Коллектив авторов - Русская драматургия ХХ века: хрестоматия Страница 33

Комиссар. Это не шутка? Проверяете?

Полуголый матрос. Н-но… у нас не шутят. (И он из люка кинулся на женщину.)

Комиссар. Унас тоже.

И пуля комиссарского револьвера пробивает живот того, кто лез шутить с целой партией. Матросы шарахнулись и остановились.

Ну, кто еще хочет попробовать комиссарского тела? Ты? (Другому.) Ты? (Третьему.) Ты? (Стремительно взвешивает, как быть, и, не давая развиваться контрудару, с оружием наступает на парней.) Нет таких? Почему же?.. (Сдерживая себя и после молчания, которое нужно, чтобы еще немного успокоить сердце, говорит.) Вот что. Когда мне понадобится – я нормальная, здоровая женщина, – я устроюсь. Но для этого вовсе не нужно целого жеребячьего табуна.

Рябой (полузаискивающе гоготнул). Это действительно.

Влетает Вайнонен. С ним высокий матрос, старый матрос и еще двое.

Вайнонен. Держись, комиссар… Поможем.

Комиссар. Ну, тут уже всё в порядке.

Люди обернулись, затихли. Идет вожак. Он появляется не спеша. Тишина. Последовательный обмен взглядами. Взгляд на труп. Вожак молча дает пинок трупу. Труп падает вниз и глухо ударяется о ступени трапа. Вожак глядит на комиссара.

Вожак. Вы его извините… Хамло, что спросишь?

Алексей. Пошли.

Комиссар. Членам коммунистической партии и сочувствующим остаться.

Сиплый (мгновенно парируя). Нельзя. У нас общее собрание. (Не тратя слов, надвигается на тех, кто остановился после обращения комиссара. Наступает на высокого матроса, у которого на лице выражение высокомерия и насмешки.) Э, сочувствующий нашелся?

Высокий матрос. И не один.

Сиплый и его подручный оттесняют всех. Упрямо остается только маленький финн. Он остается один на огромном опустелом пространстве.

Комиссар. Ты один?

Вайнонен. И ты одна, комиссар?

Комиссар. А партия?

Старшины полка выходят.

Первый старшина. Спрашиваю у каждого из вас: помните ли, сколько было коммунистов в те годы в рядах Красной Армии и Флота?.. Ну, ну, припоминайте, участники!..

Пауза.

Двести восемьдесят тысяч. Половина партии. Каждый второй коммунист был под огнем на фронте. Каждый оставшийся был под огнем в городах, в степях и в лесах, ибо тыла не существует в классовой войне. И в списке раненых коммунистов – Владимир Ленин, а среди убитых – Володарский, Урицкий, двадцать шесть комиссаров, целые губкомы и начисто вырезанные организации. Но разве дрогнула партия?

Второй старшина. Разве мыслимо остановить такую партию, препятствовать ей, партии, вооруженной, смелой, гибкой, поднявшей весь класс! Партии, создавшей страну – гигантский стан всех лучших элементов человечества! Партии, создавшей единство пролетарской воли в борьбе кровавой и бескровной, насильственной и мирной – против всех сил старого мира.

Тот, кто попробует стать против такой партии, против нашей страны, тот будет сломлен и растерт.

[Разговор вожака, Сиплого и Алексея о том, что Комиссар представляет собой опасность: вокруг нее собираются сочувствующие, а если ее ликвидировать, то все равно пришлют другого комиссара, решают убедить ее встать на сторону анархизма. Комиссар, застав это небольшое собрание, приглашает командира, который зачитывает приказ: «Сего числа наименование команды «Свободный анархо-революционный отряд упраздняется. Команда переформировывается в полк трехбатальонного состава. Полку придается наименование «Первый морской полк». <…> Командовать полком буду я». Разговор Вожака, Сиплого и Алексея с Комиссаром: дают ей понять, что такие матросы, как они, прошедшие еще Японскую войну, побывавшие на каторге, не собираются подчиняться ни ей, ни партии.]

Алексей. Я партии собственного критического рассудка. Моя партия – никакой партии… (Рванулся.) Вы куда пришли, а? Под Зимним нас спрашивали, какой партии?

[Казнь матроса и старухи.]

[Комиссар делится своими планами по наведению порядка в полку с Вайноненом: «Люди в полку есть. Видал, как дрались. Обдуманно будем действовать – полк наш», для чего необходимо собрать партийцев, а затем столкнуть лбами вожака и Алексея, а также проверить командира.]

Вайнонен. Столкнуть вожака и Алексея?.. Хорошо ли это?

Комиссар. Это необходимо и, значит, хорошо.

