Дмитрий Ненадович - Про жизнь поломатую… (сборник) Страница 17

— Здорово, моржи!

— Здоровее видали… Тоже в миллиметровщики записался?

— Почему «тоже»? Какие миллиметры? Ещё целых четыре минуты.

— Четыре минуты! Здесь, достопочтимый сударь, Вам не Гамбург со Штудгартом вкупе… Не знаете, как у нас электрички расписание соблюдают?

— Да брось ты, Витёк, это тебя служба в Германии сильно испортила. Насмотрелся там на их эрзац-порядки так, что уже родной край не мил стал. Всё у них там искусственное — не от души идёт, а от страха. Отмени штрафы за выброс мусора — завтра же в дерьме по уши зарастут твои хвалёные немцы.

— Насчёт мусора не знаю, а поезда секунда в секунду по расписанию приходят! Хотя со времён Гитлера железнодорожников там уже не расстреливают…

— Ладно, на льду будем полемизировать. А где же Толян?

— А мы думали, что ты нам сейчас про это расскажешь.

— Это с каких-таких?.. Он что, у меня в квартире проживает?

— Вчера именно ты с ним должен был созвониться.

— Я и созвонился. Часов в десять только смог. Он с какого-то кафедрального мероприятия пришёл еле теплый, лепетал что-то невнятное про постидустриальное общество и гуманизм, но, в итоге, обещал быть, как штык.

— Да, теперь хорошо знать бы, где этот штык, не воткнут ли он каким-нибудь антигуманистом в землю?

— Может и так: он когда трубку в руках держал, жена ему вокруг тела такой фон создавала! Что-то про испорченную генетику всё голосила и папашу алкоголика поминала. Ну и, конечно, всякие оскорбления в испорченном алкоголем воздухе там метались и иногда очень точно в микрофон попадали. Мол, козлина ты вонючая, мы тебя на помойке нашли и т. п. и т. д.

— Да, это на Ольгу очень похоже — православная она… Все выходные в церкви вместе с детьми проводит, но как дело до истинного милосердия дойдёт, так сразу сбой с христианскими принципами наступает… Всё, вот и электричка. Где же эта сволочь?

— Надо ехать, следующая, только через час. Если что — дорогу он знает.

— В состоянии ли будет…

— Всё! Загружаемся. Вован, повиси-ка на всякий случай на «Стоп-кране», мы прикроем!

Друзья-рыбаки отработанными движениями перебросили всё своё имущество в заиндевелый тамбур посеребрённой электрички и высунулись вслед за Вованом на платформу. В этот момент в конце платформы замаячил чей-то длинный худощавый силуэт, отчаянно гремящий какими-то металлическими предметами. Было такое впечатление, что это сам Донкихот Ламанческий сорвался-таки в долгожданную атаку на ветряные мельницы.

— Толян! — заорал Димон что есть силы на все Озерки и зачем-то повис вместе с Вованом на крючке «Стоп-крана», — прыгай в любую дверь, найдёмся!

Зря он это сделал. Если бы не крикнул, то Толян, наверное, так и сделал бы. А сейчас, увидев перекошенные рожи друзей, торчащие из тамбура самого дальнего от него вагона, он уверенно, можно даже сказать, с чувством собственного достоинства, засеменил вдоль платформы. В динамики электрички громко упражнялись в ненормативной лексике машинисты первого и второго класса. Их справедливые, гневные в обличительности своей, но в сущности очень волюнтаристические речи содержали в себе прямые угрозы здоровью и жизни для тех, кого они сейчас обнаружат висящими на кране. При этом, машинисты довольно часто поминали матерей тех, кто висел и задерживал отправление поезда.

Надо отметить, что у всех русских есть такая дурная привычка: чуть что — поминать мать досадившего ему человека… Ну при чём здесь, спрашивается, мать, когда человек, несмотря на все её усилия, вырос, в конце-концов, самым обычным мудаком? Тут кто угодно виноват: генетика, нездоровый коллектив в детском саду, в котором начал пробуждаться интерес к противоположному полу, полностью испорченный коллектив средней школы, в котором считается, что половая близость это ещё не повод для знакомства, наконец, трудовая бригада хронических алкоголиков и идиотизм армейской действительности — да всё, что угодно, но только не мать! В нашей действительности, мать, как правило, — это один из немногих людей (иногда, включающих в себя и отца), которые желают своему любому, пусть даже самому неудачному своему сыну-перерожденцу счастья до конца дней своих земных! Даже, если этот сын в процессе отрицательной эволюции в негативной окружающей среде постепенно превратился в несгибаемого мудака. Будьте уверены — мать его этому не учила. А её из-за этого мудака поливают все кому не лень… И правы кавказцы нерусской национальности, когда сильно обижаются на то, что некоторые ублюдки славянской наружности пытаются в извращённой форме осудить их матерей. Обижаются и пытаются чем-то острым и национальным наказать их за это: «кынджал в джопа», например. Что же, наверное, очень действенно. Поддерживаю их темперамент, но только в этом случае. Чтобы мать любой национальности всякая тварь всуе не упоминала. Но чаще бывает совсем наоборот. Чаще бывает так, что тот, кто недобрым словом поминает чью-то мать, собственно и является настоящим, просто-таки монументальным мудаком! А тот, чью мать поминают, является очень добропорядочным и законопослушным гражданином. Налицо был именно этот случай, и справедливость требовала немедленного возмездия.

