Август Стриндберг - Игра снов Страница 2

Дочь. Ты знаешь, кто живет в замке?

Стекольщик. Знал, но забыл.

Дочь. Мне кажется, там узник… и он, конечно, ждет, когда я его освобожу.

Стекольщик. Но какой ценой?

Дочь. Когда речь идет о долге, о цене не торгуются. Давай войдем в замок!..

Стекольщик. Идем!

Они медленно направляются к раздвигающемуся в стороны заднику.

На сцене теперь — непритязательная, пустоватая комната, в которой стоят стол и несколько стульев. На стуле сидит Офицер в весьма необычном современном мундире. Он качается на стуле, колотя саблей по столу.

Дочь (подходит к Офицеру и осторожно берет у него из руки саблю). Не надо так! Не надо!

Офицер. Агнес, милая, пожалуйста, не отнимай у меня саблю!

Дочь. Нет, иначе ты разрубишь стол! (Отцу.) Ступай в сбруйную и вставь стекло, увидимся позднее!

Стекольщик уходит.

Дочь. Ты в плену у своих комнат, я пришла тебя освободить!

Офицер. Я ждал этого, но не был уверен, что ты захочешь.

Дочь. Замок крепок, о семи стенах, но… ничего, справимся!.. Ты хочешь или нет?

Офицер. Откровенно говоря, не знаю, ибо мне в любом случае будет больно! За любую радость в жизни приходится платить двойным страданием. Здесь тяжко, но, если я куплю сладкую свободу, буду страдать втройне. Агнес, пусть я буду страдать, только бы мне видеть тебя!

Дочь. Что ты видишь во мне?

Офицер. Красоту, которая есть гармония Вселенной. Линии твоего тела сравнимы лишь с орбитами Солнечной системы, с нежно звучащей струной, с вибрацией света. Ты дитя небес…

Дочь. И ты тоже!

Офицер. Почему же тогда я должен стеречь лошадей? Убирать конюшни и вывозить солому?

Дочь. Чтобы ты мечтал отсюда выбраться!

Офицер. Я мечтаю, но выбраться отсюда так трудно!

Дочь. Но стремиться обрести свет свободы — это долг!

Офицер. Долг? Жизнь никогда не признавала долгов по отношению ко мне!

Дочь. Ты считаешь себя обиженным жизнью?

Офицер. Да! Она была несправедлива…

Теперь слышны голоса из-за ширмы-перегородки, которая сразу же вслед за этим убирается.

Офицер и Дочь заглядывают туда и застывают, точно окаменев.

За столом сидит Мать, она больна. Перед ней сальная свеча, с которой она время от времени снимает щипчиками нагар. На столе лежат стопки готовых рубах, она их метит гусиным пером и чернилами. Слева — коричневый платяной шкаф.

Отец (появляясь, протягивает шелковую мантилью, мягко). Ты не хочешь ее взять?

Мать. Шелковая мантилья — мне? Зачем она мне, друг мой, ведь я скоро умру!

Отец. Ты веришь тому, что говорит доктор?

Мать. И тому, что он говорит, тоже, но больше всего внутреннему голосу.

Отец (печально). Значит, это серьезно?.. И ты прежде всего думаешь о детях!

Мать. В них моя жизнь! Мое оправдание… моя радость и мое горе…

Отец. Кристин, прости меня… за все!

Мать. За что? Прости ты меня, дорогой: мы мучили друг друга, почему? Мы не знаем! Не могли по-другому!.. Кстати, вот новое белье для детей… Следи, чтобы они меняли его два раза в неделю, по средам и воскресеньям, и чтобы Лувиса мыла их… все тело… Ты уходишь?

Отец. Мне нужно к одиннадцати быть в коллегии!

Мать. Прежде чем уйдешь, попроси Альфреда зайти ко мне!

Отец (указывает на Офицера). Милочка, да вот же он стоит!

Мать. Подумать только, я уже и видеть плохо стала… да, темнеет… (Снимает нагар со свечи.) Альфред! Подойди!

Отец, кивнув на прощание, уходит прямо сквозь стену.

Офицер подходит к Матери.

Мать. Кто эта девушка?

Офицер (шепотом). Это Агнес!

Мать. О, так это Агнес? Знаешь, что говорят?.. Что она дочь бога Индры, она попросила отпустить ее на землю, чтобы узнать, как живется людям… Молчи, не говори ничего!..

