Дмитрий Ненадович - Про жизнь поломатую… (сборник) Страница 28

Проживавшая в квартире мать-одиночка была ко всему прочему ещё и старой девой. Вернее она раньше была старой девой, а потом продуктивно потеряла девственность и стала матерью одиночкой. Видимо, эти два негативных, хоть и разнесённых во времени фактора в сумме привели к тому, что эта неказистая, с длинным, густо покрытым веснушками носом дамочка была озлоблена на весь белый свет. Она проживала со своим трёхгодовалым сыном в комнате, двери которой выходили непосредственно на отхожее место. Пользуясь привилегированным расположением своего жилища, дамочка когда-то узурпировала себе право на установление графика дежурств жильцов на общей площади коммунального хозяйства и пристально следила за его выполнением. По каким-то витающим в коммунальном воздухе Питера правилам в график включались даже младенцы. Так, например, когда в семье Сергея родился второй сын, и счастливый отец забрал семью из роддома, первой его поздравительницей в коммунальной квартире стала вздорная дамочка-одиночка, с порога известившая двукратного папашу об упавшем на его плечи дополнительном дежурстве «в связи с появлением нового жильца». В обязанности дежурных входила ежедневная влажная уборка общей площади и доведение имеющегося сантехнического оборудования до белого и блестящего состояния. В ответ на эти сердечные поздравления Сергей, видимо, поддавшись флюидам всеобщего хамства, непрерывно витавшим в этой коммунальной квартире, неожиданно для себя вспылил: «Послушайте, вы, выдра вы наша вислоухая, вот у меня на руках спит младенец-«новый жилец», и когда он проснётся, я вас непременно позову. Да вы, многоуважаемая нами стерва, и сами услышите, когда он проснётся. Короче, некогда мне с вами любезничать. Как услышите крик проснувшегося, так сразу и заходите без стеснения (впрочем, откуда ему у вас взяться?) Заходите и попробуйте ему объяснить, что по каким-то неписанным и неизвестно кем придуманным правилам коммунального питерского жития, он, младенец-жилец, в смысле, теперь будет включён в некий график с последующей уборкой отхожих мест в течение недели. Если договоритесь и хлопнете по рукам — нет вопросов, сразу же включайте его в график и — вперед! Но если диалога по каким-то причинам не получится… Извините. Это его выбор. Выбор нового гражданина. А выбор этот нужно уважать». Пробурчав что-то нечленораздельное, «вислоухая выдра» и «стерва» как-то озадаченно удалилась. Должно быть, представляя себе выдру с обвисшими ушами. Относительно стервы у ней уже давно сомнений не было — её многие так почему-то называли, а вот вислоухой выдрой… А может, она всё-таки удалилась, чтобы внести справедливые изменения в график? Договорённости с младенцем-то ей ведь достичь так и не удалось. Упрямым, видимо, оказался этот младенец… Проявил себя борцом за свои же права. А бороться за них приходилось довольно часто: особенно раздражали выдру детские пелёнки, которые она, например, могла позволить себе снять недосушенными и бросить его куда-нибудь на подоконник, а взамен его развесить кругом своё нижнее бельё, пребывавшее у неё в громадном количестве и требующее постоянной стирки из-за каких-то особенных физиологических особенностей. В подобных вопиющих по своей наглости случаях младенец негодовал и восстанавливал справедливость папиными руками. Так, в рассмотренном примере, он тут же снял с верёвок бельё и выкинул его в мусорное ведро, принадлежавшее вислоухой беспредельщице, а когда та подняла визг, младенец неожиданно пообещал ей папиным басом, что если в следующий раз ей придёт в голову хотя бы коснуться его стерильных вещей, то придётся сначала немного полетать, а потом поискать свои вещи на ближайшей помойке. Вняв обещаниям, выдра быстро ретировалась в свою привелигированную комнату и приступила к мстительному переделу графика.

