Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров - Джозеф Луцци Страница 19

Медичи, человека, которого флорентийцы с любовью называли Pater Patriae, Отец страны. Еще когда Лоренцо был ребенком, стало ясно, что одаренный мальчик однажды станет преемником Козимо и возглавит семью и город. Козимо посылал подростка Лоренцо на важные дипломатические миссии, поручая ему налаживать политические отношения с папой и религиозными деятелями Рима, чьи банковские счета были финансовым фундаментом империи Медичи. Но когда в 1469 году в возрасте двадцати лет Лоренцо стал правителем Флоренции, в отличие от скупого деда он уже был склонен тратить гораздо больше, чем зарабатывал. В описи, составленной в начале 1470-х годов, Лоренцо подсчитал, что за предыдущие четыре десятилетия Медичи потратили около 700 000 золотых флоринов[191]. Лоренцо счел эту цифру ошеломляющей, но все же считал, что эти расходы «бросают яркий свет на наше поместье» и что «деньги были хорошо потрачены»[192]. В тот момент, когда Лоренцо вступил в пору своего расцвета, немногие могли предположить, что он представлял собой одновременно и вершину могущества Медичи, и начало их стремительного упадка. За шесть лет до этого, в 1469 году, Лоренцо вымостил Пьяцца Санта-Кроче песком и обнес ее трибунами, чтобы восхищенная флорентийская публика могла наблюдать за его шествием вместе с семнадцатью рыцарями, облаченными в пышные одеяния. Конечно же, Лоренцо взял первый приз в том первом Giostra, поединке, псевдосоревновании, которое праздновало его приход к власти после смерти его больного отца, Пьеро Гути[193]. Каким бы великолепным ни было это событие, оно меркло по сравнению с тем, что происходило утром 29 января 1475 года, как фактически, так и аллегорически. Именно в тот день искусство и политика, творческий гений и пропаганда объединились для создания того, что в конечном итоге станет лишь пустяком, маскирующимся под величественный монумент[194].

В тот январский день десятки солдат маршировали в полном облачении по площади Санта-Кроче для поединка с братом Лоренцо, красивым донжуаном Джулиано. Джулиано был младше Лоренцо на четыре года и с раннего возраста был приучен наслаждаться блаженной негой и мирскими удовольствиями, в отличие от обремененного политическими обязанностями Лоренцо (впрочем, известный повеса Лоренцо все же находил время на то, чтобы спать с многочисленными женщинами, стимулировавшими его гиперактивное либидо)[195]. Братья обучались у основателя неоплатонической академии во Флоренции, философа Марсилио Фичино, мыслителя, который объединил мысли Платона с христианской доктриной. Всю свою жизнь Лоренцо и Джулиано были окружены блестящими мыслителями и художниками, например Боттичелли и Микеланджело, бывшими ценными членами двора Медичи: Боттичелли была предоставлена студия во дворце Медичи, а молодого Микеланджело даже пригласили там жить.

Джулиано чествовали в Санта-Кроче не за его политические способности или военную доблесть, о чем имеются лишь незначительные свидетельства, а скорее за якобы «платоническую» любовь, которую он питал к другой знатной особе, пылкой Симонетте Веспуччи, дочери соседей и покровителей Боттичелли, богатых Веспуччи. Симонетта была верховной музой Боттичелли, моделью для многих из его самых известных картин и женщиной, считавшейся самой красивой во всей Флоренции. Утверждения Джулиано о том, что он пылает к ней возвышенными чувствами и любит ее издалека, отражали благородство, должное для его социальномго положения. Он и Симонетта были живыми божествами флорентийского народа. То, что они публично воплощали бесполую, духовную любовь – оба были либо помолвлены, либо женаты на ком-то другом, – лишь подтверждало возвышенный статус их чувств.

Однако среди флорентийцев роились сомнения относительно их реальных отношений, а по улицам города ходили слухи о том, что Симонетта была любовницей разгульного Джулиано. Скандальные слухи были позже подогреты картиной Боттичелли «Венера и Марс» 1485 года, где эти двое изображены как разнеженные, знойные любовники, лежащие в состоянии, похожем на посткоитальное блаженство. Недавно обнаруженное письмо наводит на мысль, что муж Симонетты, возможно, даже «одолжил» ее Джулиано для удовлетворения его плотских желаний в необычной форме оплаты за огромные долги, которые семья Веспуччи должна была выплатить Медичи[196]. Какой бы ни была их связь, в Санта-Кроче Джулиано и Симонетта демонстрировали «платоническую любовь», которая не могла не воскресить в памяти те безупречно чистые чувства, которые связывали самую знаменитую пару в истории Флоренции, Данте и Беатриче.

Чтобы наполнить поединок музыкой поэзии и метафизикой неоплатонической мысли, Лоренцо и Джулиано наняли Анжело Полициано, профессора Флорентийского университета и приближенного Медичи. Его «Стихи к поединку Джулиано Медичи», ставшие литературной классикой и наполненные пышными описаниями Симонетты, в конечном итоге сформировали образы «Рождения Венеры» Боттичелли: «Вы назовете пену и море [окружающие Симонетту / Венуса]. настоящими, и раковину тоже настоящей, и дуновение ветра настоящим. Вы можете увидеть богиню с сияющими глазами, а небо и стихии смеются над ней: [Грации]. ступают по песку в белых одеждах, ветерок завивает их распущенные и струящиеся волосы – их лица не одинаковы, не различны, как и подобает сестрам»[197].

Как бы они ни относились к этой смеси учености и лести, мало кто из огромного собрания в Санта-Кроче мог усомниться в выборе любовного интереса Джулиано. Симонетта была музой, которой могли бы гордиться Беатриче Данте и Лаура Петрарки. Преданная жена, славившаяся своей добродетелью, она была настолько привлекательной, что вдохновляла на постоянные художественные излияния и других творцов, помимо Боттичелли. Il volto del Rinascimento italiano, «лицо итальянского Возрождения» – так однажды назовут Симонетту[198]. Лоренцо иль Магнифико даже напишет о ней стихи в Dolce Stil Novo, «сладком новом стиле», созданном Данте и его собратьями-поэтами, воспевавшими его любовь к Беатриче. Однако в тот день в Санта-Кроче Лоренцо писал «стихи» иного рода: вместо пера и чернил он использовал солдат и штандарты, публичную поэзию, столь же выразительную, как и любая его лирика.

В кульминационный момент поединка Джулиано выехал на площадь на сером коне, облаченном в доспехи, на попоне из пурпурного бархата с вышитой оливковой ветвью, неся в руках штандарт Медичи[199]. Штандарт, роскошное полотнище, закрепленное на древке, возвышался на пятнадцать футов в высоту и семь футов в ширину и изображал суровую фигуру богини-воительницы Афины с копьем в руках, символ мудрости и воинской доблести. «Senza pari» – гласил штандарт, «Нет равных». Сам Джулиано тоже был в полном вооружении, с прикрепленным к груди щитом, на поверхности которого была изображена грозная голова Медузы горгоны. Он играл роль свирепого воина, не будучи им на самом деле. Его лошадь была позаимствована у герцога Урбино, настоящего доблестного воина. Поединок, в котором обычно участвовали искусные всадники и фехтовальщики, мог быть опасным и даже смертельным. Это был профессиональный рестлинг эпохи Возрождения: заранее спланированный, полный театральности и фальши. Еще до начала так называемого состязания было понятно, что Джулиано одержит победу.

Однако это представление было гораздо бо́льшим, чем просто хлеб и зрелища, циничное развлечение масс, устраиваемое режимом в попытке обольстить народ для