст, прислушивался к своим внутренним ощущениям (а не болен ли он, чтобы увернуться от эфира), но суббота (в этот день шла программа) приближалась неумолимо. Час эфира он помнит, как потом утверждал, как в тумане. Зато мы его запомнили навсегда. Безусловно, Мартин волновался. Это видели все. Он говорил по делу, но был скован. И только тогда, когда ведущий программы поблагодарил его и почти нажал кнопку выключения студии, Мартин расслабился и, подумав, что камера уже выключена, схватился за голову и прямо в эфир выдохнул: «Господи, что я несу!»

Принцип «быть на линии огня» в первые годы исповедывался неукоснительно. Наш оператор, как правило, шел, упираясь в спину опера из группы захвата. И нередко мы становились участниками весьма комичных, а вернее трагикомичных ситуаций. Служба по борьбе с оргпреступностью получила сигнал, что в Москву завезли большую партию оружия. Были установлены улица и дом. Пока уточнялись все детали, наступила ночь. Часа в два приезжаем по указанному адресу. Ветхая хрущоба, в подъезде лампочек нет. Мрак. Фонариком посветили, нужную квартиру нашли— звоним.

— Кто? — спрашивает мужской голос.

— Кто-кто? Ив Кусто! Милиция…

— Мы никого не вызывали, — хамит он через дверь.

— Открывай — говорим, — или дверь выломаем!

А он на второй замок щелк, щелк. Времени терять было нельзя, не в игрушки играли. Бабах кувалдой по двери. Она в щепки. Влетели, всех на пол… Ищем, ищем. Нет ничего. Но ведь партия гранатометов не иголка. И тут мысль страшная озаряет…!

— Корпус, какой? — шепотом спрашиваю руководителя операции.

— Второй! — говорит.

— А это — первый!

В общем, ретировались быстро, по-английски. А те, по-моему, так и не поняли, зачем дверь сломали, всех положили на пол, сапогами топали. «Может, сказать чего хотели?»

Но гранатометы мы все же нашли. Там, где надо. Целый "уазик" нагрузили. Но корпуса после этого случая, все-таки сверять стали.

Почему-то мне всегда казалось, что мои первые записи после отставки должны начинаться с фразы «Сегодня я сдал удостоверение, попрощавшись с прапорщиком на вахте, вышел на Лубянскую площадь. Я стал вольным, как птица».