Петр Киле - Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга Страница 17

М а к а р о в. После обеда спать на корабле его величество особенно любит.

М е н ш и к о в (Толстому). Что же теперь будет? Алексей оговорил многих и понапрасну. Кто из нас не был любезен с ним, наследником? Брат адмирала Апраксина чуть не поплатился жизнью, фельдмаршал Шереметев слег в Москве; пишет, нога распухла, и опухоль доходит до живота; боюсь, плохи его дела. Я не говорю о Кикине. Он колесован и поделом.

Г о л о в к и н. Не дай, Боже, нам такой конец. Без рук, без ног лежал на колесе, а голову поднимает, точно ищет их, где они.

Т о л с т о й. Затем и головы с бородой лишился. Палач поднял ее и на кол.

М е н ш и к о в. Оговорил даже мать родную. Ну, о чем он думал?

Т о л с т о й. Инокиня лишилась любовника. Глебов посажен на кол. Страх!

М е н ш и к о в. А теперь - из показаний его девки - выходит, что царевич один, даже без Кикина и кого-либо, отдавшись под протекцию цесаря, сидя в крепости, яко пленник, писал письма сенаторам и архиереям, чтобы их подметывали, желая бунт против отца учинить?

Г о л о в к и н. Да в своем ли он уме?

Т о л с т о й. Коли царь простил, так бери всю вину на себя и чистосердечно покайся во всех помышлениях и делах. Не знать отца родного.

М е н ш и к о в. Оговорив других, хотел выйти сухим из воды. Едва все вздохнули свободно, все сызнова.

Г о л о в к и н. А слово царя о прощеньи сына, как?

Т о л с т о й. Милосердие Божье и то не бывает бесконечно. У государей и подавно. Я говорю вообще.

М е н ш и к о в. Вот задача. Думаю, царь оставил нас после докладов и обеда здесь на совет. А что ж мы можем сказать?

Входит царь Петр, к удивлению присутствующих, радостный, с Румянцевым, возведенным в генерал-адъютанты.

П е т р. Господа сенаторы и министры! Поздравляю вас с открытием Аландского конгресса! Генерал-адъютант прибыл с Аландских островов, нам очень известных, с обнадеживающими вестями. Ежели нашу делегацию возглавляет, как вы знаете, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, то шведскую на переговорах сам первый министр барон Герц, который озабочен спасением страны от окончательного разорения и упадка. Он готов уступить нам нашу Ингрию с Санкт-Петербургом, Эстляндию и Лифляндию, как должно быть, но странная мысль у него в голове бродит: заключить не просто мир между Россией и Швецией, положив конец долгой войне, а союз - против Дании. Каково?

М е н ш и к о в. Новый союз против нашего союзника, пусть весьма неверного? Российскому войску помочь Карлу завоевать Норвегию, вместо Финляндии?

Г о л о в к и н. Этот барон стоит своего короля. Он хочет, уступив нам то, что им уже не принадлежит, вместо желанного нам мира, втянуть в войну со всей Европой?

П е т р. Надеюсь, генерал Брюс развеет новые планы короля перекроить карту Европы, на этот раз в союзе с Россией, яко дымовую завесу. Довольно будет Карлу и невмешательства России в его химерические прожекты.

Все с оживлением переглядываются между собою; входит царевич Алексей, которого не сразу замечают, как вдруг устанавливается недоуменная тишина, тягостная, очевидно, не только для сына, но и отца.

Т о л с т о й. Ваше величество, позвольте нам удалиться.

П е т р. На время.

Г о л о в к и н. Государь, позвольте генерал-адъютанту пойти с нами и доложить о начале Аландского конгресса.

П е т р. Разумеется. Макаров, а ты запиши по пунктам все вопросы, на какие запрашивает ответа Брюс.

                  Все уходят, кроме царя и царевича.

                   П е т рСадись. Мы виделись наединеНечасто. Если в чем я прегрешилПротив тебя, отвечу перед Богом.

                А л е к с е й            (недовольно)Я знать одно хочу: где Евфросинья?

                   П е т рЧто в ней вся жизнь твоя и правда?

                А л е к с е й                                                             Да!

                   П е т рНу, свидишься ты с нею ныне, с правдой,Каковой дорожишь и все таишь.Ничтожество - еще не преступленье;Оно бывает даже и забавно,Как шутовство; тебе прощал я часто,Надеясь, что беспомощность твоя,Как у мальчишки, силой обернется.И ты воспримешь, славой увлечен,Пример отца и государя, чтоВ природе же вещей и частной жизни.А в видах беспримерного наследстваКак не взрасти душой? А ты все в тягость,Как старец, обращал, трудов бежалМалейших; а, покой ты любишь, войнНе терпишь, слаб здоровьем, Бога чтишь, -Что ж в иноки не шел иль в патриархи?Все царствовать хотелось? А зачем?И так хотелось, с войском иностраннымДобыть себе корону навострился.