— Ну ладно, подонок, за мать ты сейчас ответишь, — прохрипел Димон, втягивая в тамбур за шкирку расслабленное во всех сочленениях тело Толяна и возвращая рычаг в прежнее положение.

— Ты смотри, дошёл-таки, алкоголик, — растрепал буйную рыжую Толянову шевелюру Витёк, а мы уже думали, что тебя никуда не отпустят по причине нарушенного генофонда…

Электричка, освобождёно набирая обороты, уверенно покатила к Зеленогорску. Рыбаки раскидали свою амуницию по широким полкам и уже приготовились было чуть вздремнуть после пережитых волнений, когда в вагоне возник очень важного вида брандохлыст в железнодорожной форме:

— Кто дёргал «стоп-кран»? Признавайтесь! — грозно рыкнул он на весь вагон, поглядывая на какое-то подобие погон своей новой формы.

— Ого! Вот ты и сам! А мы уже ждём тебя не дождёмся, — обрадовано воскликнул Димон, в одно мгновенье оказавшись рядом с блюстителем железнодорожного закона и, сбив с него фуражку, резко заломил ему руку за спину и болевым приёмом поставил его на колени между рядов пассажирских сидений, — Витёк, иди-ка сюда. Сними с этого поганца его нарядные портки с лампасами и выдай ему десять ударов ремнём по глупой железнодорожной жопе за непочтение к родителям.

— Что вы делаете! Я предупреждаю, ваши действия противоправны, вы будете отвечать в суде…

— Ответим, сынок, если надо будет, ты главное не волнуйся, но до этого суда когда ещё время дойдёт, а вот ты прямо сейчас ответишь и знаешь, за что?

— Ой-ёй, ру-ку-ку, не дави так — сломаешь!

— Не боись, сломаю, возьмёшь больничный и походишь немного в гипсе. Отдохнёшь. Устал, поди? Так догадываешься ли ты, раб Божий, за что муки принимаешь? (Последнюю фразу Димон произнёс густым басом и нараспев, явно подражая православному священнику, которого он когда-то видел в кино).

— Откуда же мне знать… Вы вон сами хулиганите на транспорте и сами же чем-то недовольны…

— Недовольны… Будешь с вами довольным. А кто наших матушек оскорблял, мерзавец ты этакий?

— Ай! Легче! Так это же не я… это старший машинист, Георгиевич на вас матерился! А чё вы сразу за «стоп-кран»!

— А это не твое дело! «стоп-кран» для каких случаев придуман? Правильно, для экстремальных. Вот и произошёл у нас такой случай. А Георгиевич твой скоро по отдельной программе получит. Ладно, штаны мы с тебя снимать не будем, а то ещё суд поймет нас превратно, и это уже совершенно другая статья получится. С такой статьёй на зоне лучше не появляться…

— Так то ж не я матюгался…

— Это уже не так важно… Проведём профилактическую работу, чтобы ты, когда сам старшим машинистом станешь, не оскорблял лучших людей города, а тем более их родительниц…

— Да я и так…

— Считаем — раз!

— Ой-ёй-ёй! Больно!

— Молчи, гадёныш! Тьфу, молчи, сын мой! Всегда трудным бывает оно, искупление грехов тяжких и приобщение к высокой культуре поведения в обществе. Не достойно поведение твоё, отрок, высокого звания советского человека! Моральный кодекс строителя коммунизма изучал, негодяй ты этакий, в своём железнодорожном ПТУ?

— Ай, ой, эх, ух… Я техникум… Уй-й-й! Уже десять! Хватит! Я же считал!

— Ну, ладно, иди с миром, раз считал, помогай рулить своему Георгиевичу, а то он скоро может так устать, что придётся тебе одному справляться. Только не говори ему ничего — пусть ему возмездие сюрпризом будет. Не всегда же тебе за него отдуваться…

Принявший мучения «за други своя» помощник машиниста в спешном порядке покинул пропахший бунтом вагон, потирая уязвлённые места, злобно оглядываясь на обидчиков и очень тихим шёпотом произнося в их адрес какие-то укоризненные слова.