Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.) Страница 42

Порядок приема амнистированных был оговорен в инструкции НКВД – ГПУ от 14 декабря 1921 г. Она предусматривала проведение фильтрации всего контингента, после которой амнистированных должны были отправить по прежнему месту жительства. Однако территория Закавказья и местности в 100 верстах от западной прифронтовой полосы стали для них закрытой зоной. Лица, происходившие из этих местностей, имели право выбора нового местожительства. Приемные пункты репатриантов (и реэмигрантов) на местах, во главе которых ставились опытные работники особых отделов ВЧК, по существу исполняли функции фильтрации. Прибывшие по амнистии заполняли анкеты, подвергались опросу на предмет выявления «политически неблагонадежного элемента»; подлежал проверке их багаж. «Определенно подозрительные личности»[784] подлежали задержанию, «изъятию» и привлечению к ответственности. В этом случае к ответственности надлежало привлечь и двух поручителей за границей, давших поручения за амнистированного.

Амнистия и последующая репатриация должны были разрубить узел проблем, которые, кроме РУД и в некоторой степени – русских организаций в Польше (польского отделения Земгора и Попечительного об эмигрантах комитета) решать было некому. Несмотря на все усилия РУД, ситуация в польских лагерях не менялась. В декабре 1921 г. Г.В. Чичерин в отчетном докладе НКИД за 1920–1921 гг. IX Всероссийскому съезду Советов констатировал, что, «несмотря на все усилия репатриационной комиссии в Варшаве, она не смогла добиться прекращения зверств и варварского обращения, которым подвергались русские пленные и интернированные в польских лагерях»[785].

Их положение в лагерях (за исключением некоторых привилегированных групп – петлюровцев, казаков в начальный период интернирования) было сопоставимо с неудовлетворительным положением военнопленных красноармейцев. Организаторы авантюрной «русской акции» во главе с Б. Савинковым и французским военным командованием вопрос о содержании и обеспечении добровольцев быстро закрыли. Польское военное командование, испытывая натиск со стороны советского полномочного представительства в Польше и упреки в несоблюдении условий Рижского мира, должно было официально отстраниться от любой их поддержки, что сразу крайне осложнило их положение. Польская общественность, в том числе руководство МИД, мало что знала об антисоветских формированиях, поскольку «русская акция» проводилась ее организаторами совершенно секретно.

Интернированные русских армий, бывшие союзники поляков, были поставлены на грань выживания[786]. Закономерно то, что в марте 1921 г., когда началась отправка военнопленных красноармейцев в Советскую Россию, в первом же эшелоне оказались интернированные антисоветских формирований, бежавшие из лагерей. Процесс перехода интернированных в категорию военнопленных с целью выехать из лагерей на родину любым путем, включая подкуп польских чиновников в лагерях, расширялся.

После интернирования русских армий в польских лагерях Б. Савинков снял с себя ответственность за их беспросветное положение и возложил ее на руководство армиями. В прощальной брошюре, изданной накануне отъезда из Польши, он подчеркнул как свою личную заслугу то, что «польский народ поделился последним куском хлеба» и интернированные «всегда имели крышу и были сыты», а также то, что им якобы был обеспечен польский паек в течение всего существования РПК[787].

У подавляющего большинства добровольцев антисоветских формирований, интернированных в лагерях, была другая точка зрения на происшедшее. Анонимный автор из лагеря Остров-Ломжинский так описал настроение интернированных добровольцев с 1922 г.: «У нас темно… к нам за колючую проволоку не проникает ни одного солнечного живительного лучика. Не протекает ни одного живительного слова святой Правды, а носится во мраке отвратительно-слизистая ложь, исходящая из Русского Эвакуационного Комитета, находящегося в Варшаве»[788]. Анонимный автор был одним из тех, кто в числе контингента добровольцев прибыл из Эстонии и Латвии в Польшу. Все они прошли Первую мировую войну. «С июля 1914 года и до настоящего времени мы приносили свою жизнь в жертву на алтарь Родины», – писал автор листовки. «По преступной небрежности и неумению других» добровольцы совершили «Крестовый поход» в Польшу и оказались за проволокой, «всеми забытые и никому не нужные».

