Иоганн Гете - Прометей Страница 2

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

НА ОЛИМПЕ

Юпитер, Меркурий.

Отец Юпитер! Страшная измена!Минерва, дочь твоя,С мятежным заодно,Открыв ему источник жизни,Одушевила всеЕго созданья,Его мирок из глины.Они в движении, как мы,И славословят все его,Как мы тебя.О, где же гром твой, Зевс?

Живут! И будут жить!И жить должны!Над всем, что только естьПод необъятным небомИ на земле огромной,—Везде владыка я.Пускай червяк ничтожен, но числоМоих рабов он умножает.И благо им, когда во мне отца признают,Но горе им, коль захотят царюНе покориться!

Всесильный, благостный отец!Злодеям ты прощаешь преступленье.Хвала тебе и честьОт всей земли и неба!Пошли меня, чтоб возвестил яИз праха вставшему народуТвою, отец, и доброту и мощь!

Еще не время! В юном опьяненьеТе люди мнят себя богами.Тебя не станут слушаться, ведь тыЕще не нужен. Так позволь им жить!

Ты мудр и благ!

ДОЛИНА У ПОДНОЖИЯ ОЛИМПА

Взгляни, о Зевс,На мир мой: он живет!По своему я образу слепил их,Людей, себе подобных,—Чтоб им страдать и плакать, ликовать и наслаждатьсяИ презирать тебя,Как я!

По всей долине движутся люди. Одни влезли на деревья и срывают плоды, другие купаются в реке или бегают наперегонки по лугу; девушки рвут цветы и плетут венки. Человек, таща за собой срубленные молодые деревья, подходит к Прометею.

Смотри: деревья,Они тебе нужны.

Как ты сумелПодсечь их корни?

Вот этим острым камнем я подсекВсе деревца под самый корень.

Сначала сучья срежь,Потом вот этот стволВбей ровно в землю,А этот ствол поставь напротив,И сверху их свяжи ты,Еще стволы — вот тут и там —И сверху положи крест-накрест,Потом клеть сучьями закройОт верха до земли.Перевяжи их и сплети,Вокруг покрывши дерном,А наверху — ветвей погуще,Чтоб солнце, ветер, дождьТуда не проникали.Вот, милый сын, приют от непогодыИ жилище!

Спасибо, дорогой отец!Скажи мне: могут жить все братьяВ моем жилище?

Нет!Ты дом себе построил, это — твой,Но можешь разделить его,С кем хочешь.Кто хочет кров иметь, пусть сам построит.

Два человека.

Ты ни одной козыНе смеешь взять:Они — мои.

Вот как?

Вчера за ними день и ночьКарабкался по горным кручам,Изнемогал,Чтоб их поймать живыми,И сторожил всю ночь,И запер их в загонИз сучьев и камней.

Дай хоть одну!Вчера и мне пришлось поймать козу;Ее, в огне зажарив,Мы съели с братьями.Сейчас одна нужна мне,А завтра вновь поймаем.

Не трогай коз моих!

Одну!..

Первый хочет отогнать его, но второй наносит ему удар, сбивает с ног и уводит козу.

Насилие! Ой, ой!

Что тут?

Козу увел грабитель!Струится кровь из головы моей —Ее разбил онЭтим острым камнем.

Возьми вон там лишай древесныйИ положи на рану.

Отец мой, стало легче,Кровь не сочится.

Иди, умой лицо.

А как с козой?

Оставь его!Коль руку он на всех поднимет,Все на него поднимут руки.

Человек уходит.

Еще вы не испорчены, о дети:Близки вам труд и лень,Жестокость, кротость,Щедрость, скупость…Вы с братьями своими схожи,Сродни вы со зверями и богами.

Входит Пандора.

Что, дочь, с тобой?Как ты тревожна!

Отец мой,Что я увидала!И что почувствовала я!

Что?

О, Мира бедная!

Что с нею?

Неведомые чувства!Ее в лесу я увидала — там, где мыС ней часто для венков цветы срывали.Пошла за ней,И лишь с холма спустилась, вижу,Как на травуВ изнеможенье клонится она.По счастью, тут же близко был Арбар,Ее он крепко сжал руками,Чтобы не дать упасть ей,Но — ах! — он с ней поник.Откинулась ее головка,Он целовал ее без счета,Прильнув к ее устам устами,Чтоб оживить своим дыханьем,Мне стало страшно,Я с криком подбежалаМой крик привел ее в сознанье,Арбар ее оставил.Вскочив, она с потухшим взоромМне кинулась на грудь,Стучало сердце,Рвалось на части,Горели щеки,И уста пылали,Ручьем катились слезы.Опять ее колени подкосились,И я, отец, ее держала.Ее горячие лобзаньяИ страстный пыл вливали в жилыСтоль новые, неведомые чувства,Что я в слезах, тревоге и смятеньеПокинула ее, и лес, и луг.К тебе пришла, отец! Скажи,Что потрясло ее, что с ней,Со мной?

То — смерть!

Что это?

Дочь моя,Ты много радостен узнала.

О, тысячи! Ты дал мне их.

Да, грудь твоя, Пандора, трепеталаПри свете солнца,В сиянье лунном,И в поцелуях подруги милойБлаженством полнилась твоя душа.

Невыразимо!

Что стан твой в пляске поднималоЛегко на воздух?

Радость!Все существо мое тогда жилоДвиженьями и пеньем,В мелодии тонуло тело.

И под конец все разрешалось сном:Боль, радость.Тебе знаком был солнца жар,Томленье жажды,Быстрых ног усталость.Ты плакала, овечку потеряв;Колючкой ногу ранив,Ты охала, стонала до тех пор, покаЗанозу я не вынул.

Да, в жизни есть и радости, отец,И боль!

Своим ты сердцем чуешь,Что много радостей ещеИ много горяК тебе придет.

О да! Стремится сердце вдаль,Как будто никуда — и всюду.

Приходит миг, несущий исполненьеВсему: надеждам, чаяньям и снам.Чего страшились мы, Пандора,Вот это — смерть.

Смерть?

Когда из самой глубиныТы ощущаешь потрясеньеВо всем, что скорбь иль радость приносило,И сердце, в буре слезТерзаясь, жаждет исцеленья,И жар его растет,И все в тебе звучит, трепещет, бьется,И вдруг сознанье пропадает,И видимое меркнет,И ты никнешь,И все кругом уходит в ночь,И силою своих глубоких чувствОбъемлешь целый мир,—Тогда и умирает человек.

Дай умереть, отец!

Еще не время.

Что ж после смерти?

Лишь все — желанье, радость, боль —Сольется в вихре исступленья,—Все успокоит сон блаженный,И вновь проснешься ты помолодевшей,Чтобы опять надеяться, желать, страшиться.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