Впрочем, график непрерывно лихорадило и без младенцев. Это происходило главным образом из-за того, что некоторые из несознательных жильцов имели дурную привычку принимать на своей жилплощади гостей. А к некоторым жильцам гости могли припереться и без всякого приглашения. И ладно они бы припёрлись да и сидели себе тихо по комнатам — нет! Гости тут же принимались шляться по местам общего пользования, в частности, в туалет, часто надолго блокировали его, периодически спуская воду в быстро желтеющий от ржавчины унитаз. Или же эти беспокойные гости принимались без меры совать свои загрязнённые мегаполисом конечности под воду, текущую в ванну через газовую колонку, отчего колонка ломалась чуть ли не каждую неделю. В общем, полнейший беспредел учиняли эти званые и незваные гости! Поэтому конопатая и вздорная дамочка объявила им скрытную войну. Она решила вытравить гостей силами самих же несознательно гостеприимных жильцов. Припёршиеся сдуру гости тут же брались этой бдительной дамочкой на особый учёт, тщательным образом фиксировались в специальном блокноте и, тут же вносились соответствующие изменения в график. График изменялся таким образом, что в итоге все посещения ложились тяжким бременем дополнительных дежурств на плечи хлебосольных хозяев. Освобождения от выполнения этих скучных и малоприятных обязанностей удалось выторговать только художнику.

— У меня же всегда люди! — возмущенно верещал на общем собрании художник, — и это не прихоть, а так нужно для моего творчества. Чтобы оно не умерло, а жило в веках! А вы мне что предлагаете? Бессменно унитазы с раковинами драить? Когда же я буду тогда творить? Кто тогда будет прославлять на весь мир советских женщин-тружениц? И вас, в том числе, уважаемые присутствующие здесь дамы?!

— Знаем мы Ваше творчество, — с сарказмом неудовлетворённой плоти набрасывалась на художника бывшая старая дева, а ныне мать-одиночка — только охи да вздохи доносятся из Вашей комнаты. Стыд и срам! Боишься порой ребенка в коридор выпустить!

— Да как вы можете такое говорить! Кто дал Вам право вмешиваться в мою личную жизнь?! — деланно возмущался художник, театрально закатывая глаза, — это с чем таким вы путаете звуки творческого экстаза? Я имею полное право на свой профессиональный экстаз! Я член союза художников, наконец!

— Я не знаю, чего Вы там член! Я привыкла верить документам, а Вы ничего нам не показываете! Даже ни одной картинкой своей перед нами не похвастались ни разу! А некоторых из посещавших Вас дамочек я впоследствии встречала на улицах нашего героического города, между прочим, колыбели трёх революций. И у всех у них, заметьте, были большие животы! — в свою очередь возмущенно кричала в ответ художнику рассерженная мать-одиночка.

Она ещё долго обличала художника во всех тяжких грехах, но на этот раз ей ничего не удалось добиться. Собрание совершенно справедливо решило, что от аморального художника действительно толку мало, и если ему доверить такое важное и ответственное дело, как уборка общей площади, то через неделю квартира попросту утопнет в дерьме (в протоколе проведения собрания прямо так и было написано: «утопнет в дерьме»). Поэтому художника обязали каждую неделю вносить деньги на покупку моющих средств, с чем он с нескрываемой радостью тут же и согласился.

Вот такая это была квартира. Таковы были её обитатели. И для тогдашнего Питера, официально называемого ещё Ленинградом, это было вполне типично. В этой типичности и предстояло прожить долгие годы семейству Просвировых. А вскоре в гости к семейству зачастили родственники со всего Советского Союза. Всем им, видите ли, вдруг как-то сразу очень захотелось посмотреть на Ленинград. А что тут такого? Теперь ведь за гостиницу-то платить не надо. Теперь можно и поехать. Порой, приезжали такие родственники, о существовании которых чета Просвировых даже и не догадывалась. Это были очень разные люди. Некоторые из них умиляли своей провинциальной непосредственностью (отчистить до металлического блеска покрытую чёрным атипригарным слоем сковородку («Чёй-то она такая грязная у вас была?») в отсутствии хозяев — это не из анекдота, это о них), другие удивляли своим иждивенческим, доходящим до откровенной наглости поведением («А чего вы сегодня не такой колбасы купили, которая была вчера? Я такую не ем…»). Таким гостям всегда давалось понять, что если им вздумается приехать ещё раз, то Просвировых точно не будет дома. Они обязательно уедут куда-нибудь в Сочи, а пускать в дом гостей в отсутствии хозяев не входит перечень их привычек. Но хорошим гостям всегда были рады, и они чувствовали это. Чувствовали и всё ехали, и ехали. Им ведь невдомёк было, незадачливым этим гостям, что, едва войдя в квартиру, они тут же «брались на карандаш» бдительной соседкой, что обрекало гостеприимных хозяев на выполнение долговременной трудовой повинности. Но хозяева не роптали — положительные эмоции от родственных встреч с лихвой перекрывали напряженность почти ежедневных эстетических отношений со всеми прелестями мест общего пользования.