Афанасий Салынский - Драмы и комедии Страница 15

Е л е н а. Пано́вой?

Я н у ш к и н. Да, Пано́вой. Спасибо, Леночка. Помните: райком, райздрав, райсовет… всё рай. Это она, я бы сказал, идеально подметила.

Г у с ь к о в (подвигает рюмку). Можно и еще…

Г р и г о р и й. Терентий Захарыч, в первую нашу встречу я не домогался, да и теперь… но… все мы тут свои…

Я н у ш к и н (настойчиво, с улыбкой). По праву хозяина запрещаю трогательные темы. (Подходит к Григорию, обняв за шею, поет: «Шумел, камыш…» Подмигнул Тамаре — она встала и отошла к Елене. Григорию, понизив голос.) Видишь, как Гусек потемнел? Зачем настроение портить? (Громко.) Смотреть выше! А сейчас лучше выпьем — да в сад, на свежую травку. А ну, подставляйте!

Г р и г о р и й. Что-то не хочется больше. (Закурил.) Сад у вас там?

Я н у ш к и н. Леночка, Томик, покажите слуге народа наш сад. А мы с Терентием кваском побалуемся.

Г р и г о р и й,  Е л е н а  и  Т а м а р а  уходят. Угрюмо, отчужденно Гуськов смотрит на Янушкина.

Тереха, родной ты мой… Жизнь, черт бы ее побрал, так захлестнула…

Г у с ь к о в. Погоди, погоди. Ведь ты живешь на белом свете! И не отыскал, не узнал, где я, что со мной. Будто спрятался, скрылся.

Я н у ш к и н. Что ты, что ты, Гусек!

Из подвального окна выглянул  Г о ш а.

Г у с ь к о в (прикоснувшись к орденской колодке на пиджаке Янушкина). Носишь?..

Я н у ш к и н. Почему не носить? Честно заработаны.

Г у с ь к о в. А знавал я на войне одного зенитчика. Так ордена зарабатывал. Допустим, приказали ему оборонять новый полевой аэродром… Самолетов на аэродроме том еще не было. Вот он махнул рукой на пустое летное поле — и перебросил дивизион на позиции пехоты. Поможем, мол, братьям-пехотинцам, авось от общевойскового командира орденок перепадет.

Я н у ш к и н. Слушай, что это за намеки?

Г у с ь к о в (строго). Скажи мне: за день до своего ранения ты получил из штаба корпуса приказ оставить аэродром?

Я н у ш к и н (не сразу). Забыл. Много было приказов.

Г у с ь к о в. Нет, ты вспомни! Я ехал сюда не для того, чтобы тебя допрашивать. Но я должен знать правду. Хотя бы потому, Семен, что восемь лет я замещал тебя в местах весьма отдаленных.

Я н у ш к и н. Меня?!

Г у с ь к о в. Тогда слушай. После того как я отправил тебя в госпиталь, меня вызывают в штаб корпуса и дают припарку. «Почему вы не обеспечили защиту нового полевого аэродрома? Только что сели туда наши — и фашистские штурмовики накрыли аэродром. Погибло много самолетов, погибли люди. Где командир дивизиона?» — «Майор Янушкин, говорю, не имеет к этому случаю никакого отношения. Он ранен». Расчет у меня был простой. Ты помнишь, незадолго перед тем я был представлен к званию Героя? Думаю, Героя мне не дадут, зато друга выручу.

Я н у ш к и н. А следствие, трибунал?

Г у с ь к о в. Ты мне все-таки скажи… эти бумаги по медицинской линии, что майор Янушкин скончался в энском госпитале… в самом деле путаница?

Я н у ш к и н. А что же еще? Конечно, путаница.

Г у с ь к о в. По чести-то говоря, я и сам не чувствовал себя совсем правым. Я был твоим заместителем. Обязан был все знать и принять меры. Ну, приговор… припаяли. Под первую амнистию не попал, по второй вышел. А судили бы тебя — определенно шлепнули бы.

Я н у ш к и н. Шлепнули?

Г у с ь к о в. Расстреляли бы, факт. Май, победа… все празднуют, а я… (Подвинулся было к столу, еде стоят его нетронутые рюмки, и резко отвернулся.)

Я н у ш к и н. Мм… Ладно, ладно, Гусек… не горюй. Слава богу, живы мы с тобой и в основном здоровы. Давай подумаем: с чего мы начнем? Ты, конечно, не очень богат. Я тебе на первый случай сотенки три-четыре подкину… Что ты, что нахохлился? От души, по-дружески.

Г у с ь к о в (с силой). Я в армию хочу! Вернуться в армию.

Я н у ш к и н. Сейчас?

Г у с ь к о в. Конечно. Я ведь и ехал к тебе… Понимаешь, когда Карпов сказал мне, что ты жив, у меня… душа вспыхнула! А вдруг ты что-нибудь знаешь такое, что все поставит на место? Может, ты действительно получал приказ оставить аэродром и сможешь доказать? Отсидел я, годы потерял, но, может быть, есть надежда вернуть доброе имя?

Я н у ш к и н. Слушай, зачем тебе в армию? Да я тебе… Столько работы! Любую. Хоть здесь, в районе.

