Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 30

Голос Жмякова. Да здесь же он, я вам говорю. Я его только что видел, он мокрый был…

Мешков (в телефон, хриплым шепотом). Барышня, а барышня!.. Прошла гроза или нет?.. Барышня, товарищ…

Стук в дверь. Голоса.

Голос Пужакова. Дай я высажу всю снасть. Мешков хороший человек.

Дверь трещит. Мешков бросается к столу, на котором лежал Абраментов, влезает на него и ложится вниз лицом. Дверь вышибается извне. В дверном отверстии появляются: Пужаков, Девлетов с чемоданом, Жмяков с газетой и несколько рабочих, мужчин и женщин; позади, — Крашенина под руку с мужем. Звук упругого пневматического удара — негромкого, неглубокого и мощного. Комната сотрясается. Стол, на котором лежит Мешков, подпрыгивает, — и Мешков скидывается на пол. Мешков вскакивает на ноги. Мгновение общего тревожного напряжения. Жмяков, наоборот, чрезвычайно спокоен. Крашенина вырывает руку у мужа.

Девлетов (бросая на пол чемодан). Что это?! Немедленно всем в цеха!

Новый удар. Комната сотрясается. Общее волнение. Мешков покачнулся всем телом, но устоял. Девлетов, Крашенина и Пужаков бросаются к выходу. Жмяков спокоен.

Жмяков (Девлетову). Спокойно, директор. Это пробуют новые молоты, это неполные удары.

Девлетов и другие останавливаются.

Девлетов. Да, я вспомнил. Кто проверяет установку? Чья сейчас смена?

Крашенина (подходя). Моя смена.

Девлетов. Почему вы не в цеху?

Крашенина (тихо). Я провожала в могилу своего товарища — Абраментова.

Пауза.

(Вдруг отворачивает свое лицо ото всех и закрывает его руками).

Муж Крашениной. Олечка, не плачь! Ведь я с тобой остался. (Обнимает ее за плечи). Крошка ты моя…

Маленькая пауза.

Девлетов (медленно). Так… (Крашениной). Ольга Михайловна, завтра у вас будет внеочередной выходной день.

Крашенина. Как вам не стыдно! У меня новые молота на испытании.

Девлетов. Здесь не стыд, а мой приказ. Здесь я директор. Гражданин Крашенин, проводите свою жену домой.

Крашенина (оборачивается с высохшим лицом). Я сама уйду. Мое сердце прошло (Уходит).

За нею следом уходит ее муж.

Пужаков. Бедная ты наша женщина!

Случайные рабочие, бывшие свидетелями сцены, расходятся. Раздается нежная музыка. Входит почтальон с громадной сумкой на животе; весь оборванный, одежда на нем в клочьях.

Почтальон. Давайте мне теперь прозодежду. Пока я шел до сих пор, по адресу, мне разные цехи, индустрия и машины костюм изорвали… Там все крутится, мечется, бушует, жжется — почтовому человеку пройти негде… Принимайте «молнию»!

Девлетов (берет телеграмму, читает). «Поздравляю днем рождения милого друга мужа. Тася. Мерзавец, зачем ты фактически бросил семью и плачущих по тебе детей?» Кто сегодня родился?.. Адресовано мне, прислано из моей же квартиры. Значит, мерзавец, товарищи, это я.

Почтальон. Да, наверное, ты: ты же адресат, ты же расписался.

Пужаков. Пускай пишут, пускай поздравляют, пускай обижаются, товарищ Девлетов. Все равно всем известно, что мы люди нежные и культурные… Илья Григорьевич, как ты мне посоветуешь: я хочу зубы себе вставить… А то завод у нас приличный, жизнь наступает высшая, а я беззубый… Так бы мне зубы не особенно нужны были, я и десною жую вкусно, — но все же это как-то некрасиво в нашу эпоху… Ты глянь сюда, до чего меня пища довела. (Открывает рот и показывает щербины отсутствующих зубов).

Почтальон первым заглядывает в рот Пужакова.

(Почтальону). А ты чего глядишь на меня? Тебе одежда нужна? На! (Снимает с себя пиджак).

Почтальон. Прочь ты от меня, деляцкий элемент! Я на вечерних курсах учусь и стою сейчас черпаю от вас различные знания. Не оскорбляй меня рвачеством, квалифицированный черт! Ты видишь — я стою посредине техники, темный, как бутылка. А сознание во мне светлое, и я тебя обгоню.

Маленькая пауза.

Пужаков. Ну до чего ж наш пролетариат сердцем возгордился. Это прямо сукин сын стал!

Почтальон, бормоча, уходит. Из сумки на его животе возобновляется музыка.