                А л е к с е йНеправда! Кто ж оговорил меня?

                   П е т рТы все винил других, но не себя;Ты лгал, как подлый раб, но не царевич.Теперь вини же ту, в ком жизнь и правдуСвою ты видишь.

                А л е к с е й                                Бедную пытали,Заставили оговорить  меня!

                  П е т рНу, сверим, кто из вас здесь изолгался.Введите Евфросинью!                (Уходит.)

Входят Евфросинья и Толстой Петр Андреевич.

                                  А л е к с е й

                                                              А ребенок?

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич! Он помер. Долго возвращалась. Далеко завез ты меня и оставил.

А л е к с е й. А ты- то как, Ефросиньюшка?

Е в ф р о с и н ь я. Здорова. Меня спрашивали, и я написала все, как было, как помню. Не обессудь, государь мой, ежели что не так тебе покажется.

А л е к с е й. Что же ты написала?

Толстой подает царевичу листы с показаниями. Царь возвращается и усаживается в отдалении.

Е в ф р о с и н ь я. Я сама могу сказать. Что помню, то и написала.

А л е к с е й. Я вижу, ее рука. А читать не могу. (Смахивает слезы с глаз.) Что же ты наделала, Фрося? Ты же меня погубила.

Т о л с т о й. Значит ли это, государь царевич, в ее показаниях все правда?

А л е к с е й (закрывая лицо руками). Я не читал. Я не могу.

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, подумай обо мне. Каково мне? Ты на свободе, я в крепости.

А л е к с е й. В какой крепости?

Е в ф р о с и н ь я. Не в Эренберге, верно. Не в Сент-Альме.

Т о л с т о й. Ну, ты повтори, что говорила и писала сама.

Е в ф р о с и н ь я. Сказывал мне, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить, и хотел лишить наследства; к тому ж, когда во время корабельного спуска, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и оттого-де он и ушел, чтобы ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел...

Т о л с т о й. Государь царевич, все это правда ли?

А л е к с е й. Мало ли чего я говаривал, всего не упомню.

Е в ф р о с и н ь я. Также он говорил: когда он будет царем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит, также и корабли оставит и держать их не будет...

Т о л с т о й. Таковы ли намерения ваши были, государь царевич?

А л е к с е й. Да. Но это же теперь, когда я отрекся от престола, не имеет значения.

Е в ф р о с и н ь я. Также он писал письма с жалобами на отца цесарю многажды, писал и архиереям; а первые письма писал он, царевич, к двум архиереям не в крепости: еще до оной, будучи в квартире; а к которым, не сказал; говорил, что те письма писал и посылал для того, чтобы в Питербурхе их подметывать...

А л е к с е й. Фрося, не бери греха на душу.

Е в ф р о с и н ь я. Государь царевич, я сказываю то, что мне ты говорил. Зачем мне выдумывать?

А л е к с е й (вскипая). Ты не понимаешь, что губишь меня?!

                   П е т рБесчестно: здесь вся жизнь твоя и правда.

Толстой уводит Евфросинью. Входят князь Меншиков, канцлер Головкин, кабинет-секретарь Макаров и Толстой.

Вот почему за жизнь свою боялся.Как тайный враг мой жил, мой сын, наследник!В ничтожестве своем ты ухватилсяЗа старину, за веру, как стрельцы,В прошедшем запоздавшие столетьи,Как бороды в невежестве своем,В каком вся Русь от века пребывала.Убег в Европу с иноземным войскомЗанять престол, назначенный судьбой,Чтобы порушить в государстве все,Чем мы от тьмы на свет едва-то вышли?!Что Карлу шведскому не удалосьС Россией сотворить, ты б сделал, вижу.Когда б отечество не возродилосьЧрез просвещенье, ты б легко в ЕвропеНашел второго Карла на погибельРоссийского народа, чтоб царитьИ сгинуть, точно вор и самозванец.

               А л е к с е й          (заливаясь слезами)Отец!

                   П е т р           Ты мне не сын. Простил я сынуЕго чудачества и прегрешенья.Ты ж преступил законы все, какиеЕсть в мире сем и горнем. Пусть законТебя и судит, но не я. Поди!

       Алексей выбегает вон.