Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии Страница 48

Марфа Фирсовна. (она присела возле раненой ноги сына и ощупывает ее). А чего с ним делать? Что хотели немцы-то с Никитой моим сделать, то и с ними нужно…

Никита. Как же ты, мама, двух фашистов, сразу победила?

Марфа Фирсовна. Да ведь как, сынок! Как надо было, так и победила. У них-то железо, да машины, да всякие ехидные средства. А у нас что же! У нас разум да сердце есть! Мы этим их и берем, и возьмем! А когда у нас железа-то побольше будет, тогда мы и к ним наведаемся.

Прохожий красноармеец. Ну и мать у тебя, Никита! Ее бы весь народ похвалил. Как скажешь?

Конец

Волшебное существо

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Климчицкий Александр Иванович — генерал-майор

Мария Петровна — его жена

Череватов Дмитрий Федорович — профессор медицины, генерал-лейтенант медицинской службы, старик, 70 лет

Наташа — его племянница, 25 лет

Любовь Кирилловна — тридцатилетняя женщина

Варвара — ее сестра, девушка, 22 лет, сержант

Растопчук Геннадий Сафронович — адъютант Климчицкого, лейтенант

Иван Аникеев — старый солдат

Пелагея Никитична — старая крестьянка

Анюта — ее внучка лет 14

Немецкий часовой

Земляки Аникеева, красноармеец-автоматчик, офицер связи, старшая сестра, полевой хирург и другие.

Действие первое

Картина первая

Вечер. Большая грейдерная дорога — позади немецкого переднего края, километрах в двух-трех от собственно переднего края. Обычный русский пейзаж. По краям дороги — молодые березы, один печной очаг, оставшийся от сожженной избы. Работают три русские женщины, они отрывают траншею. Время от времени по дороге проходит немецкий часовой. Иногда он останавливается у печного очага, роется в пепелище, отыскивает там жалкие истлевшие предметы крестьянского обихода — железную скобку, гвоздь, шило и пр., старательно очищает эти предметы, осматривает и прячет их в свой ранец.

Среди работающих русских женщин — жена генерала, Мария Петровна, затем Любовь Кирилловна и старуха Пелагея Никитична; рядом с ними работают пленные красноармейцы, они все раненые и больные, — Иван Аникеев, старый солдат, с ним еще три земляка. У Ивана Аникеева забинтована голова. Женщины и мужчины работают печально и утомленно. Возле них бродит немецкий часовой.

На фронте полная тишина. Постепенно вдалеке, на советской стороне, занимается музыка: там играют советские громкоговорящие установки. Исполняются последовательно почти на всем протяжении картины (чередование, длительность, паузы — по усмотрению постановщика) следующие, желательно, песни: «Поляночка», «Рябина», «Липа вековая», «Советская патриотическая песня». Пленные вслушиваются в песню родины и почти прекращают работу.

Мария Петровна бросает лопату и ложится на землю вниз лицом. Любовь входит в песню и вторит ей своим голосом. К Марии подходит Иван Аникеев.

Иван (пожилой солдат, с бурыми, выгоревшими на солнце усами). Не горюй, тетка, судьба — дело переменное… Россия не умерла, и ты живи!

Никитична сидит на земле и плачет. Иван опирается на лопату и тоже начинает петь ту же песню, что поют из России; ему помогают остальные его земляки; уже никто не работает. Немецкий часовой подходит к ним и вскидывает автомат в боевое положение; четверо пленных красноармейцев прекращают петь и снова начинают копать землю. Любовь продолжает петь, Мария лежит на земле, Никитична по-прежнему плачет.

(К Марии). Не огорчайся! Вставай — копни да вздохни! Копай мелко, вздыхай глубоко… Откуда сама-то?

Мария. А ты?

Иван. Мы-то?.. А мы дальние… Мы в голову были раненые, стали ослабшими, и нас немцы взяли без памяти.

Мария. А ноги-то целы у вас?

Иван. Ноги? Ноги пока при нас.

Мария. При вас? Так ты пользуйся ими. Ты слышишь — это нас зовут.

Иван. Да то кого же? Мы слышим… Там у нас в ротных кухнях еще суп сейчас теплый, всегда остаток бывает. У нас повар, бывало, до утра котла не сливал — может, кто отощалый придет и похлебает… А не отощалый тоже хлебает — солдат любит в запас кушать.

Первый земляк Ивана (нюхает воздух). Щами из России пахнет.

Второй земляк Ивана. У нас в батальоне, когда мотивы на баянах играли, в ужине больше добавки давали.

