Серафим Сабуров - Всегда солдат Страница 4

Но вот и силуэты силосных башен Фрайдорфа, а чуть в стороне Бой-Бузак и знакомый аэродром перед виноградной плантацией… На посадку пошел с ходу, не делая круга. Самолет уже находился почти в трехточечном положении, когда впереди показались гитлеровские солдаты.

Вот так история! Что делать? Под колесами уже шуршала трава. Я прибавил оборотов и, удерживая самолет над самой землей, помчался прямо на немцев. Солдаты закричали, вскинули автоматы. По плоскостям [16] забарабанили пули. Расстояние сокращалось. Видя, что самолет им не остановить, и не желая угодить под колеса, фашисты попадали на землю. У-2 пронесся над самыми головами гитлеровцев. А когда противник опомнился и вновь открыл огонь, мы были уже недосягаемы для автоматов.

Миновав темный массив виноградной плантации, я сделал поправку в курсе и повел машину к побережью. Сумерки быстро сгущались, ориентироваться стало трудно. Через час показался Севастополь. Небо над ним было сплошь иссечено светящимися трассами зенитных орудий и пулеметов.

Чтобы не попасть под огонь собственных батарей, мы обогнули город с севера. Здесь не стреляли. Над Куликовым полем ПВО опознала наш самолет и дважды подсветила короткими вспышками прожекторов. Приземлились на небольшой площадке и оказались в гостях у моряков-артиллеристов. Здесь узнали, что противник прорвал фронт около полудня и теперь ведет наступление на Керчь, Симферополь и Евпаторию, а его моторизованные и танковые части рвутся к Севастополю.

Моряки отвели нам для ночлега кубрик, высеченный в скале. Пятницкий быстро забрался на нары.

- А вы, Сабуров?

Я тяжело вздохнул.

- Вы о чем?

- Несколько дней назад получил из дому письмо. Прочитал только сегодня. Москву эвакуируют. Неужто отдадим столицу?

Не сразу ответил мне комиссар.

- Вести невеселые, - тихо сказал он. - Но эвакуация - еще не поражение. Вспомните, сколько заводов мы перевезли в далекий тыл. Однако война продолжается. И будет продолжаться… Вот вы, например, не задумываясь, бросились в бой один против пяти. И каждый, для кого Родина не отвлеченное понятие, а сама жизнь, сделает то же, Это я знаю твердо, в это верю. А теперь - на отдых!

* * *

Остатки нашего полка базировались у селения Чоргунь. Аэродромом служила долина, со всех сторон зажатая горами. Штурмовики перелетели на Херсонесский [17] мыс, а пикирующие бомбардировщики еще дальше - на побережье Кавказа.

Отдаленность бомбардировочной авиации от линии фронта ощутимо сказывалась на нашей обороне. Мы уже не могли с прежней интенсивностью обрабатывать с воздуха вражеские войска и позиции, поддерживать ответные удары Приморской армии и морской пехоты. Потери в октябрьских боях сильно сократили наши и без того немногочисленные штурмовые и истребительные подразделения. Мы задыхались от недостатка авиации, а гитлеровцы методически усиливали свою, особенно бомбардировочную. Оставленные нами аэродромы в Саках, Сарабузе, Бой-Бузаке, Фрайдорфе и других местах, позволяли врагу наращивать количество авиационной техники и свободно маневрировать ею. Получив новые базы, фашисты значительно усилили соединения пикирующих бомбардировщиков. Ю-87 («лаптежники», как прозвали их наши летчики) перелетали поздно вечером или рано утром с дальних глубинных аэродромов на ближние, заправлялись горючим, загружались бомбами и вторым броском достигали Севастополя…

Близилось 7 ноября. По сведениям, полученным советским командованием, гитлеровцы готовили защитникам Севастополя свои «поздравления». На Сарабузском аэродроме сосредоточились немецкие бомбардировщики для нанесения удара по городу и военным кораблям.

Наше командование решило опередить противника. Перед летчиками поставили задачу - разгромить вражескую авиацию до того, как она поднимется в воздух. Расчет строился на внезапности.

На рассвете первого ноября с Херсонесского мыса в воздух поднялись восемнадцать «илов». Вскоре к ним присоединились истребители. Самолеты ушли далеко в море. Сводную группу эшелонировали по высоте. Внизу летели штурмовики, над ними, немного отстав и уйдя в сторону, шли И-16 и И-153, еще выше барражировали скоростные истребители Як-1 и ЛаГГ-3.

