Алекс Тарн - Вот пришел Кандимен Страница 7

Жена. (запальчиво) Нет, ты мне одолжений не делай! Подумаешь! Провидец нашелся! Может, ты еще и по картам гадаешь? Тьфу! (передразнивает) "Тогда"!.. "Может быть"!.. "Все было бы по иному"!.. Какая же ты сволочь, Джон Рекхэм! (срывается в истерику) Сволочь! Как ты можешь меня обвинять в этом?!

Муж. Да кто же тебя об…

Жена. (в истерике) Заткнись!

Пауза. Жена рыдает, Муж неуклюже пытается ее успокоить. Следующие слова она произносит сквозь слезы.

Жена. Да, наверно, ты прав. Я — никудышная мать… (кричит, отвечая на неслышные возражения Мужа) Нет, плохая!.. плохая!.. Но я же не знала, что это так кончится! Мне никто не сказал! Мне даже спросить было не у кого… одна, среди дурных, вечно пьяных мужиков.

И потом — я не хотела оставаться на берегу. Я так привыкла к тебе, Калико, я не хотела… я боялась, что ты забудешь меня, оставишь где-нибудь и забудешь… (лихорадочно) Но я клянусь тебе, слышишь, клянусь всем чем можно — если бы я знала, что наш маленький Вильям умрет из-за моей глупости, из-за того, что я не хотела сойти на берег, из-за того, что я продолжала прыгать по палубе, натягивать паруса и ходить в атаку… если бы я знала — к чему это приведет, то клянусь, я бы сидела на берегу с первого дня, слышишь — где угодно — хоть на Кубе, хоть в Мексике, хоть где…

Но я ж не знала, Господи, я ж не знала, не знала…

Жена, скорчившись, прячет лицо в руках. Муж гладит ее, пытаясь успокоить.

Муж. Ну не надо, не надо… все прошло… Анна, это было так давно… все уже давно кончилось…

Жена. (тихо) Ничего не кончилось, Калико. Все эти годы, все эти долгие триста лет не было ни единого дня, чтобы я не вспоминала его, нашего маленького Вильяма. А ведь он прожил всего двое суток! Всего двое суток, но я уже успела к нему привыкнуть… Повитуха сразу сказала, что он не выживет, но я надеялась, особенно на следующее утро, когда он так хорошо поел. (усмехается) Вы мне настолько задурили голову всеми этими россказнями о Морской Ведьме, что я сама уже наполовину боялась, что в груди у меня окажется кровь, и я не смогу кормить моего ребенка.

Но там было самое настоящее молоко, молоко, слышишь? И его было столько, что хватило бы на целую тройню, на целую тройню… А он был один, наш Вильям, маленький недоношенный мальчик. И он не смог… по моей глупости… Боже, какая дура!.. какая дура!..

Муж. Ну все, все…

Жена. Почему ты не дал мне сдохнуть тогда же…

Муж. (угрюмо) Месяц. Целый месяц я держал тебя за руки. Караулил. Иногда связывал, чтобы приготовить еды или немножко поспать самому. Потому что как только какая-нибудь из твоих рук оказывалась свободной, ты тут же хваталась за любую вещь, которая могла бы помочь тебе убежать на тот свет. Первые дни ты еще и кусалась, как дикая кошка. А потом стала хитрить. Помнишь, как я не уследил, ты вырвалась и разбила голову об угол стола?.. Вот он, шрам… Плохо так говорить, Анна, но этот удар об стол обернулся к лучшему. Убить не убил, но мозги перетряхнул. С тех пор ты стала потише.

Жена. Ага. Ты победил. Ты победил меня, непобедимую Анну Бонни! Это было мое второе поражение в жизни, после маленького Вильяма. С тех пор они пошли косяком, поражения — только успевай подниматься…

Муж. Это было на Кубе, правда? Или нет? Ну да, конечно, на Кубе. Потом я еще увез тебя назад, в Нью-Провиденс. Думал — там, среди твоих старых друзей ты быстрее придешь в себя.

Жена. Бедный Калико! Из-за меня ты сошел на берег, пожертвовал шлюпом, надежной командой и званием капитана! (насмешливо) Не жалко было этого всего ради полубезумной старой дуры? Мне ведь тогда было уже под двадцать.

Муж. Конечно, жалко! Жалко, что я мог пожертвовать только этим. Да будь у меня все испанское королевство, с британским впридачу, я бы и его отдал, не задумываясь, за одну только твою улыбку. Но у меня не было королевств — ни того, ни этого… был только шлюп… правда, очень хороший шлюп, но его, видимо, оказалось недостаточно для того, чтобы ее выкупить…

Жена. Кого — выкупить? Что ты несешь?

Муж. Ее, твою улыбку. Трудно поверить, но ты тогда не улыбалась. Совсем.

