Кэрил Черчил - Антология современной британской драматургии Страница 38

ЭЙЛИН. О господи, вон по дорожке к нам идет Малыш Бобби.

КЕЙТ. У него мрачный вид, Эйлин?

ЭЙЛИН. Мрачный, но ведь у Малыша Бобби всегда мрачный вид.

КЕЙТ. Мрачнее, чем обычно?

ЭЙЛИН (пауза). Да.

КЕЙТ. О нет.

ЭЙЛИН. И еще он снял шапку.

КЕЙТ. Это не к добру, когда шапку снимают.

ЭЙЛИН. Может, он это просто из вежливости.

КЕЙТ. Малыш Бобби? Да он в коров кирпичами кидается.

БОББИ входит, в руках шапка.

БОББИ. Эйлин, Кейт.

ЭЙЛИН. Малыш Бобби.

БОББИ. Присядьте, пожалуйста, Эйлин. У меня для вас новости.

ЭЙЛИН садится за стол.

Я только что привез обоих МакКормиков домой, и я должен был привезти домой вашего Билли, знаю, но я не мог привезти вашего Билли домой, потому что… потому что его увезли в Америку на кинопробы для фильма о калеке. Ну… не весь фильм, наверное, о калеке. У калеки, наверное, только маленькая роль. Вот. Но все равно это хорошая роль, да? (Пауза.) Хотя есть на свете вещи и поважнее, чем хорошие роли в голливудских фильмах о калеках. Быть со своими родными или друзьями важнее, и я пытался это объяснить Калеке Билли, но он не стал меня слушать, как я ни старался ему втолковать. Они утром сегодня уплыли на корабле. Вот, Билли написал тут записку, просил вам передать. (Пауза) Два-три месяца, не меньше, Билли сказал, его не будет. (Пауза.) Да, он еще сказал, что это его жизнь. Наверное, он прав. Надеюсь, ему там будет хорошо. (Пауза) Ну, вот и все. (Пауза) До свидания.

ЭЙЛИН. До свидания, Малыш Бобби…

КЕЙТ. До свидания, Малыш Бобби.

БОББИ уходит. КЕЙТ разворачивает записку.

ЭЙЛИН. Что такое, черт возьми, кинопробы, а, Кейт?

КЕЙТ. Понятия не имею, что такое кинопробы.

ЭЙЛИН. Может, из письма станет ясно.

КЕЙТ. A-а, какой же у него ужасный почерк.

ЭЙЛИН. Так и не исправился.

КЕЙТ. «Дорогие тетушки, можете себе представить?» Да уж, можем. «Я уезжаю в Голливуд на кинопробы для фильма, который тут снимают, и если я им понравлюсь, со мной договор заключат, и я актером стану». Так и не объясняет, что такое кинопробы.

ЭЙЛИН. А еще умный называется.

КЕЙТ. А это что такое? Я двух слов не могу с его почерком разобрать… «Но если будет успех, то я… возможно… всего через два-три месяца буду так занят на съемках, что писать вам очень часто совсем не смогу… поэтому, если вы не получите от меня никаких вестей с начала лета… не волнуйтесь обо мне. Это значит только, что у меня все хорошо, что я здоров и хочу попытать счастья в Америке. Чего-нибудь хочу добиться в жизни, чтобы и вы, и мои родители могли мной гордиться. Передавайте привет всем на острове, кроме Пустозвона, и берегите себя, Кейт и Эйлин. Вы плачете очень много для меня… значите очень много для меня». А похоже на «плачете». (Пауза.) «Искренне ваш… Билли Клейвен». (Пауза) Бросил нас, это точно, Эйлин.

ЭЙЛИН (плачет). А мы тут из-за него убиваемся.

ЭЙЛИН идет к прилавку и начинает копаться в коробке с конфетами.

КЕЙТ. И это после того, что мы для него делали все эти годы.

ЭЙЛИН. Ухаживали за ним, хоть он и калека.

КЕЙТ. А как он нас позорил со своими коровами — и вот благодарность.

ЭЙЛИН. Чтоб этот корабль утонул, не доплыв до Америки.

КЕЙТ. Чтоб Билли утонул, как его родители утонули.

ЭЙЛИН (пауза). Может, это уж слишком?

КЕЙТ (плачет). Может, и слишком, но только потому, что он нас так огорчил. Что это ты ешь?

ЭЙЛИН. А, Чупа-Чупс, и не смотри на меня так.

КЕЙТ. Я думала, ты уже все Чупа-Чупсы съела.

ЭЙЛИН. Я отложила парочку на черный день.

КЕЙТ. Ладно, давай, ешь, Эйлин.

ЭЙЛИН. Хочешь одну, Кейт?

КЕЙТ. Не хочу. Мне сегодня вообще не до еды. Не говоря уж о Чупа-Чупсе.