На побережье мы вышли севернее Евпатории и уже оттуда взяли курс на Сарабуз. Рассчитали верно. Враг, не ожидавший нападения с тыла, был застигнут врасплох. Когда за железной дорогой оказался Сарабузский [18] аэродром, мы увидели на стоянках двенадцать четверок Ю-87. У машин сновали люди, разъезжали бензозаправщики. Ни малейшего признака тревоги.

Капитан Денисов легким покачиванием с крыла на крыло предупредил: «Будьте внимательны!» Штурмовики с ходу начали бомбежку. У противника не оказалось даже зенитного прикрытия, и приближающихся «илов» встретил лишь редкий огонь пулеметов, установленных в кабинах воздушных стрелков. Началось побоище. С первого же захода бомбами, огнем пушек и пулеметов штурмовики уничтожили почти две трети Ю-87. Пока «илы» делали круг над аэродромом, выходя на вторую атаку, к штурмовикам подключились истребители нижнего эшелона. Звено «чаек», ведомое капитаном Петровым, на пикировании прошлось огнем по самолетным стоянкам, расстреливая бегущих к укрытиям вражеских летчиков. Мы тем временем навалились на бензовозы. От короткой очереди ведущего взворвалась крайняя машина. Взрывы следовали один за другим, потянуло гарью, в черных клубах дыма взвились огненные языки. Кто-то всадил эресы в бензовоз, стоявший у ангара, и два взрыва слились в один: от детонации сработала тяжелая бомба, лежавшая поблизости.

Вторая атака штурмовиков довершила разгром вражеского воздушного кулака. Не потеряв ни одного самолета, мы вернулись домой. Вражеский налет на Севастополь был сорван, военные корабли Черноморского флота благополучно снялись с якорей и ушли в море.

Ночной таран

В первых числах ноября мы совершили еще несколько успешных штурмовок гитлеровских аэродромов. Противник стал срочно перебрасывать в Крым отборные части корпуса Рихтгофена, того самого корпуса, который летом сорок второго года, уже в качестве четвертого воздушного флота, действовал на Волге.

Под Севастополем завязались ожесточенные воздушные бои. Кольцо вокруг города сжималось. Заняв Верхнюю Чоргунь, враг начал систематически обстреливать [19] наш аэродром артиллерией. Взлетать и приземляться приходилось под сплошными разрывами снарядов.

Вечером пятого ноября капитан Денисов зачитал приказ. Полк перебазировался в Моздок, где его ждало пополнение и новая техника. Оставшиеся самолеты перегонялись в Поти, остальное имущество и люди должны были эвакуироваться морем.

Вылет назначили на утро следующего дня. Летному составу нечего было делать на аэродроме, и мы уехали в Балаклаву. Там чудесно вымылись в бане на берегу бухты, потом искупались в море. Возвращались на аэродром поздно вечером. Старенькая обшарпанная полуторка осторожно пробиралась в кромешной тьме. Мы негромко переговаривались о доме, о родных, о возможном коротком отпуске. Грузовик уже подъезжал к аэродрому, когда кто-то вскрикнул:

- Смотрите! Бомбардировщик.

- Удивил, - иронически заметил Денисов.

- Да вы посмотрите!

В перекрестии прожекторных лучей виднелся силуэт четырехмоторного немецкого гидросамолета. Он, как привидение, медленно плыл по черному южному небу. К бомбардировщику, прошивая тьму сверкающими блестками, тянулись зенитные трассы. Потом почти под прямым углом к воздушной махине промчались две тонкие огненные струйки: в бой вступил советский истребитель.

Зенитчики немедленно прекратили огонь и погасили прожекторы. Шофер остановил машину, и мы затаив дыхание стали следить за поединком.

Бомбардировщик попытался уйти от преследования и развернулся в сторону Балаклавы. В темноте наш летчик, видимо, потерял противника. Зенитчики снова включили прожекторы. Слепящие голубоватые лучи заметались по небу и опять отыскали цель.

Истребитель догонял противника, расстояние сокращалось, но летчик не открывал огня. Вероятно, кончились патроны, либо отказали пулеметы.

- Да бей же, бей! - выкрикнул кто-то.

И словно повинуясь этому возгласу, истребитель вдруг поднырнул под бомбардировщика и врезался в него. Вражеский самолет свалился на крыло и начал [20] разваливаться. Советский летчик выпрыгнул с парашютом.

Мы знали о подвиге Виктора Талалихина, сбившего ночью «Хейнкель-111», о таранах, совершенных ленинградцами Петром Харитоновым и Степаном Здоровцевым, но своими глазами увидели такое впервые. Внешне все казалось несложным: ударить лопастями по хвостовому оперению или носом в низ фюзеляжа, быстро отстегнуть привязные ремни и вывалиться из кабины. Но, как летчики, мы понимали, что решиться на такой шаг может только очень смелый, железной выдержки человек.