Жена. Да ну?

Муж. Клянусь тебе собственной петлей! Даже твои любимые кабаки в Нью-Провиденс не помогали. Даже Пьер Анютины Глазки. Он-то меня и надоумил. "Послушай, Джон…" Он называл меня «Джон» — потому что никак не мог вымолвить моего прозвища без того, чтобы не сорваться в хохот — уж больно его смешили мои трехцветные штаны в полоску.

Жена. Что поделаешь? У Пьера был безупречный вкус. Твои штаны казались ему чем-то совершенно чудовищным.

Муж. (фыркает) Подумаешь, вкус! У него был вкус гомика. Я никогда его не любил. Если б не ты…

"Послушай, Джон, — сказал он мне тогда, глядя на твою безумную физиономию. — Клин клином вышибают. Сделай ей нового ребенка, и она успокоится. Только постарайся на этот раз, чтобы все было гладко — насколько это, конечно, возможно с такой дикой кошкой. Забудь про море на пару годков, поселись тут, на Багамах… а там — Господь велик!"

Ха! Легко ему было говорить — "сделай ей ребенка"! Как будто ты тогда давала мне до себя дотронуться!

Жена. Еще трех месяцев не прошло. Мне и подумать об этом было противно.

Муж. Ну я и прикинул — а может, он прав? Годик-другой… время все лечит. Деньжата у меня кое-какие водились… можно было попробовать. (после паузы) Если бы не этот легавый сукин сын, твой муженек!

Жена. Джеймс Бонни… подлый шакал. Жаль, что я не прибила его до смерти еще тогда, в самом начале. Только легавым он не был, Калико. Подлец — это да, но не легавый. Он держал черепашью ферму в Нью-Провиденс, тем и жил.

Муж. Как бы не так! Ферма-фермой, но заодно он подрабатывал осведомителем у губернатора Роджерса. Знала бы ты, скольким хорошим парням сплел твой Джимми пеньковые воротники!.. Я думаю, что и нас с тобою арестовали в обмен на чью-нибудь голову. Мол, посадите под замок мою жену-прелюбодейку, а я вам за то расскажу, в какой бухте скрывается бриг Черной Бороды. Что-нибудь в этом духе. Вот нас и прихватили.

Жена. Ага… (задумчиво) ну тогда все становится понятней… Ах, Джимми, Джимми… Смотри, как он все рассчитал! И я уже не та — так, зареванная несчастная баба вместо прежней лихой дуэлянтки. И Чидли Баярд в отъезде. И Калико Джек — без шлюпа и без команды… бояться некого. Одного он не знал — что губернатор Роджерс мне должен.

Муж. Должен? Чего это вдруг? Губернатор? Тебе?

Жена. (неохотно) Да была там одна история… неважно.

Муж. Отчего ж неважно? Расскажи.

Жена. Как-нибудь потом.

Муж. Когда потом? Еще лет через триста? Расскажи сейчас.

Жена молчит. Муж грохает кулаком по столу.

Муж. Эй, Анна Бонни! Ты, конечно, мною вертишь, как хочешь. Но и я тебя знаю, как облупленную. И я не люблю, когда ты молчишь так, как сейчас. Я тут же начинаю воображать себе всякие разности. Так что лучше расскажи, а то хуже будет.

Жена. Ладно, ладно. Черт с тобой. Тебя же берегу, дурак… (замолкает)

Муж. Говори!

Жена. (вздыхает) Помнишь, где-то за неделю до ареста мы сидели в таверне "Два Якоря"?.. Ну когда началась драка?..

Муж. Да как можно это упомнить? Мы каждый вечер сидели в "Двух Якорях", и каждый раз там была драка!

Жена. Да нет… Тогда как раз пришел галеон «Виктори» из Портсмута, и в таверне было полно свеженьких английских офицеров.

Муж. Ну?

Жена. Один из них был совсем безусый дурачок, ребенок лет восемнадцати.

Муж. А… погоди-ка… теперь вспоминаю. Но не этот ли «ребенок» убил в тот же вечер на дуэли… этого… ээ-э… как его… (прищелкивает пальцами, пытаясь вспомнить) ну…

Жена. (мрачно) Старину Гарнье.

Муж. О! Старину Гарнье! Ничего себе ребенок! Гарнье умел фехтовать как бог. Почти как ты в прежние твои годы…

Жена. А ты видел?

Муж. Что?

Жена. Как он убил Гарнье?

Муж. (недоуменно) Конечно, нет. Да и как я мог видеть? Они вышли вдвоем на задний двор, все чин по чину, а наутро там нашли труп. Как всегда. Необычным было только то, что на этот раз трупом оказался Старина. Ума не приложу — как он дал себя заколоть. Вроде и не пьян был.