ЭЙЛИН (пауза). Мы же еще увидим Калеку Билли, правда, Кейт?

КЕЙТ. Боюсь, мы скорее увидим дочку Джима Финнегана в монастыре, чем снова увидим Калеку Билли. (Пауза.) Я не уверена, хочу ли я снова видеть Калеку Билли.

ЭЙЛИН. И я не уверена, хочу ли я снова видеть Калеку Билли. (Пауза.) Я хочу снова видеть Калеку Билли.

КЕЙТ. И я хочу снова видеть Калеку Билли.

Пауза. Затемнение.

Антракт.

Магазинчик, лето, четыре месяца спустя. На стенах несколько афиш к фильму «Человек из Арана», который идет в церкви. На прилавке банки с конфетами и камень, у прилавка стоит БАРТЛИ, который молча кривит губы и переминается с ноги на ногу в ожидании, когда вернется КЕЙТ. Входит ХЕЛЕН, она несет несколько десятков яиц.

ХЕЛЕН. Ты чего тут ждешь?

БАРТЛИ. Она пошла поискать для меня Хубба-Буббу.

ХЕЛЕН. Затрахал со своей Хубба-Буббой.

БАРТЛИ. Хубба-Бубба — очень вкусные конфетки.

ХЕЛЕН раскладывает яйца на прилавке.

Я смотрю, ты яйца принесла.

ХЕЛЕН. Боже мой, какая наблюдательность.

БАРТЛИ. Я думал, это ТОРГОВЕЦ яйцами должен их приносить.

ХЕЛЕН. Он и должен был их принести, но я ему сегодня врезала по ногам, и он не смог прийти.

БАРТЛИ. И за что же ты ему врезала?

ХЕЛЕН. Да он тут стал слухи распускать, что это я убила гуся Джека Эллери и кошку Пэта Бреннана.

БАРТЛИ. Так ведь это ты и убила гуся Джека Эллери и кошку Пэта Бреннана, они сами тебя попросили.

ХЕЛЕН. Да знаю я, но если это разойдется по всему городу, то мне ничего не заплатят.

БАРТЛИ. И сколько тебе должны заплатить?

ХЕЛЕН. Восемь шиллингов за гуся и десять за кошку.

БАРТЛИ. А почему кошка дороже?

ХЕЛЕН. Да мне пришлось заплатить Рэю Дарси за аренду топора. Понимаешь, гуся я затоптала. А кошку так просто не затопчешь.

БАРТЛИ. Для кошки и какая-нибудь доска сгодится, и шиллинг сэкономить, чем за топор отдавать.

ХЕЛЕН. Уж, наверное, я хотела, чтобы все было сделано профессионально, Бартли. Доска — оружие для малых детей. Я бы доской не стала и навозную муху убивать.

БАРТЛИ. А чем бы ты стала убивать навозную муху?

ХЕЛЕН. Ничем бы я не стала убивать навозную муху. За навозных мух никто не платит.

БАРТЛИ. А дочка Джима Финнегана однажды убила двенадцать червяков.

ХЕЛЕН. Ага, дыхнула на них, наверное.

БАРТЛИ. Нет, воткнула им в глаза иголки.

ХЕЛЕН. Сразу видно дилетанта. (Пауза) Я и не знала, что у червяков глаза есть.

БАРТЛИ. После того как дочка Джима Финнегана с ними разберется, уже нет.

ХЕЛЕН. А для чего здесь этот камень?

БАРТЛИ. Я застукал миссис Осборн. Она с ним разговаривала, когда я вошел.

ХЕЛЕН. И что она сказала камню?

БАРТЛИ. Она сказала: «Как поживаешь, камень?», а потом приложила его к уху, как будто он ей отвечал.

ХЕЛЕН. Очень странное поведение.

БАРТЛИ. А еще спрашивала, как там Калека Билли в Америке.

ХЕЛЕН. И что же сказал камень?

БАРТЛИ (пауза). Камень ничего не сказал, Хелен, потому что камни не разговаривают.

ХЕЛЕН. А, я подумала, миссис Осборн говорила и за камень.

БАРТЛИ. Нет, миссис Осборн говорила только за себя.

ХЕЛЕН. Давай спрячем камень и посмотрим, а вдруг у нее будет нервный припадок.

БАРТЛИ. Это ведь будет не очень-то по-христиански, Хелен.

ХЕЛЕН. Это будет не очень-то по-христиански, да, но зато как весело.

БАРТЛИ. Ладно, Хелен, давай оставим камень миссис Осборн в покое. Ей и так забот хватает — все время о Калеке Билли волнуется.

ХЕЛЕН. Нужно теткам Калеки Билли сказать, что Билли умер или при смерти, а то они ждут письма, которое никогда не придет. Четыре месяца, наверное, они уже ждут, и ни слова, и только они одни на всем Инишмаане не знают того, что знает Малыш Бобби.