Иннокентий Анненский - Фамира-Кифарэд Страница 3

Он стоит потупившись, она смотрит на Фамиру не отрываясь, жадно.

Ты назвала меня своим, жена?..

Я родила тебя. Ты, верно, спросишь,Зачем же был ты брошен. Мой рассказМучителен, но слушай. Дай мне руку.

Берет его за руку. Фамира следует за ней покорно.

Мы сядем здесь на камне, чтоб никтоПризнаний не слыхал моих, Фамира.

Я сесть готов с тобой. И я люблюО, не тебя, — но сказки роз и перловДыхание твое люблю я, речи странны.

Ты слышал ли когда о превращеньяхЖеланьями охваченных богов?Кронид быком и лебедем, дождемОн ластился к невестам — даже СмертьюСемелу он любил, испепеляя…Но белая рука, которой тыПожатия боишься, не пустилаЕго на эту грудь…Я помню — деньТак жарок был. Охотой утомившись,Заснули мы в горах. И вот оса,Запутавшись в косе моей, гуденьемЗаставила меня привстать — и вмигДва черные и выпуклые глазаМеня заворожили… Там, зеленымНа солнце нежась телом…

Из-под камня выбегает ящерица.

Ай — она!Постой!.. Она — опять…

Ты безрассудна.Иль ящериц боятся?

Нимфа встает с места.

Но продолжай ласкать меня. Я звукиИз струн твоих люблю. Их на зарюПохоже нарастанье, — на зарюТуманного рассвета. Дальше — сон!

Невластная уйти от мягкой ласкиЛучей, листвой таимых, я опятьУже заснуть была готова. Взял быМеня Кронид покорной. Ведь никтоДо той поры мне кос пушисто-нежныхЕще не распускал. Но вновь осаЗабилась в завитки волос, и жалоМне прокололо кожу. С диким крикомЯ на ноги вскочила, и рукаЛукавую стряхнула. ИзумрудныйМеж камней скрылся хвост ее, и вмигИз чаши той, что солнце обернуло,Допив ее до капли, два огняСухие пронеслись с громовым треском,И будто свод стеклянный рухнул — звон,И стон, и дым наполнили ущелье.

Как этот сон и страшен, и красив:Багровые лучи сквозь белый полог.

Зевс не простил меня. Хоть никогдаСуровых глаз его я не встречала…С улыбкой он так ласково глядит,Когда меня встречает и теперь…О, Зевсова улыбка!.. Позже выЕе поймете, люди, — мы в векаПередадим ее вам — в серых камнях,Где будем мы, покорны молоткуИскусного ваятеля, на вашихГробницах спать — с прижатыми рукамиИ устремив в пустые небесаСвои глаза, пустые тоже…

Как?А сказка уж окончилась?.. Жалею…

Мне тяжело рассказывать — сойтиХотела б я, Фамира, с этой черной,Грозящей мне дороги…

Час насталИ нимфа полюбила. Грустный жребий.С Филаммоном спознались мы. ЕгоЗабыла я лицо. Но ты так яркоНапомнил мне мой брак — и эту ночьСреди соленых брызгов, и молений,И воющих валов, и шума сосен,Мой алый стыд и уступивших рукСцепленье и распалость.

Предо мноюИ ты, и он слились…Глаза вас разнят…Тот покорял, тот требовал, а тыРожден, чтоб быть безрадостно любимым,Пленять, как сон, и ускользать, как тень.

Заря сравнялась с небом. Вижу солнце,И золото слепит меня. О нетЯ отойду… Иль пойте глуше, струны!

И девять лун безрадостных потомДевический я распускала пояс.Родился сын. Опять чернела ночь.Их только две таких бывает нимфам.Я мучалась одна — в лесу — и этоПоследнее, что помню я.