Девлетов (подходит к Мешкову, который стоял неподвижно во время всей сцены). А это что такое?

Жмяков. А это, Илья Григорьевич, наш сознательный покойник, инженер Мешков. Он, по официальным данным, скончался.

Девлетов (всматриваясь в Мешкова). Отчего он скончался?

Жмяков. Он стихии выдвиженчества испугался, Илья Григорьевич.

Мешков. Мне нужно скончаться, Илья Григорьевич, а я не умею, — я никак, я разучился.

Девлетов. Ну и черт е тобой… Дай я тебя сам сейчас убью, негодная тварь, если тебе нужно и ты не умеешь… Где револьвер? Ты думаешь — что?.. Ты думаешь — социализм это тебе ширпотреб? Ширпотреб?! — куда вся сволочь, шлак, весь гной всех времен стечет? Ты думаешь — социализм для всех, а для тебя в особенности? Прочь с земли, скучная твоя душа!.. Где револьвер? Кончайся!

Жмяков. Я человек безоружный, Илья Григорьевич.

Пужаков (вынимая револьвер и отдавая его Девлетову). На, возьми, только пользоваться не советую: брак продукции.

Девлетов (хватая револьвер, Мешкову). Ты социализм хочешь кончить, стервец, а не себя. Ты инженер и член социалистического общества, тебя пролетариат поставил в один ряд с собою, свой ум отдал тебе на выучку, технику — маховое колесо революции — поручил тебе держать на высших оборотах, он хотел заставить твое сердце чувствовать и биться вперед, он спас тебя из могилы истории, мясо от себя оторвал и тебе выдал. А ты — ты кончаться, ты — в гроб, ты буржуем своего туловища себя вообразил! Ты пролетариату в лицо, в душу, в открытые руки плюнул. Ты — что такое? Тебе чего? Тебя все рабочие завода знали и уважали, а ты недоволен! — что тебе? — специального счастья захотелось в нашем несчастном мире — покоя в благородства над гробами миллионов?!! Эх ты! (Бросает револьвер на землю).

Пужаков. Тише, директор… Чего ты человека калечишь!

Девлетов. В отпуск! На месяц! На два месяца — на курорт!.. Завтра же оформить ему путевку! Надо прекратить эту психологию на заводе. Мертвых сохранить, живых вылечить.

Мешков. Можно, я… можно, я сейчас пойду подежурю за Крашенину?

Девлетов. Ступайте.

Мешков (делает движение и опять останавливается). Надо мной там массы засмеются…

Пужаков. Идем, Иван Васильевич. (Берет Мешкова под руку). Идем, никто не засмеется. Мы люди тактичные, нам нравится интеллигенция. А ты ничего не бойся, — массы — они ведь добрые… Это только субъекты — сукины сыны.

Мешков. А я… я полагал, что человек нарочно не отвечает мне… Я скучал…

Пужаков. Так то ж ты по буржую скучал, а не по человеку. Ты ж ни разу не жаловался мне, что скорблю, мол, и бедствую грудью…

Уходят. Остаются Девлетов и Жмяков.

Девлетов. Ну, Владимир Петрович, а вы что такое?

Жмяков (серьезно). А я же, Илья Григорьевич, последний мелкий буржуй на свете. Прикажите — и меня не будет.

Девлетов. Дурите пореже, Жмяков… Невежда хулиганит финкой, а интеллигент — умом. Но нравитесь вы мне чем-то, черт вас знает.

Жмяков. А тем, что я счастливый гад, Илья Григорьевич.

Девлетов. Гадами ведь целый мир был заселен — разве вы забыли? А вам надо перестроиться; я серьезно говорю.

Жмяков. Зачем же тратиться, Илья Григорьевич? Я человек дешевый и веселый, — я в социализм колокольчиком-бубенчиком вкачусь, позвоню немного и замолкну сам.

Девлетов. Прямо хуже вредителя, сукин сын.

Жмяков. Хуже, Илья Григорьевич, гораздо хуже. Вредители же пессимисты были, а я всякой исторической необходимости рад. Даже вперед необходимости рад… А суд-то нам будет, Илья Григорьевич?

Девлетов. Обязательно. Непременно.

Жмяков. Благодарю вас. (Движется и напевает). Пускай могила нас всех накажет — мы еще разик поживем!

Частым тактом бьют тяжелые молоты. Комната сотрясается. Жмяков легко танцует в такт тяжелому ритму. Сразу тихо. Жмяков останавливается.

Девлетов. Врешь, Жмяков, все равно ты нашим будешь! (Берет чемодан). Кроме нас — кому ты нужен? Кто оценит или поймет твою тревогу и твой характер?.. Социализм велик! Будь здоров! (Уходит).