Падение кумиров - Фридрих Вильгельм Ницше Страница 40

149

Неудача Реформации. О более высокой культуре греков, даже на достаточно ранней стадии развития, свидетельствует то, что многочисленные попытки построить новую греческую религию закончились неудачей; это говорит о том, что даже на заре греческой истории в Греции, вероятно, было много самых разных индивидуумов, которые, имея множество бед и горестей, едва ли могли удовлетвориться единственным рецептом, прописывающим только веру и надежду. Пифагор и Платон, возможно и Эмпедокл, и даже значительно раньше – орфические мечтатели пытались основать новые религии, а первые двое по складу души были настоящими талантами в этом деле – им бы только и основывать религии, и можно лишь удивляться, почему им это не удалось: их хватило только на то, чтобы основать секты. Всякий раз, когда попытки целых народов провести религиозные преобразования заканчиваются неудачей и в результате поднимают голову только отдельные секты, можно сделать вывод о том, что этот народ уже сам по себе весьма многообразен и постепенно начинает избавляться от грубых стадных инстинктов и нравственности нравов: весьма знаменательное состояние неуравновешенности, которое обыкновенно поносят изо всех сил, усматривая в нем признаки повреждения нравов и всеобщей продажности, тогда как оно свидетельствует скорее о том, что птенец уже готов вылупиться из яйца. То, что Лютеру удалось провести Реформацию на севере, является знаком того, что север отстал в своем развитии от юга Европы и имел весьма скромные потребности, не отличавшиеся особым разнообразием и пестротой; да и вообще, не было бы никакой христианизации Европы, если бы древняя культура юга не пошла на кровосмешение с германским варварством и не опустилась бы постепенно до уровня варварства, утратив былое культурное превосходство. Чем шире воздействие, которое может оказать отдельный человек или отдельная мысль, чем непреложнее они воспринимаются, тем однороднее должна быть масса, на которую нацелено это воздействие, тем ниже ее уровень; в то время как противоборствующие устремления свидетельствуют о противоборстве внутренних потребностей, которые требуют удовлетворения и хотят добиться своего. И наоборот, можно говорить о невиданном взлете культуры, когда натуры могучие и властолюбивые добиваются каких-то мелких, сектантских результатов: это относится и к отдельным видам искусства, и к области познания. Там, где есть власть, там есть и массы, там есть и потребность в рабстве. Там, где существует рабство, лишь немногие остаются индивидуумами, и против них направлены все стадные инстинкты и совесть.

150

Несколько критических замечаний о святых. Неужели для того, чтобы обладать добродетелью, нужно стремиться именно к самым жестоким ее формам? – как стремились к ним христианские святые, считавшие, что это жизненно необходимо: ведь и с жизнью своей они мирились только оттого, что полагали, будто один вид их добродетели пробуждает в каждом сознание собственного ничтожества и желание расстаться с этой жизнью. Добродетель, обладающую таким воздействием, я называю, однако, жестокой.

151

О происхождении религии. Метафизическая потребность отнюдь не является источником происхождения религий, как это утверждает Шопенгауэр, она всего-навсего небольшой отросток на древе этих религий. Господство религиозных мыслей сделало привычным представление об «ином (заднем, нижнем, верхнем) мире», уничтожение религиозных иллюзий рождает чувство тревожной пустоты и тяжелой утраты – из этого чувства снова пробивается к свету «иной мир», но теперь уже метафизический, а не религиозный. Но то, что в незапамятные времена заставило допустить существование «иного мира», не было ни страстным желанием, ни потребностью, а заблуждением в толковании некоторых природных процессов, – растерянность интеллекта.

152

Величайшее изменение. Освещение и краски всех вещей изменились! Мы не вполне понимаем теперь, как древний человек воспринимал самые обыденные и простые явления – например, день и бодрствование: ведь из-за того, что древние верили в сны, сама жизнь представала в ином свете, и точно так же вся жизнь, на которую падают отсветы смерти и ее значения; наша «смерть» – это совсем другая смерть. Все переживания светились иначе, ибо излучали сияние Бога; иными были и все решения, все мысли о далеком будущем, ибо тогда были оракулы, тайные знамения и вера в предсказания. «Истину» тоже воспринимали иначе, ибо в те времена и безумец мог считаться ее глашатаем – что вызывает у нас содрогание и смех. Всякая несправедливость действовала на чувства иначе, ибо страшились Божьей кары, а не только судебного наказания и позора. Сколько радости тогда было в мире, в те времена, когда верили в черта и искусителя! Сколько страсти, когда повсюду тебя подстерегают демоны! Сколько философии, когда сомнение считалось страшнейшим прегрешением, воспринимавшимся как дерзкое презрение к вечной любви, как недоверие ко всему тому, что было хорошего, возвышенного, чистого и милосердного в этом мире! Мы раскрасили все вещи по-новому, мы все еще красим и красим, но разве под силу нам тягаться со всем великолепием красок того древнего мастера! – я имею в виду древнее человечество!

153

Homo poeta. Я – тот, который собственноручно создавал эту трагедию трагедий, – и вот теперь она готова; я – который связал узлом морали сначала нити бытия и затянул так крепко, что развязать их под силу будет только какому-нибудь богу, – ведь этого требует Гораций! – я, который собственноручно погубил в четвертом акте всех богов – из соображений морали! Что же теперь выйдет из пятого акта? Откуда же мне взять трагическую развязку? Может быть, стоит подумать о космической развязке?

154

Различные опасности жизни. Вам вовсе не известно, что вам еще предстоит пережить, вы, как хмельные, идете, запинаясь, по жизни и время от времени падаете с лестницы. Счастье, что вы пьяны, и потому почти все члены остаются в целости и сохранности: ваши мускулы утратили всякую упругость, а голова слишком затуманена, так что каменная лестница кажется вам не такой уж и жесткой, как это кажется другим! Жизнь для нас – гораздо большая опасность: мы из стекла – и горе, если мы столкнемся! И все пропало, если мы упадем.

155

Чего нам недостает. Мы любим великую природу, мы открыли ее для себя: это происходит оттого, что в нашем сознании нет великих людей. У греков все наоборот: у них иное чувство природы, чем у нас.

156

Влиятельнейший. То, что какой-нибудь человек один противостоит всему своему времени, удерживает его натиск и даже призывает к ответу, – это должно оказывать влияние! И не важно, хочет ли он этого, главное – он может!

157

Menteri[22]. Берегись! Он призадумался, еще секунда – и вот, уже готова ложь. Это ступень развития культуры, на которой стояли целые народы. Следует все же поразмыслить над тем, что выражали римляне своим «menteri»!

158

Неудобное свойство. Во всех вещах обнаруживать