В паутине сладкой лжи - Каролина Шевцова Страница 55

— И ты уехал? — Миссис Джонсон вытерла увлажнившиеся глаза. — Сюда? К нам?

— Да. То есть, нет. Конечно же я уехал, но сначала меня ждал разговор с Тиной. Последний.

Глава 14. Там где нет тебя

Она не ждала подвоха, открыла дверь сразу, и по вымученной улыбке, по дрогнувшим уголкам губ, я понял, до чего мне тут не рады.

Мы не поздоровались. Просто не успели. Я вкатился в квартиру, как шар для боулинга: накренился в сторону, прошел по диагонали коридор, врезался в чью-то дверь и только потом попал в комнату.

— Вы пьяны?

— Страйк! — в правой руке был картонный пакет. Скинув ношу на пол, я зааплодировал сам себе. Надраться до того, чтобы забыть собственное имя, но вспомнить ее адрес — это талант.

— Пожалуйста, потише, вы можете разбудить Лену, а ей утром на работу.

— Тссс, Лену подвести нельзя. Ей на работу, — прошелестел я, — а мне нет, потому что я теперь безработными. Твоими молитвами, крошка.

Тина устало вздохнула и захлопнула за мной дверь. Кажется, она поняла, что ссора неизбежна и решила сделать все тихо, так чтобы не слышали соседи по лестничной площадке.

— Я принесу вам воды.

— Я не хочу пить!

— Ну, разумеется не хотите.

Через минуту передо мной материализовался граненый стакан. Такой основательный, как в старых советских поездах: с толстым крепким стеклом, мутным, как разбавленное молоко. Я глотнул и скривился. Какая дрянная вода. То ли дело виски.

По-хорошему, нельзя было делать всего этого. Последний разговор с Алевтиной я представлял иначе. В другом месте и при других обстоятельствах. Но когда вечер в баре перешел из категории «светский раут» в «цирковое выступление», я вызвал такси и по привычке назвал ее адрес. Тот, который повторял про себя последние пару часов.

Тина открыла окно, впуская в комнату густой влажный воздух. Он тяжело осел на мебели, на паркетном полу, забился в легкие, душа и скручивая изнутри. Я жадно выдохнул и развернулся в сторону улицы, откуда доносились детские голоса. Слышались удары мяча о стену.

— Скоро пойдут в школу и тут станет тише, — меланхолично заметил. Тяжелый воздух во мне теснил мысли, и они вырывались наружу, так и не успев оформиться во что-то приличное. Обрасти смыслом.

— Пускай шумят, мне это даже нравится. Лучше чем тишина. Я научила ребят со двора казакам разбойникам.

— И как?

— Андрей, зачем, вы пришли, — устало пробормотала Тина и убрала мокрую от пота прядь со лба.

Только теперь я заметил, как плохо она выглядела. Бледная, осунувшаяся, с впалыми уставшими глазами. Оглядевшись по сторонам, отметил, что в комнате до неправдоподобного чисто. И бедно. Так выглядит студенческое общежития перед заселением новеньких. Единственное, что намекало, что здесь хоть кто-то жил — таблетки, аккуратно разложенные на столе.

Я мог бы заметить еще кое-что, мозг старался выхватить из тумана пару крючков, какую-то важную деталь, но картинка так и плыла перед глазами. Черт, не стоило мне тогда пить.

— Я принес тебе деньги, — кивнул в сторону пакета.

— Я их не возьму.

— Возьмешь, — усмехнулся я, — ты их честно заработала, Тина. Они твои.

Алевтина ткнула носком выцветший ковер, край его завернулся, обнажая перед нами старые паркетные доски. Наполовину облезшие, наполовину трухлявые.

Поняв, куда именно я смотрю, она смутилась и резко отдернула ногу. Тяжелый палас сполз обратно, закрывая собой уродство. А я подумал, что должен был раньше напроситься к ней в гости, увидеть, в каком ужасном месте она жила, что-то сделать, как-то исправить.

— Вы принесли деньги, Андрей, теперь вы уйдете?

— Не могу.

Тяжелый взгляд любимых глаз вперился в меня. Тина смотрел жадно, как голодный зверь, выследивший наконец свою добычу. Как дикая кошка перед самым важным в жизни прыжком.

— Я должен знать, почему ты это сделала? За что так сильно ненавидишь меня?

Черт.

Не так должна была пройти эта встреча, совсем не так. Я не хотел задавать этот страшный вопрос, не хотел слушать ее оправданий, не хотел лелеять в душе надежду, что все было иначе, что мне показалось.

Не показалось, хрен его дери. И благодаря сестре я знал, как жалок тот, кто слепо оправдывает подлеца.

Но сейчас я был пьян и сказал то, о чем думал не переставая весь этот бесконечно долгий день.

Зачем. Тина. Сделала. Это.

Каждое слово — удар молотом по голове, так, что в конце башка зазвенела пустым колоколом, а боль сдавила виски.

Заметив, как я поморщилась, Тина произнесла:

— У меня есть таблетки, подождите секунду.

— К черту. Просто скажи, зачем ты это сделала и все!

И опять. Сколько не говори, легче не становилось. Я выдохнул и сцепил зубы, чтобы достойно принять правду. Все-таки хорошо, что я напился. Иначе ни за что бы не спросил.

Тина отвернулась к окну, и потому я не сразу расслышал ее тихий безжизненный голос. Он почти потерялся за гомоном с улицы, за шелестом листьев, за автомобильным сигналом.

И еле-еле, пробираясь через сотни преград, до меня донеслось едва различимое:

— Потому что вы сделали меня сиротой. Снова.

Я поднял на нее взгляд, стараясь понять, показалось или нет. Что именно она сказала. Действительно я это услышал или все это игра моего воображения, помноженная на выдержанный виски.

Но Тина никак не реагировала, не плакала, не кричала и не пыталась отстоять свою правду. Она не вела себя как любой человек в подобной ситуации, а просто была…собой. И это пугало.

— Кажется, не я один тут пьян.

— Я никогда не пью.

— Шутишь?

— И не шучу, вы забыли?

Она стояла в отдалении от меня, маленькая, взъерошенная, нахохлившаяся как редкая птичка. Хотелось подойти, сгрести в охапку и лаской, поцелуями выбить из головы дурехи все, что было между нами. Хотелось коснуться ее, прижать к себе, почувствовать через ткань