Офицер. Значит, она дитя Божье!

Мать (громко). Милый Альфред, скоро я покину тебя и твоих сестер и братьев… И хочу кое-что сказать тебе на прощание!

Офицер (печально). Говори, матушка!

Мать. Лишь одно: никогда не перечь Богу!

Офицер. Что ты имеешь в виду, матушка?

Мать. Ты не должен чувствовать себя обиженным жизнью.

Офицер. Но если со мной обращаются несправедливо…

Мать. Ты намекаешь на тот случай, когда тебя несправедливо наказали за то, что ты якобы взял монетку, а она потом нашлась!

Офицер. Да! И из-за этой несправедливости вся моя жизнь пошла вкривь и вкось…

Мать. Вот как! Тогда подойди к шкафу…

Офицер (пристыженно). Значит, ты знаешь! Это…

Мать. «Швейцарский Робинзон»… За которого…

Офицер. Не говори больше ничего!..

Мать. За которого наказали твоего брата… а ведь это ты порвал и спрятал книгу!

Офицер. Подумать только, прошло уже двадцать лет, а шкаф все стоит… Мы ведь столько раз переезжали, и моя мать умерла десять лет назад!

Мать. Ну и что с того? Тебе непременно нужно задавать множество вопросов и тем самым портить себе радость жизни!.. Смотри-ка, Лина!

Лина (входит). Милая госпожа, от души вас благодарю, но я не могу идти на крестины…

Мать. Почему же, дитя мое?

Лина. Мне нечего надеть!

Мать. Вот, возьми мою мантилью!

Лина. Нет-нет, Бог с вами, как можно!

Мать. Я не понимаю тебя! Мне больше уж в гости не ходить…

Офицер. Что скажет отец? Это ведь его подарок…

Мать. Какая мелочность…

Отец (всовывает голову). Ты собираешься одолжить мой подарок служанке?

Мать. Не говори так… вспомни, я тоже когда-то была служанкой… зачем обижать того, кто ни в чем не провинился?

Отец. Зачем же ты обижаешь меня, твоего супруга?..

Мать. Ох, что за жизнь! Стоит совершить хороший поступок, как тут же находится кто-то, кому это не по вкусу… сделаешь добро одному, а другому это приносит зло. Ох, что за жизнь! (Снимает нагар со свечи, свеча гаснет. На сцене становится темно, выдвигается ширма.)

Дочь. Жалко людей!

Офицер. Ты считаешь?

Дочь. Да, жизнь трудна, но любовь побеждает все! Пойдем посмотрим!

Идут к заднику.

Задник поднимается; теперь виден новый задник, представляющий собой жуткий обшарпанный брандмауэр. В центре его ворота, открывающиеся в коридор, который ведет на зеленую светлую площадку, где возвышается колоссальный синий аконит. Слева от ворот сидит Привратница, голова и плечи которой укрыты шалью; она вяжет крючком звездное покрывало. Справа — афишная доска, которую сейчас чистит Расклейщик афиш; возле него лежит сачок для ловли рыбы с зеленой ручкой. Подальше справа — дверь с отверстием в форме четырехлистника. Слева от ворот стоит тоненькая липа, с угольно-черным стволом и редкими зелеными листиками, возле — окошко погреба.

Дочь (подходит к Привратнице). Звездное покрывало еще не готово?

Привратница. Нет, дружок; двадцать шесть лет для такой работы ничто!

Дочь. А жених так и не вернулся?

Привратница. Нет, но то не его вина. Он вынужден был уйти… бедняжка; тридцать лет уж минуло!

Дочь (Расклейщику афиш). Она ведь была балериной, там, в Оперном театре?

Расклейщик афиш. Она была номер один… но он уехал — и вроде как бы забрал с собой ее танец… с тех пор ей не давали партий…

Дочь. Все ропщут… не глазами, так голосом…

Расклейщик афиш. Я не особо ропщу… теперь, когда у меня есть сачок и зеленый садок!

Дочь. И вы счастливы?

Расклейщик афиш. Счастлив, очень… это была мечта моей молодости… и вот она осуществилась, правда, мне уже исполнилось пятьдесят…

Дочь. Пятьдесят лет за сачок и садок…

Расклейщик афиш. Зеленый садок, зеленый…