Вайнонен (встав). Ну, тогда так можно все оправдать… Ты не очень кидайся таким. Человек все-таки на каторге был. И зачем раскол в отряде?

Комиссар. В полку, Вайнонен, а не в отряде, и не раскол, а отбор. И заруби себе: в партийном порядке сделаю я, и ты сделаешь все, вплоть до уничтожения негодной части полка, чтобы сохранить здоровую. Понятно?

[Беседа Комиссара и командира.]

Комиссар. Выдавно во флоте?

Командир (несколько вызывающе). На флоте у нас говорят; «на флоте» – двадцать лет. С десяти лет. Если угодно считать иначе – двести лет.

Комиссар. Двести?

Командир. Да. Мы, наша семья, служили еще Петру.

Комиссар. Да?

Командир. Да. Императору Петру. Есть ряд таких старых флотских семей.

Комиссар. Вчера вы показали себя отлично.

Командир. Профессионально, не больше. (Улыбнувшись.) И потом, присутствие дамы.

Комиссар. Выможете мне ответить прямо, как вы относитесь к нам, к Советской власти?

Командир (сухо и невесело). Пока спокойно. <…> А зачем, собственно, вы меня спрашиваете? Вы же славитесь уменьем познавать тайны целых классов. Впрочем, это так просто. Достаточно перелистать нашу русскую литературу, и вы увидите.

Комиссар. Тех, кто, «бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвет пистолет, так что золото сыплется с кружев, с розоватых брабантских манжет». Так?

Командир (задетый). Очень любопытно, что вы наизусть знаете Гумилёва. Но о русских офицерах писал не только Гумилёв – писал Лермонтов, Толстой…

Комиссар. Ну, знаете, Лермонтов и Толстой были с вами не в очень дружеских отношениях, и мы их в значительной мере сохраним для себя. А вот, кстати, вы сохранили бы искусство пролетариата?

Командир. Вряд ли. Впрочем, если указанный пролетариат сумеет создать второй Ренессанс, вторую Италию и второго Толстого.

Комиссар. А знаете, ничего второго не надо… Будут первые, свои. Для этого даже не потребуется двухсот лет, как потребовалось вам.

Командир. Вы рассчитываете на ускоренное производство, серийно?

Комиссар. Я рассчитываю на элементарную серьезность и корректность.

Командир. Выжесами взяли на себя очень тяжелую обязанность – просвещать взрослых. Мне жаль вас. Мне тоже приходилось просвещать – новобранцев. Я объяснял. (Ироническая игра рук.) Вот тут вера, тут государь – он был, между нами, мягковат, – вот тут отечество – Россия. И немножко о будущем. Обязательно о светлом-светлом будущем. И вам, бедной, приходится делать то же самое: вот тут программа, а тут светлое-светлое будущее… (Зашагал.)

Комиссар (улыбнувшись). Если ничего не изменилось, почему же вы нервничаете?

Командир (горько, недобро). Счастье и благо всего человечества?! Включая меня и членов моей семьи, расстрелянной вами где-то с милой небрежностью. Стоит ли внимания человек, когда речь идет о человечестве.

[Казнь анархистами по приказу вожака двух офицеров, шедших из германского плена. Комиссар читает якобы принятый приказ, который сочиняет по ходу чтения, приказ о том, что отряд признает вожака «.виновным в казни без суда и следствия бойцов полка, далее неизвестной гражданки, далее двух пленных, а также в неповиновении комиссару, представителю Советской власти, постановляет подвергнуть упомянутого вожака высшей мере наказания.» Алексей расстреливает вожака.]

Комиссар. Выступаем в поход, товарищи.

Полк стоит четким массивом. Он двинулся. Ритмы волнующи и широки.

Ну, товарищи, теперь – первое здравствуйте в регулярной Красной Армии!

Полк дает громовой ответ. Он звучит как первый крик могучей армии. Движение полка прекрасно.

[Бой. Сиплый убивает часового Вайнонена. Армия противника одерживает победу. Комиссара уводят на допрос. Матросам удается прорваться на выручку Комиссару.] <…> Матросы несут истекающего кровью комиссара. Они опустили ее на землю. Лавина подходящих наших батальонов приближается с неумолкающимревом. <…>

Алексей (опустившись около комиссара). Товарищ, милый, да как же. Эх, кого теряем, братва!.. Слышишь меня? <…>

Комиссар сделала знак, что хочет говорить. Стало необычно тихо.

Комиссар. Реввоенсовету сообщите, что Первый. морской полк сформирован. и разбил противника. (Говорит с трудом.)

Тишина. Люди стоят неподвижно, объятые великой горечью.

Почему так тихо? (Поглядела сквозь предсмертный туман на командира, на боцмана, на старого матроса, на Алексея – тот стоит с покарябанной гармонью.)