Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) Страница 19

В этот период развития «русской акции» появилось значительное количество желающих вступить в антисоветские отряды в концентрационных лагерях на территории Польши, где содержались военнопленные красноармейцы. Наступившие холода и нечеловеческие условия содержания (голод, холод, отсутствие обуви и одежды, недостаточное медицинское обеспечение и пр.) стимулировали такое решение. Для них «наступающая зима, – подчеркивал председатель Польского общества Красного Креста Э. Залесский в письме к представителю Российского общества Красного Креста в Польше С. Семполовской, – может оказаться убийственной»[335].

Особую активность в вербовке добровольцев в Прибалтике проявили французские военные миссии, находившиеся там. Западный отдел НКИД располагал на этот момент информацией о деятельности французской миссии в Литве, что «…миссия запросила Париж о высылке специальных средств на отправку офицеров и солдат в белые армии и о присылке или назначении офицера из здесь находящихся офицеров армии Юденича» в качестве негласного представителя Врангеля. Негласные представители Врангеля организовывали «правильную вербовку людей в белые армии, снабжение их деньгами, агитацию в среде красноармейцев посредством летучек-воззваний и т. д.»[336].

Во французском Генеральном штабе рассматривали вопрос о возможной помощи выступлению Врангеля со стороны французского флота. Однако МИД Франции, предвидя в этом случае «серьезные неприятности от использования… военно-морских сил в наступательных операциях», признал невозможным «вовлечение в прямую вооруженную борьбу» Франции «против вооруженных сил Советов». Министр иностранных дел Франции подчеркивал, что подобные действия выходят за рамки той помощи, «которую мы до сих пор оказывали Польше, и не входят в намерения правительства»[337].

На территории Польши бывший действительный статский советник, профессиональный разведчик В. Г. Орлов[338], приступил к созданию разведывательной резидентуры штаба Врангеля, восстановив там свои связи периода начала Первой мировой войны. Военное министерство Польши и разведорганы МВД Польши заключили с Орловым соглашения о сотрудничестве и об обмене информацией о Советской России. Орлов получил дипломатический паспорт Латвии, заключив соглашение с военным представителем Латвии в Варшаве. Он вошел также «в тесное соприкосновение с начальником штаба французской военной миссии в Польше» и полковником Поляковым, начальником штаба графа Палена[339].

По данным А. А. Здановича, Орлов через своего старого агента Владислава Залевского, который был назначен руководителем всей агентурной работой второго отдела штаба польского военного министерства, стал влиять на подбор кадров. С подачи Орлова во второй отдел принимали русских офицеров[340]. Одновременно Орлов связался с Б. Савинковым и договорился с ним об обмене разведданными о Красной армии и Коминтерне. За деятельностью Б. Савинкова стал вести наблюдение бывший товарищ прокурора Варшавской судебной палаты Б. С. Гершельман[341].

С 15 октября началось наступление Красной армии против Врангеля. В тот же день начальник Генерального штаба польской армии генерал Т. Розвадовский в сообщении исполняющему обязанности военного атташе в Париже капитану Морстину докладывал, что «польские военные власти продолжают работу по организации и снаряжению русских вооруженных сил в Польше». По его словам, польское правительство «прилагало все усилия к тому, чтобы было заключено русско-украинское соглашение». Намечаемая польским военным ведомством «русская кампания» предполагала продвижение совместными силами к Киеву, Одессе. С целью «затруднить переброску большевистских войск на врангелевский фронт» польское Главное командование приказало польскому кавалерийскому корпусу совершить нападение на Коростень, который был захвачен 10 октября[342]. У линии польского фронта продолжали находиться части НДА Булак-Балаховича в количестве около 12 тысяч человек.

18 октября РПК Б. Савинкова и политическое представительство УНР заключили секретную военную конвенцию о совместном продолжении военных действий с целью «освобождения Украины от большевистской оккупации», «уничтожения большевизма», как «военной силы и государственно-политической организации»[343]. Накануне, 17 октября, Булак-Балахович, в отличие от руководства 3РА, подчиненной Врангелю, публично отказался от концепции совместного марша на юг для соединения с украинской армией Петлюры. Перед своей НДА он поставил задачу освобождения территории Белоруссии. «Мемориал» о целях этого похода за подписями Булак-Балаховича и Б. Савинкова был опубликован в тот же день в газете «Свобода»[344].

