Михаил Веллер - Своими глазами (сборник) Страница 51

— «Любовь!» — передразнивает старик, с треском рвет надвое страницу и повторяет ее движение, маша бумажками сбоку бедер: — «Любовь»! «Спать»! — Он аж подпрыгивает на кресле в злости.

На мальчика нападает смех, он фыркает. Следом фыркает негритянка, и они хохочут, глядя на хлопающего крыльями старика.

Глядя на них, начинает хохотать и старик.

— И сколько же стоит твое «спать»? — кашляет он благодушно.

— Двести долларов, — мило говорит негритянка.

Мальчик поперхивается и вытаращивает глаза.

— Сколько? — повторяет старик.

— Двести баксов, — уточняет негритянка.

— За двести баксов твой папаша трахнет носорога в джунглях.

— Почему носорога? — удивляется она.

— У него рог большой, — говорит старик.

Ночь. Старик лежит под одеялом. Негритянка снимает платье.

— Ты хочешь свет? — спрашивает она.

— Выключи.

Она гасит, снимает белье в темноте и лезет к нему под одеяло.

— Ты не можешь? — тихо спрашивает она.

— Я все могу, — усмехается старик. — Он не может.

— Я тебе помогу.

— И как я до сих пор жил без вашей помощи.

— Как ты жил? — не понимает она.

— Нормально я жил. А там — будем посмотреть.

— Ты не любишь черных?

— Нет, это, кажется, меня не любят белые.

— Бывают хорошие белые, — защищает негритянка.

— Ты меня с ними познакомишь, — хмыкает старик. — Спать пора. Возьми себе раскладушку за шкафом.

Она, отодвинувшись, смотрит на него, медленно вылезая на пол.

— Не бойся, заплачу́, — говорит он.

И вдруг показывает нехитрый фокус: на столике рядом недоетое пирожное, он накрывает его чашкой, стукает по донышку — и вынимает пирожное из-под крышки стола, а под чашкой — пусто.

Негритянка радостно взвизгивает, смеясь бьет в ладоши.

Мальчик в своей комнате стоит в темноте у двери, в трусах, вслушиваясь в звуки оттуда, затаив дыхание.

Утром мальчик у себя, стараясь не шуметь, делает зарядку и встает на весы: смотрит.

Одетый, с портфелем, ботинки в руке, он на цыпочках проходит через комнату старика: негритянка спит отдельно на раскладушке.

— Взвешивался? — спокойно открывает глаза старик.

— Да.

— Ну, сколько ты всего заработал?

— Сто пятьдесят.

— Дай мне бумажник.

Мальчик вынимает бумажник из пиджака на спинке его кресла и протягивает. Старик дает ему деньги:

— И еще столько же авансом. Оденься как человек.

— Спасибо… — радостно благодарит мальчик, осознавая.

— Наливай да пей. На толчок не ходи — такого лоха только ленивый не кинет. И купи еще мне картон, скоч и машинное масло.

— Сколько?

— Сколько надо! — мгновенно раздражается старик.

Негритянка просыпается: с улыбкой раскрывает глаза:

— Доброе утро! — И садится в постели. Одеяло сползает к поясу.

Мальчик завороженно смотрит на ее грудь.

— У нас так ходят, — поймав его взгляд, невинно поясняет она.

— У нас и не так ходят, — успокаивает старик.

Универмаг, в пункте обмена мальчик меняет свою валюту.

Ходит, глазея на одежду-обувь, щупает, ужасаясь ценам.

В кабинке (в новой рубашке) натягивает, пыхтя, тесные джинсы.

В парикмахерской мастер, кончив стричь его «под морскую пехоту», сдергивает простынку — мальчик в черной кожанке.

В уличной толчее идет счастливый мальчик — пародия на мелкого рэкетира: в ушах звучит скрипка Первого концерта Мендельсона.

Наша негритянка с толпой цветных студенток вываливается из подъезда с вывеской «Университет Дружбы народов им. Патриса Лумумбы». Веселый гомон на всех языках. Прощается, уходит одна.

Негритянка в очереди в булочной. Рядом пенсионеры считают жалкие рубли. Мимо проталкивается баба с лицом истерички.

— Мало нам жидов было — так теперь черномазые, — отчетливо и злобно бубнит она в пространство.

Лицо негритянки напрягается, она уходит из булочной.

— Чеченцы эти всюду, мало им дали, — продолжает бубнить голос.