Г у с ь к о в. В армию, в армию! Артиллерист я, всегда артиллерист. Вот иду… небо чистое… беречь надо! И чувствую под рукой… ну вот, как бы тебе сказать… могучий оркестр орудий, приборов…

Я н у ш к и н. Подожди, подожди… не пыли, Терентий. Что я для тебя должен сделать?

Г у с ь к о в. Для меня?.. Нет уж, лучше делай для себя.

Я н у ш к и н (с улыбкой). Мне, знаешь ли ты, не стыдно за то, что я делаю. Тоже не сладко пришлось. Все заново! Годы, годы труда — и какого труда! А чего я достиг? Что я, на больших постах, при многотысячных окладах? Я работаю, работаю! И всё. Всё. Так что нечего мне терять. Тебе нужна моя хата? Бери. Последняя рубашка? Пожалуйста.

Г у с ь к о в. Зачем мне твоя рубашка? Отдай мне мой офицерский мундир! За ним я и приехал. Вот говорю с тобой, с живым… Ведь ты столько лет молчал, как мертвый. А теперь ты живой, так отвечай же! Почему ты уходишь от прямого ответа? Я должен вернуться в армию чистым, чистым, как новобранец под присягой!

Я н у ш к и н. В армию… Все мы любим ее, армию. Да вот она… невеста с разбором. Всех она любить не может. Здоровье, молодость.

Г у с ь к о в. Отдал сполна.

Я н у ш к и н. А теперь? Посмотри ты на себя! Посмотри, какой ты… Это же минута, только минута у тебя такая светлая. А завтра? Зазвенят рюмочки… Снова, снова! Еще хуже будет, хуже… Больной ведь ты, неизлечимый.

Гуськов с растущим изумлением слушает Янушкина.

Посмотри на свои руки… вот… Они ж у тебя трясутся! Трясутся… у дирижера-то артиллерийского оркестра!

Г у с ь к о в (отступил). Спасибо… поддержал… Постой, да ты ли это?! Может, я сдуру совсем не по адресу? Жаль, добирался долго… в невероятно жестком вагоне… (Уходит.)

Прошел в сторону калитки и Янушкин.

Из подвала вылез  Г о ш а  с лопатой в руке. Следя за Янушкиным, крадется, нечаянно звякнул лопатой.

Я н у ш к и н (оглянулся, заметил Гошу). Гошка?!

Г о ш а. Лопатку… лопатку точить…

Я н у ш к и н (схватив Гошу). Стой! Удавлю к черту…

Г о ш а. Пусти… что ты? С ума сошел… Да я… я же за тебя!

Янушкин отпустил Гошу.

Что ему, этому типу, надо? Явился, понимаешь… Что он тебе, такой, сделает? Кто его послушает? Посмотри — какой он, а какой ты.

Я н у ш к и н. Какой такой?.. Да если б… разве таким бы я был, как теперь?! К тому ли я стремился? Да я бы уже в области, в Москве… Имени своего боялся. А вот высунулся чуть… (Оборвав речь, тяжело смотрит на Гошу.) Вот что, браток… Сболтнешь — пеняй на себя. Понял?

Г о ш а. Понял.

Я н у ш к и н. А разобраться — чепуха все это. И лагерник этот для меня — нуль. Трепотни лишней не хочу. Так что смотри…

Г о ш а. Болтать… С малых лет я у тебя живу и говорю, брат, одну только правду. Наторел, дело нехитрое. (Оглядываясь, поспешно уходит.)

Янушкин идет к столу, наливает себе квасу.

Возвращаются  Е л е н а,  Г р и г о р и й  и  Т а м а р а.

Я н у ш к и н. Прогулялись?

Е л е н а. А где же Терентий?

Я н у ш к и н. Отлучился куда-то. Да не в сад ли тоже? Говорит: «В компанию хочу…» Хорошо, что вспомнил! В один колхоз позвонить надо. Десять минут — и я в твоем полном распоряжении, Григорий Иванович. (С деловым видом направляется в дом.)

Т а м а р а. Стадо идет. Я пойду встречу вашу Метку. Вы мне позволите сегодня самостоятельно ее подоить?

Е л е н а. Рановато, товарищ зоотехник.

Т а м а р а  уходит. В доме за окном мелькнул  Я н у ш к и н.

Нет, старшина Карпов определенно вырос. Даже догадался подарить цветы.

Г р и г о р и й (подчеркнуто весело). Я люблю цветы. Помню, я собирал их весной… там, на войне. Но они так и оставались в моей кружке в землянке… Изменились вы как!

Е л е н а. Постарела, да?

Г р и г о р и й. Что вы! Тогда вы, если сравнить, просто девочкой были. А теперь… (Откровенно любуется Еленой.)

Е л е н а. Если так… вы тоже изменились к лучшему. (Застыдилась своей смелости.) Обменялись комплиментами… А живем мы неплохо. Видите! Дом…

Из дома выходит  Я н у ш к и н.

Я н у ш к и н. Ну вот… все в порядке. А то знаешь, как бывает?.. Не сделаешь вовремя — потом уже поздно, ходишь вслепую. О чем вы тут?