Французское военное командование и, в первую очередь, начальник штаба межсоюзнических войск маршал Фош не верили в неудачу на Восточном фронте, ожидали «дальнейшего крушения большевизма и ослабления большевиков Врангелем»[345]. Генерал Вейган верил в то, что Польша в данный момент времени является «важнейшим фактором на востоке», французские офицеры полагали, что ключ к разрешению восточного вопроса находится сейчас «в руках Польши». Генерал Вейган был убежден, что судьба Врангеля, на которого Франция сделала ставку, «в значительной мере зависит от Польши». Он был убежден и в том, что, если до весны 1921 г. «удастся достичь соглашения всех антибольшевистских сил, действующих на восточных землях», то «пробьет последний час правительства Советов»[346].

Однако в польской государственной и военной элите не было единства по вопросу о дальнейшем участии в «русской акции». Если правительство и в значительной степени депутаты сейма склонялись к ее прекращению и точному выполнению положений Договора о перемирии, то «военная партия» во главе с Пилсудским находилась под сильным влиянием французских генералов. Я. Домбский, председатель польской делегации на мирных переговорах в Риге, сообщал министру иностранных дел Польши 14 октября о «странной позиции» военных представителей в составе смешанной военно-согласительной комиссии[347] в отношении войск Петлюры и Булак-Балаховича: «то брали на себя ответственность за них, то отрекались от них»[348].

Польское правительство, связанное обязательствами, которые содержались в договоре о перемирии и прелиминарных условиях мира[349], официально должно было дистанцироваться от каких-либо мероприятий, связанных с «русской акцией». Поэтому 22 октября на межведомственной конференции с участием министра иностранных дел Ст. Патека, представителей командования 6-й польской армии и командования 3РА было решено отправить личный состав добровольческих частей в Крым. Несмотря на это, 3РА и казачья бригада Сальникова получали снабжение из польского военного ведомства вплоть до ратификации Договора о перемирии сеймом 2 ноября 1920 г.[350] Командование УНР, подчиненной командованию польской армии, не стало отводить свои части от линии перемирия, как это сделало польское военное командование, и продолжило военные действия. По этому поводу руководство Российско-Украинской мирной делегации направило несколько нот председателю польской делегации на переговорах в Риге Я. Домбскому[351].

РПК под руководством Б. Савинкова при активной роли его правой руки – Д. Философова не оставил идею продолжения совместной политической (в перспективе – военной) антибольшевистской борьбы и после подписания Договора о перемирии с Советской Россией. Двумя днями ранее, чем подписание соглашение с УНР, он заключил политическое и военное соглашение с представителями Белорусской народной республики (БНР)[352]. Дикгоф-Деренталь в это время собирал добровольцев в антисоветские отряды по всей Прибалтике и в Финляндии[353].

Советское руководство воспринимало всерьез кипучую деятельность Б. Савинкова по собиранию и переправке добровольцев из Прибалтики в Польшу, особенно после подписания Договора о перемирии с Польшей. 25 октября Г. В. Чичерин направил во все советские представительства за границей письмо о «разоблачениях левой печати в Латвии» по поводу существовавшего, по ее данным, соглашения между латвийским правительством (в лице К. Ульманиса и З. Мейеровича) с Б. Савинковым и Врангелем. Чичерин напомнил советским представителям о необходимости официальных выступлений по этому поводу в печати. Важность этого письма подчеркнул председатель Совнаркома Ленин, который наложил резолюцию, предписывающую направлять официальные ноты правительствам этих государств «по этому и всех таких случаях»[354].

Следуя указаниям из Москвы, 28 октября Ганецкий направил в МИД Латвии ноту с требованием прекратить вербовку русских и всех желающих добровольцев «для Врангеля и других контрреволюционеров». Полномочный представитель РСФСР указал на то, что отправка из латвийских гаваней через Польшу русских и латвийских граждан, солдат и офицеров приобрела «систематический и постоянный характер»; что «при попустительстве латвийских властей» добровольцы получают документы под видом польских и литовских беженцев; что в добровольческие антисоветские армии направляются «латвийские гражданки в качестве сестер милосердия». Одним словом, имела место «широкая картина закулисной деятельности агентов Врангеля в Латвии и их сношения с Латвийским правительством»[355].