Гульнара Ахметзянова - Моя защита. Роман-пьеса Страница 6

Толик. Да у тебя нормальная теща.

Брат. Мне с ней не жить. А вот генофонд они подпортили как следует, мелкая-то у нас еще тот кабанчик получилась.

Толик. Давай допьем, что ли?

Брат. Тебе лишь бы выпить. Вот тебе плевать, какая у меня дочь, а она, между прочим, тебе племянницей приходится.

Толик. А что я могу сделать?

Брат. Вот за что я мусульман уважаю, так за то, что они неравнодушны друг к другу. Они — один за всех, все за одного. Вот чем они сильны. Они со всеми своими родственниками отношения поддерживают, не то что мы, заперлись в квартирках — и по хрен, что племянница от ожирения коньки может отбросить.

Толик. Ну давай ей операцию сделаем. Пусть ей желудок ушьют.

Брат. Ты что, с ума сошел?!

Толик. А что ты тогда хочешь?! (Пауза.) Пусть она у меня поживет, я ее на сухой паек посажу.

Брат. Ее нельзя на сухой паек, у нее запоры.

Толик. Ешь вода, пей вода, срать не будешь никогда.

Брат. Так вот я тоже думаю, что ожирение — это распущенность. В концлагерях упитанных не было. (Пауза.) Ладно, пойду я. (Пауза.) В магазин еще надо, продуктами на неделю затовариться.(Направляется в прихожую.)

Толик. Не хочешь взаймы дать?

Брат. Ты же недавно зарплату получил.

Толик. Хочу куртку помоднее да потеплее купить.

Брат. Мерзнешь, что ли?

Толик. На осень позднюю.

Брат. А ты бегай. Знаешь, как тепло будет, даже вспотеешь, если очень быстро.

Толик. Точно. Движенье — жизнь.

Брат. Да нет у меня с собой на куртку. Заходи на днях. (Выходит из квартиры.)

Толик. в магазине, стоит в очереди в кассу.

Ненавижу супермаркеты. Я не из тех, кто полную тележку набирает, и меня напрягают большие магазины самообслуживания. Мне привычней маленькие магазинчики с хамоватыми продавцами, откуда быстро взял, что нужно, и вышел. Но таких магазинов не осталось в округе. А в этом не предусмотрены даже корзинки, вот и приходится стоять с большущей тележкой, на дне которой лежат пачка сосисок, пачка доширака, булка хлеба, кило весового сахара в полиэтиленовом пакетике и киви в лоточке, ровно шесть штук. Люблю я киви, а еще, говорят, в них очень много витаминов. Стоящая впереди приятно пахнущая мадам время от времени косит в мою сторону, да и у стоящего сзади отжившего свое мудака с видом молодящегося метросексуала я вызываю неприятные ощущения. А все дело в том, что я зашел в магазин сразу после работы, от меня несет потом, а после базы еще и гнилью, и еще чем-то тошнотворным. В общем, не работающим физическим трудом меня не понять, а поэтому всех в жопу, и я буду всех бесить. Вдруг вспомнил, как в общаге, за неимением денег и мяса, делали котлеты, «Первое апреля» они назывались. Длинная очередь двигается медленно, я оставляю тележку, иду за пачкой геркулеса и куриными кубиками. К моему возвращению, по-моему, очередь не сдвинулась. Ну куда столько набирают, когда до хрена людей голодает? Где совесть? Пачку геркулеса и куриные кубики бросаю в тележку и поворачиваюсь к мудаку. Он как-то сразу настораживается.

Толик. Вы когда-нибудь пробовали котлеты «Первое апреля»?

Мудак. Что?

Толик. Котлеты «Первое апреля»?

Мудак (недовольно). Вы что, меня разыграть решили?

Толик. А хотите, дам вам рецепт?

Мудак продолжает бычить. Тетка, явно заинтересованная, встает вполоборота и греет уши.

Толик. «Первое апреля» — это потому что в них нет мяса. Но на курином бульоне вкус вполне получается куриный.

Мудак. Отстаньте от меня.

Толик. Конечно, не сорок первый год, но все же не у всех он и сытый, вдруг пригодится. Мороки с этими котлетами — кот наплакал, да и продуктов тоже.

Мудак. Спасибо, я не голодаю.

Толик. Ну а вдруг? В общем, потребуется-то всего пара стаканов геркулеса, один кубик куриного бульона, можно два, это уж по желанию, одна луковица.

Мудак. Мне это неинтересно.

Толик. Что вы меня перебиваете? Вам неинтересно, может, кому другому интересно.

Мудак. Тогда не говорите это мне. Отвернитесь и говорите.

Толик (смотрит прямо на него). Сейчас, я буду у вас спрашивать, отворачиваться мне или нет. Так вот, пару стаканов геркулеса, один кубик куриный, одну луковицу, одну морковку, одно яйцо, немного соли, можно еще поперчить и еще каких-нибудь специй добавить.

Мудак. Да что вы ко мне пристали? (Отворачивается.)

Толик. Значит, не будете меня слушать?

Молчание. Очередь постепенно двигается. Внезапно мадам поворачивается к Толику.

Мадам. А я помню эти котлеты еще с общаги.

Толик. Да? (Оценивающе разглядывает ее.) Мы тоже их в общаге делали.

Мадам. Приедем — всего вдоволь, а потом, как деньги закончатся, вот эти котлетки едим.

Толик. Мы вагоны разгружать ходили, и нет чтобы деньги на еду тратить, так мы их на сигареты, выпивку, еще и на дискотеку.

Мадам. Так мы же тоже так же. Жили с детдомовскими, им, чтобы не пропивали, выдавали продуктами, а из продуктов — гречка, сахар, геркулес, мука. Так я долго после общаги не могла смотреть на гречку, да и на геркулес тоже.

Толик. Никогда бы не подумал, что вы тоже из наших.

Мадам. Так ведь столько лет прошло.

Толик. Но не забывается ведь.

Мадам. А когда сладенького захочется, из муки, сахара и воды делали лепешки и жарили на масле.

Толик. Да, да, их девчонки в духовке пекли, и только они в комнату, мы — цап-царап. А потом они сторожить начали. На чай приглашали.

Мадам. Какие же они вкусные были. (Пауза.) Помню, варишь суп и только отлучишься на минутку, а кастрюли уж и нет. Видимо, на плитке доваривали. На следующий день заглянешь в кухню, кастрюля, как ни в чем не бывало, стоит чистенькая на плите.

Подошла очередь мадам, она двигает груженую тележку ближе к кассе, выкладывает товар, после чего поворачивается к Толику, обмениваются улыбками, и она уходит. Толик, расплатившись, раскладывает продукты в пакеты, выходит из магазина, в это время заходит парень с велосипедом, Толик придерживает дверь, но, не дождавшись, пока тот зайдет, отпускает створку. Дверь с размаху бьет по велосипеду, велосипедист испуганно оглядывается.

Велосипедист (не успев понять). Спасибо.

Как же мне стало стыдно, так стыдно, не объяснить словами. Я правда не хотел так делать, это произошло само собой, спонтанно, по привычке.

Не знаю уж, в какой момент я испугался, но мой страх, видимо, почуяла эта сволочь, которая, не успел я оглянуться, больно цапнула меня за ногу, при этом порвала брюки и, как ни в чем не бывало, шустро убежала— я даже не успел лягнуть ей в морду. Вернее, ему. Этого старого коротконогого кобеля все во дворе подкармливали и звали Мишкой, и такой подлости я от него никак не ожидал. Я сто, да какой сто — тысячу раз проходил мимо этой твари, и вот именно сегодня она внезапно выскочила из-за гаража. Нога болела, я задрал штанину, на месте укуса был синяк с кулак и остались следы от зубов. Ну хорошо хоть раны нет, не надо бежать, делать прививку от бешенства. А то хрен знает, чего ожидать от этих бродячих собак. У штанины была более горькая участь, не до конца оторванный лоскут висел на штанине, и починить, чтобы не было заметно, навряд ли удастся. Прибить его мало!

Толик. входит в квартиру.

Таня (удивленная). Ты же звонил, не собирался ко мне, говорил, что дел полно.

Толик. Дела подождут. (Обнимает, целует.) Соскучился. (Достает из пакета и протягивает Тане книгу.)

Таня (читает название книги). «Большой приз». (Листает книгу, разделяет склеившуюся страницу). «Арине Суховой в честь успешного окончания учебного года», восемьдесят девятый год.

Толик(смущенно). Блин, я и не заметил.

Таня. А кто такая Арина Сухова?

Толик. Одноклассница.

Таня (с усмешкой гладит лист). Страницы чистенькие, гладенькие, поди-ка, не читал ни разу?

Толик. Ты же любишь лошадей, вот и почитаешь.

Таня. Люблю? Я их видела-то всего пару раз вживую, и то каких-то истощенных возле зоопарка. Ну ладно, полюблю, значит.

Толик. Ты еще говорила, что в прошлой жизни, наверное, была лошадью, помнишь?