Никитична (перестает плакать). Да уж в жизни я не поверю, чтобы мужик-повар сытно да наваристо мог сготовить. Они добро только портят… У меня внучка девочка есть, так любого мужика на всякой работе перехватит. Что на руку, что на язык — на все горазда!

Любовь (к Марии и Ивану). Вставайте, пошли! (Бросает лопату).

Иван. Куда, барышня?

Любовь. Дурень! Куда русские из плена ходят?

Иван. А то будто я сам не знаю! Эка, ефрейтор какой! Я еще когда без памяти был, уже тактику свою сообразил. А она бойца учит, тонконожка!.. (Указывает на немца). Он-то ничего не чует — из тылов взят, в землю закопан будет. Он, дурной, полсмерти с собой привез, а полсмерти ему, бог даст, мы добавим: может, Александр Иванович позаботится.

Мария. А это кто — Александр Иванович?

Иван (указывает на советскую сторону). А вот там товарищ генерал один присутствует. Мы в его дивизии службу несли: генерал-майор товарищ Климчицкий.

Мария (медленно встает с земли). Генерал-майор Александр Иванович Климчицкий?

Иван. Он самый. Ничего командир — бойца своего бережет, а немца слабо терпит.

Мария. Он раненый был?

Иван. Сколько разов, однако стерпел жизнь.

Мария. А волосы у него все такие же, все так же вьются?

Иван. Какие волосы? Волос у него опавший, давно с харчами поел… Прежде-то они были, и точно, — курчавый был командир. Ну, а потом от судьбы, от жизни, от недостатков природы сперва поседели, потом побурели, а потом устали и прочь попадали. Не все ж им рожаться из умной головы.

Мария. Так он плешивый стал? Ведь он же совсем еще молодой!

Иван. Ну, как тебе сказать! У него тоже жизнь, считай, уже к вечеру пошла. А потом у него ж забота большая — он ведь генерал, человек: он в каждого солдата должен душу вдохнуть, чтоб тот мог и на подвиг выйти, а при случае и смерть принять. Тут забота трудная, враз станешь.

Мария. Он не старик еще… А пусть старик! Он милый мой!

Любовь. Любила, что ль, его? Генералов трудно любить. Они толстые.

Мария. Я и сейчас люблю его. Он мой муж.

Иван. Да ну? Вот тебе раз!.. Так ведь он же вот, Александр Иванович, ваш супруг-то, — он насупротив вас в блиндаже сейчас живет. Да отсюда километра два-три нет ли, будет ли до него!.. Он небось сейчас ужин кушает, в карту глядит и по вас скучает… А вы тут же! Эх, знал бы он такое дело!..

Мария. А почему вы знаете, что он по мне скучает?..

Иван. Допрежде слыхал… У него адъютант Геннадий Сафронович есть…

Мария. Ростопчук?

Иван. Лейтенант товарищ Ростопчук… Так он, товарищ лейтенант, дневальным, бывало, говорил: «Боевой, — говорит, — у нас генерал, а одним только плох, совсем плох»…

Мария. Чем же он плох?.. Довольно вам о муже моем говорить.

Иван. Нет. К чему ж довольно? Мы можем… «Одним, — говорит, — никуда генерал наш не годится: душа у него велика. По ночам один плачет, о жене своей печально тоскует, забыть о ней не может, а без нее жить ему состояния нет… А жена его или супруга в немцах, свободная вещь, погибла! Вот и жжет его горе, и томится его сердце по душевной подруге! А где ж ты ее достанешь — может, она в земле давно лежит, может, нищенкой мается в рабынях…»

Любовь (с увлечением). Какой человек этот генерал! Как бы я хотела увидеть его!.. А я увижу, я увижу его! (К Марии). Какая вы счастливая!

Мария (сияющая счастьем). А я, правда, я, правда, сейчас счастливая!

Появляется внучка Никитичны Анюта. Она приносит на коромысле два глиняных горшка с ужином.

Анюта (к Никитичне). Бабушка, я ужин тебе сварила, иди щи хлебать, а кашей после заешь…

Никитична. Чего ж ты столько наварила-то? Ай добра в избе некуда девать, так ты на десятерых варишь, а я одна, да и то изжогой страдаю — какой я едок. Сварила бы мне два блюда каши — и хватит…

Анюта. Да аль я тебе одной, что ль, наварила? Тут и другой народ наш томится — пусть все кормятся, чего ты, бабушка, об одной себе думаешь?