ТебяЗапомнила еще я. Если толькоВоспоминанье это, а не бред,Но прежнего позорней — и бессмертней…Иль, чтобы месть насытить, о Кронид,И двадцать лет тебе скитаний мало?Да, двадцать лет, травимая осой,Приюта не имея, я металасьВ безлюдии лесов, по кручам скал,По отмелям песчаным и по волнамНа челноке с матросом, может быть,Которому беспомощная нимфаБезумием и жалкой красотойПары от лоз фракийских услаждала.Как в забытьи — один, но мутный день,Вместивший мириаду и ночей,И дней, я помню эти годы.СтарыйСилен меня нашел и, от козлятСвоих отбив, лечил меня, — он травыДушистые давал мне пить, сперваОсу убив приманкой на косматойСвоей руке.Я знаю, что живетИ до сих пор Филаммон, но наказанЗа брак со мной небесной волей.ЖенОн больше не ласкает, и в палатахФиламмона не водится детей.А про тебя я знаю, что увенчанНа играх ты, Фамира, и твоиПрославлены по всей Элладе струны.Но отчего ж ты не с отцом?

ТебеМоих речей послушать захотелось?

Да, и твоих, и о тебе.

Иль тыВ горячем этом бреде закружитьХотела бы и кифарэда, нимфа?Зачем тебе плясун такой? СиленуС ногами на шарнирах не под стать он.

Пауза.

Ты мать моя? А отчего ж не дочь?Ты говоришь о муках, а с твоихНе сходит губ улыбка.

Это — маска,Дитя мое, иль стареют богини?Мы молоды лицом и кожей — да…О, если бы ты сердце видел!

МожешьФиламмона дворец найти — и тамСвой повторить рассказ.Но кифарэдаОн больше не займет.В моей судьбеНи матери, ни сестрам, ни отцуНет места, сладкозвучная: живу яДля черно-звездных высей; лишь ониНа языке замедленном и нежном,Как вечера струисто-светлый воздух,Мне иногда поют. И тот язык,Как будто уловив его созвучья,Я передать пытаюсь, но тоской,Одной моей тоскою полны струны.Ты не нужна мне, женщина, и нетПрошедшего меж нас.А эта повестьТвоя — ее я буду слышать ритмыИ, может быть, любить — не ближе мне,Чем в заводи на лунной зыби всплескиОт рыбок разыгравшихся. ДушаМоя открыта миру, а не нимфе,Пускай она страдала.И прости!

Постой, постой… О да, я понимаю,Что ты меня не любишь, что проститьНе можешь ты безумной нимфе детстваХолодного, без ласки и без техНам памятных навек причуд ребячьих,Когда бранит нас мать, потом смеется,Потом, лаская, плачет, а в окноГлядят деревья, и таких больших,Таких зеленых, веющих так сладко,Уж больше не бывает никогда.Ты мне не веришь также.Что же делать?К Филаммону пути мне нет.Уж еслиЯ твоего, Фамира, не смоглаСлезами растопить и мукой сердца,Что я скажу Филаммону?Иль нимфой,Которую на вымокшей листвеКосматые силены берегли,Захочет он свой царский дом украсить?Ты неги не видал. О, наверстатьУспеем мы и негу: я верну,Я воскрешу тебе всю прелесть детства…Какие сказки знаю я!..Постой!Ты, может быть, влюбился, но стыдливостьТебе назвать мешает имя…Нет?Ты хмуришься? Не буду…Говорил тыО музыке. Надменный, недоволенТы собственной игрой. Я бы моглаНайти и к музам доступ.Что ты скажешь?

Ты муз сулишь Фамире?Чудный сон,Но разве музы нам играют, нимфа?

Да, если бы не проблеском, урывкой,Как переклички леса на заре,Я музыку Евтерпы слышал, нимфа,Когда б она лишь для меня своюНастроила цевницу золотую,Я б полюбил тебя.

Я уж люблюТебя за это слово — в нем дрожитМелодия, моля освобожденья,И из пелен ее я разовью,Поди сюда, дай руку.

Мой Фамира!

Я матери, я людям, я богамПрощаю все обиды — пусть и дальше,Коль надо им, потешатся, но мнеДай утонуть глазами в блеске лирыИ сердцу ритмом слиться с трепетаньемСеми небесных струн, небесных струн!..

О мой Фамира! Сын мой! ПробужденьеМоей души! Мой день, мой бог, мой идол,Желание мое, моя тоска!

Довольно же. Оставь меня. Мне страшно.Иль матери так любят? Я слыхал,Что песни их, как полог, тихи; эти жТвои слова и ласки как виноИ кожу жгут, и память помрачают.В лесу вольней. Там любят соловьиДа мошкара. Там только лани лижутДетенышей. А человек поет,Иль молится богам, иль размышляет.

СЦЕНА ПЯТАЯ