О дивный тленный мир - Хейли Кэмпбелл Страница 72

это не столько отрицание, сколько надежда, блеснувшая во мраке отчаяния благодаря человеческому разуму. Хиллари думала о смерти столько, что сосредоточилась на одиночестве вечной жизни. Ради чего возвращаться, если тех, кого ты любишь, уже нет на этом свете? У Денниса проявляется компетентный оптимизм. Он хеджирует ставки, предпочитая быть пациентом экспериментальной, а не контрольной группы, и осознает при этом, что, может быть, ничего не получится. Здесь больше вдумчивости и больше сострадания, чем я ожидала увидеть в институте, возникшем из веры, что когда-нибудь удастся обойти самый фундаментальный факт жизни. Я пришла сюда разобраться, каково жить с верой, что ты не умрешь, что ты никогда не встретишься со специалистами по смерти, с которыми я познакомилась, но здесь нет ответа на мой вопрос.

В итоге я могу сделать вывод, что реалистичность крионики — спорная тема. Не исключено, что из-за изменений климата и сомнительных перспектив нашего существования на этой планете мы так и не узнаем, можно ли воплотить эту идею на практике. Лично я сомневаюсь, что человека можно воскресить, и не думаю, что это было бы желательно: Тони Моррисон писала, что все, что возвращается к жизни, причиняет боль, и я ей верю. Жизнь осмысленна потому, что она конечна. Мы — маленькие всплески на длинной временной шкале, и люди, которые встречаются нам в жизни, такие же маловероятные сгустки атомов и энергии, которые по совпадению оказались на этой шкале рядом с нами. Даже при наилучшем стечении обстоятельств оживший человек, наверное, будет постоянно тосковать по времени и местам, в которые уже нельзя вернуться, потому что их больше нет. Но если кого-то все это не смущает, если такая перспектива помогает людям жить и помогает им умирать, я не вижу никаких причин лишать их возможности поставить эксперимент и не собираюсь его высмеивать. Мне по душе их оптимизм, пусть я его и не разделяю. Каждый выживает как может. Это как колыбельная на смертном одре.

На следующий день мой самолет поднимается над центральным аэропортом Детройта. Сюда прибывают тела, предназначенные для криостатов. Я смотрю на снег и лед подо мной. Где-то внизу Институт крионики. Там в любое время дня, каждый день в году готовы принять мертвых, которые поверили в будущее. Может быть, Хиллари сейчас ходит по помосту и доливает азот тем, кто возложил свои надежды на постоянное расширение этой организации: пока они спят, новые члены будут неусыпно отстаивать их права. Отсюда следы умерших детройтских домов на снегу кажутся карандашными отпечатками коры на листе бумаги. Среди этих призраков стоят живые дома, замерзшие и одинокие.

Послесловие

Поздний май 2019 года. Я уже опоздала со сдачей этой книги и вот-вот сорву следующий дедлайн. Я все еще в поисках собеседников, в поисках тем, о которых не подумала. У меня по-прежнему не выходит из головы младенец, и мне трудно переключиться на чем-то другое. Однако в данный момент я сижу в баре с видом на залив Сондерсфут в Южном Уэльсе и беру интервью у отставного сержанта уголовной полиции Энтони Маттика. Мы разговариваем о том, как он расследовал убийства, и уже выпили две пинты. Никогда еще я не чувствовала себя такой вымотавшейся, и при утомлении такого рода сон не помогает. Я помню строку из Homicide Дэвида Саймона: «Выгорание в убойном отделе — это не профессиональный риск, а психологическая реальность»[137]. Маттик, наверное, устал больше меня, но с виду по нему не скажешь.

На голове Маттика, на его коротко остриженных седых волосах, солнечные очки, которые он никогда не надевает. Недавно он ездил в Испанию на совместное празднование пятидесятилетия и загорел до такой степени, что сошел бы за своего на «тарелке палача» в ресторане Red Lobster. Громким валлийским баритоном, перемежаемым взрывами смеха, он рассказывает мне, чем зарабатывал на жизнь до того, как грузовик массой 18,5 тонны снял его с велосипеда и перенес на 45 метров по дороге, и балкон вокруг нас пустеет, несмотря на закат и искрящееся море. После того случая его доставили по воздуху в больницу в Кардиффе, где он дважды едва не умер на операционном столе. «Меня расплющило! Порвало на куски! — гремит он. — Мне разворотило таз!» Он семь лет как на пенсии и почти все это время снова ходит. «Считайте, что я снялся в серии Ambulance», — добавляет он, буквально лопаясь от смеха. Каждая его фраза на 75% состоит из слов и на 25% — из хохота, как в мультфильме, и неважно, говорит он о раскрытии убийств или о том, как чуть не погиб сам.

Мы покидаем опустевшую террасу, выходим из бара и идем по городку, пытаясь найти какое-нибудь место, где в девять вечера еще можно поесть. В этой маленькой прибрежной деревушке все закрыто. Маттик машет группе девочек-подростков, те машут в ответ. Он кричит что-то неразборчиво-ободряющее подвыпившему человеку, который вываливается из паба, — и тот улыбается. Таксист приветствует его словом «Авто!» (Авто-Маттик, ясно?). Мы залезаем в машину. Я спрашиваю, откуда он всех тут знает. Те девчонки? Он сейчас преподает в школе, работает наставником, такого плана вещи. Парень у паба? Маттик 20 лет назад арестовал его за кражу со взломом. «Делаешь свою работу как положено, и никаких обид», — говорит он и машет из окна еще кому-то.

До выхода на пенсию Маттик проработал в полиции 30 лет и занимался целым рядом серьезных преступлений. Он был, например, в группе, раскусившей старое дело серийного убийцы из Пембрукшира — Джон Уильям Купер в 2011 году был приговорен за двойное убийство, произошедшее еще в 1980-х годах. Маттик обожал свою службу, обожал быть в самой гуще событий до такой степени, что вызвался вступить в дежурную команду Kenyon по устранению последствий катастроф. До этого он уже пересекался с Мо, собирал стопы и головы на склоне горы после крушения самолета. «Я люблю это не из-за… мрака, — поясняет он, хмурясь. — Я знал одного парня, начальника. Милейший мужик, с сильным кармартенским акцентом. У него была целая комната следователей. Он говаривал: “В жизни нет ничего почетнее, чем право расследовать смерть ближнего”. Он это услышал от своего учителя в лондонской полиции. Это мощная фраза. Очень крутая. Тебе выпала честь сыграть в этом большом деле маленькую роль. Тебе было оказано такое доверие».

В соседнем городке мы находим единственный открытый ресторан во всей округе — китайское заведение на маленькой боковой улочке. Мы берем чуть ли не всё меню плюс картошку фри, и в ожидании спринг-роллов он рассказывает мне о делах, которые до сих пор не выходят у него из