Дома старик щупает обновы гордого мальчика:

— Хм. Турция (куртка). Китай (свитер). Самострок (джинсы). Пакистан (кроссовки). Гонконг (часы). Во. Нормальный лотошник. К снаряду!! — ревет, толкая мальчика в выпирающий животик.

Мальчик — потный, в трусах — входит на кухню: там негритянка в джинсах и передничке куховарит — баночки, бульканье.

— Здравствуйте, — растерянно кланяется он, прикрываясь руками.

— Привет! — мило улыбается негритянка и походя пальчиком щекочет его между ног.

Он в ужасе отскакивает.

В комнате мальчик — возмущенно! — старику, читающему газету:

— Она что теперь у нас, жить будет?!

— Ты за дружбу народов или за расизм? — удивляется тот. — Это я ее пригласил.

— Зачем?

— У меня сегодня день рождения. На день рождения принято звать гостей. Посидим по-хорошему. А ты, кстати, без подарка. Т-ц!..

Взрыв! огонь, дым!

Рванула цистерна на товарном дворе железнодорожной станции.

Множество колей, составы, вагоны. Между ними мечутся люди.

Маневровый тепловоз оттаскивает горящий состав.

С крыши депо бьет боец из длиннющего противотанкового ружья.

Тепловоз взрывается, разбрасывая обломки.

А день ясный, солнечный. В дыму и искрах, стоя у открытой дверцы БТРа, главарь орет на советника — указывая на погром:

— Как же ты с ними договаривался?! Мой груз!!!

— Это их территория! — бессильно кричит тот сквозь гам боя.

— Мы же поделили!! — вопит главарь.

— Они говорят, что решать может только судья!..

— Так где он?! Ищи! сука! падла! землю жрать будешь! — главарь хватает горсть земли, швыряет в лицо советнику.

Грохочет по броне, кричит в дверцу:

— Сними мне стрелков, чего встал! — И захлопывает дверцу.

БТР с рычанием уползает в дым боя.

Пожарные в робах и касках бегут к фырчащим машинам.

Множество пожарных машин под сиренами мчатся по улицам.

Пожарный поезд, поливая из брандспойтов и пеногонов, движется меж горящих составов[5].

Боец с крыши из противотанкового ружья подбивает локомотив.

Музейный паровозик-«кукушка» едет по пути, параллельно составу платформ с новыми «жигулями», и огнеметчик из кабины деловито ведет струю огня, поджигая десятки новеньких автомобилей.

Укрывшись за будкой стрелочника, главарь орет на начохраны[6]:

— Ты знаешь, на сколько здесь горит?!

— Не надо было начинать! — бесстрашно орет тот — с автоматом, в прожженном камуфляже. — Вот тебе твоя собака!

— Нашел время вспоминать! Выбей мне их всех быстро! Тебе что — людей мало?!

Десятки старых паровозов на многих путях. Люди в камуфляже, наступая перебежками, выбивают засевших в них врагов. Стрельба.

На кабине одного паровоза надпись-рисунок: «Привет победителю социалистического соревнования!» Из окна выставляется труба гранатомета, бьет по наступающему БТРу — взрыв.

ОМОН, грохоча доспехами, двойной цепью бежит к своим фургонам, заскакивает в них, и машины стремительно отъезжают.

По путям катит дрезина, на ее площадке — крупнокалиберный станкач; пулеметчик, сигарета в углу рта, садит не переставая.

Самоходная автоустановка ПТУРСов поднимает лоток, вращает, выбирая цель — и снаряды срываются по одному, кроша в пыль: дрезину; бойца с противотанковым ружьем; станционные постройки.

В своей комнате мальчик, в белой рубашке и бабочке, заворачивает книгу в бумагу, перевязывает бантиком. Идет в большую комнату — там цветы на столе: старик принимает поздравления.

— Живи сто лет здоровым! — Негритянка протягивает ему пакет.

Он разворачивает: там майки, трусы, носки.

— Тебе надо чистое белье, — поясняет она.

— С днем рождения!.. — мальчик протягивает свой пакет.

Там подарочное издание биографий великих композиторов.

— Ценю, — кивает старик.

Звонок в дверь. Мальчик идет открывать.

В дверях — милая девочка, пакетик у груди: она ровесница мальчика, но выглядит, естественно, взрослее его.

— Ты-ы?! — ошеломленно говорит мальчик, отступая.

Она входит в переднюю и голосом отличницы произносит: