Александр Галин - Библиотекарь Страница 7

Ковалёв. Подождите, постойте… Ничего не понимаю!.. Как такое может быть?.. Почему Валера?..

Инна Сергеевна. Сами разберутся, сами! Юра уже не мальчик. Не надо! Вы думаете, он в петлю полезет? Не волнуйтесь. Пора уже и ему пострадать.

Ковалёв. Он достаточно настрадался за свою жизнь!

Инна Сергеевна. Не мальчик. Ваша идиотская опека довела его до этого. Уведут ее – будет наука! Не хочу ворошить прошлое… это вы погубили ему жизнь. Вы плохой воспитатель. Два раза вы это доказали. Ваш сын тоже не был готов к жизни. Вы забрали у меня Юру, внушили ему книжные прописи – вот он и получил на полную катушку. Кому он нужен теперь с таким прошлым?! Какая дура повесит себе на шею камень: ведь он хуже любого инвалида!

Ковалёв. Инна, вы же сами привезли нам Юру… ему не было и года! Привезли завернутого в холодное одеяло. Вспомните!

Инна Сергеевна. Посмотрите, что вы за мужчину воспитали! Вы гордитесь своим внуком? Оставьте его наконец!

Вбегает Паша.

О черт! Что он ходит сюда?

Молчание.

Владимир Викторович, давайте не будем лезть в это дело! Они – братья, решат все и без нас… Ваш встретил первую юбку и уткнулся!

Ковалёв. Нет, не понимаю!.. Объясните…

Паша (задыхаясь). Преследует Екатерина Федоренко!

Инна Сергеевна. Опять он! Закрыта библиотека, ремонт. Уходите!

Паша. Сейчас ворвется! Пьяная!

Исчезает. Появляется готовая на все Федоренко.

Федоренко. Пашка! Где он? (Видит Инну Сергеевну.) Это еще кто здесь така-а-ая?!

Инна Сергеевна. Вы поняли меня, Владимир Викторович?

Молчание.

Федоренко. Женщина, где я вас видела?

Инна Сергеевна. Что? Что вы хотите?

Федоренко. О господи! До чего же лицо знакомое! Женщина, я вас где-то видела. Вы местная?

Инна Сергеевна скрывается на жилой половине.

Дед, а дед, и голос ее… Точно ее! (Зовет.) Пашка, не поверишь, кого я видела! Знаешь кто тут? И лицо ее, и голос! Сама-а!.. живая… Дедушка, неужели это она?.. Наша, из телевизора?.. Сказать кому – не поверят. Живая!

Ковалёв не отвечает. Из артели доносится крик Паши.

Паша. Внимание всем! Работу заканчивай! До начала нашей беседы остается считанное время!

Федоренко слышит голос брата, но не двигается с места. Так же неподвижен и Ковалёв. Потом вдруг быстро направляется к двери, за которой исчезла Инна Сергеевна.

Федоренко. Пашка, слушай, что скажу!.. (Счастливо улыбаясь, устремилась в артель.)

Оттуда опять раздается голос Паши.

Паша. Говорю для всех: сегодня воскресенье. Воскресенье! До начала беседы считанное время! Считанное время!

Действие второе

Слышно, как в артели по-прежнему работают инвалиды. Их стало еще больше. Ритм монотонного, невеселого труда все набирает и набирает силу. В библиотеке озабоченный Паша расставляет стулья. За ним неотступно следует Екатерина Федоренко.

Паша. Есть добровольные начала жизни, Катя! Видишь, люди работать начали в выходной, а некоторые уже вторую смену подряд. Я их спрашивал, они на мастеров указывают, говорят: они приказали добровольно поработать. Сами-то мастера отдыхают.

Федоренко. И ты иди домой, отдыхай. Пойдем, я сварю вкусненького. Что тебе дала эта общественная работа? Это хуже водки. Пьяный мужик, если дрова начнет рубить, палец себе отрубит, а общественный – не знает, с какой стороны топорище растет. Ты же был такой умелый во всем, Павлик! Вся улица, вся округа тобой только и жила. Всем ты был помощником. Я понимаю, если бы ты верующий был, молиться бы стал ни с того ни с сего! А ты торчишь круглый день в библиотеке, даже ночью сидишь. Люди говорят – и ночью читаешь! К чему тебе это? Ум не выдержит, его у тебя и без того нет. Я знаю, кто тебя взбаламутил. Люди говорят – опять его заберут, ушлют! Зачем ты путаешься вокруг него?

Паша. Юрий Алексеевич меня слушает, не перебивает. Я ему могу все рассказать про себя, Катя. Иногда я думаю: не святой ли он?

Федоренко. Какой же святой под надзором-то?

Паша. А вся история наша разве не через тюрьмы проходит? Чем больше человек добра хочет сделать, тем больше ему от людей достается.

Федоренко. Какое же это добро мне, например, от него? Какое мне облегчение? Ведь мне теперь одной со всем приходится управляться. Не буду говорить про детей, которых ты любил, Паша, и был для них лучше любого отца. И если бы не ты, как бы я могла их растить? Никто твоих заслуг не забывает. Вот возьмем, к примеру, Модеста. Я сейчас посадила его на цепь, и я взяла и пошла с ним к Ковалихе. По пути он шел, как воспитанное животное. Мы пришли. Что ты думаешь, он, гад, сделал? Он, как только увидел свиноматку, начал так бить копытами о землю – прямо вот хоть не верь!

Паша. Его морально подготовить надо было, убедить.

Федоренко. Все его просили всякими угощениями. Он начал так орать – свинья просто даже испугалась, потому что – даю тебе крест! – он встал на задние лапы, как на митинге. Соседи сбежались, а он рванулся так, что вместе с этой цепью, смотри, чуть мне палец не переломал! И он так с этой цепью несся!.. и собаки гнали его. А уж потом прямо по полям, не разбирая дороги. Паша, до ночи надо его вернуть, иначе его волки сожрут. Говорят, волки собак таскать стали, а тут такой окорок к ним прибежал!

Паша. В каких он полях?

Федоренко. Прямо за элеватором. За что такие деньги волкам отдавать? Я бегала, я кричала: «Модест! Модест!» – он не отзывается. Он только на тебя идет. Пойди его домой отведи.

Паша. Катя, неужели моя жизнь – свинью на поводке водить?

Федоренко. Ну, хорошо! Давай, давай его не водить. За каждый его визит мы поросеночка получаем. Почему ты бросил это дело? Это очень выгодное мероприятие. Иначе тогда давай его заколем. Зачем нам боров? Жрет дисциплинированно, а дела своего не делает. Что мы, бесплатный ресторан будем устраивать ему? Люди говорят: они его прокармливать задаром не будут.

Паша. Раньше все смеялись надо мной: свинью на поводке водит! Теперь понадобился. Нет, Катя, Модест пусть сам решает свою судьбу. Это природное явление. Он если не хочет больше, нельзя его заставлять. Значит, у него другое на уме. Вы же звери! Я его для науки вырастил! Я показал перспективу природных явлений мира, а вы!.. Он же эталонный образец! Он для выставки был задуман!.. Вы из него сделали племенного кабана.

Федоренко. Ну пойди позови его. Он к тебе пойдет.

Паша. Оставь меня! Оставьте меня! Дайте мне больше не заниматься всем этим.

Федоренко. На что мы жить будем без него, Пашка? Чем мне тебя кормить, дурак?

Входит Валера, достает сигареты, закуривает.

Паша. Вот мы с вами не договорили, и я не успел вам рассказать, что главным доводом, который выдвигал Константин Эдуардович, было обязательное стремление человека подняться ввысь и там через способство невесомости…

Валера. Иди, иди… Потом про невесомость.

Паша. Невесомость есть наибольшее благо! С помощью невесомости есть возможность преодолеть все человеческие препятствия и барьеры. Там, – указывал Константин Эдуардович, – среди тепла и света, мы будем парить и падать, но никогда не упадем.

Быстро вошла Наташа, махнув рукой, уходит.

Там никто ни о чем не вспомнит и ни о чем вперед не подумает…

Валера. С Циолковским я тоже согласен, и с Мичуриным тоже. Иди, дорогой.

Паша. А я думаю, я решаю, я посвятил учению Мичурина целую жизнь. Мне довелось встречаться с этим великим человеком: родом я из Козлова. Я тоже добивался самых громадных результатов в земледелии, потом переключился на петухов.

Валера (Наташе). Зачем ты вышла? Я тебя не звал.

Наташа. Мало ли у меня здесь своих дел!

Валера. Ну, иди, иди по делам. Сейчас брат сюда придет…

Наташа. Не волнуйся, он там с матерью. Взял ее на себя: Инна Сергеевна в меня вцепилась, начала к нему сватать… Значит так, чтоб ты был в курсе: Юра про тебя все знает. Я ему сегодня утром все рассказала про тебя и про меня.

Валера. Зачем?

Наташа. Это уже мое дело!

Валера. А может, он тебе приглянулся?

Наташа. Ты не шути так – я на пределе.

Паша. У меня петух был обучен до такой степени, что каждый час, начиная с гимна, кричал ровно столько, сколько положено: в шесть часов – шесть раз…

Валера. Мы потом поговорим о петухе.

Паша. А что говорить! Петуха съели! Того же Модеста сколько раз хотели заколоть, да жадность не давала. Они до того его использовали, что он из культурного кабана превратился в агрессора половой жизни! Только я надеваю на него ошейник – он плачет, до того его свиноматки довели!