В этом документе было выражено общее мнение о том, что «Крестовый поход» изначально для его организаторов был «предприятием коммерческим, преследующим исключительно цели набивания карманов», поскольку «армию грабили все, начиная с ее командующего и кончая последним интендантом и заведующим хозяйством: казаки и солдаты были раздеты, босые, не получали ни довольствия, ни денег; не было ни оружия, ни снарядов… Люди гибли». «Теперь мы сидим за проволокой, – писал интернированный доброволец, – пришел конец нашему терпению, доверию, нашей вере в “независимого социалиста”, понимающего независимость как свободу от стеснительных правил порядочности, честности и партийной этики». За 6 месяцев рядовые офицеры от РЭК только один раз получили 500 марок, а казаки – по 120 марок. Многие части не получали жалованья после интернирования вообще, в то время как «десятки тысяч в месяц Б. Савинков выплачивал своим многочисленным служащим». «Почему же вы не сидите с нами за проволокой?» – обращался он к «главнокомандующему»[789].

Однако Б. Савинков в прекрасном Париже, где он поселился, не слышал подобных вопросов. Он продолжал игру. Выехав из Польши, Б. Савинков вначале направился в Лондон, поскольку Финляндия отказала ему в визе, а правительство Чехословакии дало понять о нежелательности пребывания в их стране. В Лондоне 10 декабря 1921 г. по инициативе советского правительства народный комиссар внешней торговли Л. Б. Красин пригласил его на встречу и пообещал, что при условии прекращения антисоветской деятельности ему будет обеспечена любая должность в Наркомате иностранных дел за границей.

Б. Савинков поставил ему свои «условия»: власть Советам, расформирование ВЧК, признание права мелкой частной собственности на землю. Как участник «зеленого движения» он высказался за союз с правым крылом коммунистов, которые, как предполагал Б. Савинков, готовы признать частную собственность, свободу выборов в Советы и упразднение ВЧК. Совместными усилиями с «правыми коммунистами» «независимый социалист» предполагал «уничтожение Троцкого, Дзержинского и К°»[790].

Накануне Каннской конференции Б. Савинкова посетил секретарь У. Черчилля А. Синклер и сообщил о намерении Д. Ллойд-Джорджа признать Советскую Россию. Понимая, что игра близится к концу, Б. Савинков попытался разыграть «зеленую карту», однако Черчилль, Ллойд-Джордж, военный министр Н. Эванс, представители деловых кругов Англии высказали понимание позиции Б. Савинкова, но на продолжение «зеленой» борьбы средств ему не выделили.

В январе 1922 г. в разведывательное управление штаба РККА сообщали, что Б. Савинков, несмотря на свои республиканские убеждения, в Париже встретился с монархистом, генералом П.В. Глазенапом, который встал во главе монархической группировки в Будапеште. Хотя монархист Глазенап уехал из Польши, порвав с Б. Савинковым, видимо, последний не мог еще расстаться с ролью «главнокомандующего» Русской армией в Польше и знал, как и советский военный разведчик, что деятельность Глазенапа «протекает под покровительством венгерских властей». Разведчик доносил в штаб, что комитет монархистов в Будапеште организовал легион численностью 1500 солдат (2 батальона пехоты, 1 отделение артиллерии, 1 эскадрон кавалерии)[791].

От Т. Масарика и Э. Бенеша Б. Савинкову удалось получить некоторые суммы из вывезенного из России чехословацкими офицерами золота и имущества. В это же время Б. Савинков, как последователь польского лозунга «прометеизма», в феврале 1922 г. в Париже встретился с представителями национальной эмиграции из России и призвал их к сотрудничеству и созданию единого антисоветского фронта в период Генуэзской конференции. Однако лидеры национальной эмиграции не откликнулись на этот призыв. Затем, в марте 1922 г., в Швейцарии Б. Савинков встретился с Бенито Муссолини и высказал ему восторженные замечания по поводу итальянского фашизма[792], но, несмотря на это, средств на продолжение антисоветской борьбы получить не смог.

В этот период времени в польских лагерях развернулась серьезная борьба за влияние на контингент интернированных в Польше между монархистами (в лице генерала Врангеля) и руководством савинковского НСЗРиС. Усилить свое влияние на донских казаков стремились атаман Войска Донского в изгнании Богаевский и монархист генерал П. Н. Краснов из Берлина. С. Э. Павловский показал позже, во время допросов на Лубянке, что в это время «лагеря сделались самыми ожесточенными местами политических дискуссий, которые нередко кончались кровопролитными столкновениями»[793].