Александр Игнашов - Нюрнберг. Скамья подсудимых Страница 8

ГЕРИНГ (не вставая с кровати). Заходите, друг мой, заходите. Пришли меня поздравить? Я ждал вас.

УИЛЛИС: Я знаю, как может быть одиноко на Рождество, если ты вдали от дома.

ГЕРИНГ: Последнее Рождество в моей жизни — вы это хотите сказать? Что там сейчас по радио?

УИЛЛИС: Наверное, музыка.

ГЕРИНГ: Ваша или наша?

УИЛЛИС: До Рождества несколько минут. (Передаёт фляжку.)

ГЕРИНГ (отпивает). Коньяк? Между прочим, за это вы можете пойти под суд.

УИЛЛИС: Ваши жена и дочь здесь, в Нюрнберге.

ГЕРИНГ: Думаете, свидание с ними сломает меня? (Отпивает ещё.) Что вы делаете на Рождество у себя в Техасе? Собираетесь за столом всей семьей? А утром, после Рождества?

УИЛЛИС: Открываем подарки, едем в церковь, потом — к бабушке, она угощает нас индейкой.

ГЕРИНГ: Детство — самые счастливые дни!

УИЛЛИС: С дедушкой я ходил на охоту на перепелов.

ГЕРИНГ (отпивает ещё, возвращает фляжку). Я был главным егерем Германии. А какая охота в моём поместье!

УИЛЛИС (отпивает из фляжки). Гитлер любил охоту?

ГЕРИНГ: Фюрер был вегетарианцем, считал, что убивать животных аморально.

УИЛЛИС: Да?

ГЕРИНГ: Да!

Оба смеются.

ГЕРИНГ: Вегетарианец, но какие устраивал обеды! Сам не пил и почти не ел. Знаете, друг мой, вы напоминаете мне лучших молодых офицеров, которые у меня служили.

УИЛЛИС: Спасибо, сэр! (Отпивает из фляжки, передает её Герингу.)

ГЕРИНГ: Непостижимо, как в апреле сорок пятого в Германии не нашлось ни одного офицера с зажигалкой, чтобы спалить наши архивы!.. (Пауза.) Рождество! Последнее Рождество в моей жизни… Год назад фюрер вернул в нас веру. Я помню, как он болел. Глисты, боли в желудке. Операция на горле. Восемь дней фюрер молчал, в Рождество заговорил. Его речь по радио вдохновила нас. Он обещал новое оружие и новые победы. Танки Рундштедта пошли на Антверпен. Наступление захлебнулось, Рундштедту дали Железный Крест, последняя наша надежда умерла… С Рождеством, лейтенант!..

Белые хлопья снега кружат над землей под музыку и помехи в радиоэфире. По коридору Дворца Правосудия идут навстречу Руденко и Джексон. Кивнув и разминувшись, через пару шагов останавливаются и сходятся вновь.

РУДЕНКО: Я бы хотел поздравить вас с Рождеством, мистер Джексон.

ДЖЕКСОН: Благодарю вас. В Советском Союзе больше любят Новый год?

РУДЕНКО: Тоже работаете до поздней ночи?

ДЖЕКСОН: Как видите. Вы неплохо говорите по-английски. А я не говорю по-русски! Как же нам найти общий язык? (Берёт Руденко за руку.) Знаете, Роман…

РУДЕНКО: Оправдательный приговор будет?

ДЖЕКСОН: Боюсь, что — да.

РУДЕНКО: Если Густав Крупп может быть свободен…

ДЖЕКСОН: То и Дёниц, и Шпеер, и фон Папен…

РУДЕНКО: Советский Союз никогда не признает такого приговора.

ДЖЕКСОН: Голосуют четверо судей. Один — ваш, один — наш, плюс француз и англичанин. Ни вы, ни я ничего не изменим. Голосуют Лоренс, Биддл, де Вабр и Никитченко. Кого-то повесят, кого-то оправдают, кто-то отсидит в тюрьме свои пятнадцать-двадцать лет.

РУДЕНКО: Разве мы с вами здесь для этого? Приговор нацизму — вот что главное!

ДЖЕКСОН: Если бы наши лидеры понимали друг друга так, как сегодня вы понимаете меня, а я понимаю вас! Я просил Президента об отставке. Президент отказал мне.

РУДЕНКО: Вчера опять отключали синхронный перевод.

ДЖЕКСОН: Техника шалит. Или люди. Я смотрю на судью Лоренса и поражаюсь его сдержанности. Я бы давно уже сорвался, а он задаёт этим типам какие-то вопросы, вечно что-то уточняет… Здесь, куда ни придёшь, все окна зашторены, словно продолжается война… Вы пытаетесь доказать внезапность нападения Германии на Советский Союз. Все понимали, что война неизбежна. У вашей разведки были все данные. Какая внезапность? Вы же собирались бить врага на его территории, пели песни, смотрели кино.

РУДЕНКО: Знать и верить — не одно и то же. В Самарканде в ночь на двадцатое июня антрополог Герасимов вскрыл в мавзолее Гур-Эмир гробницу Тимура и показал на кинокамеру его череп. Никто не верил в проклятие тому, кто потревожит могилу бога войны.

ДЖЕКСОН: Вы верите в эту мистику?

РУДЕНКО: Двадцать второе июня по церковному календарю — День Всех Святых, в земле российской просиявших! С Божьей помощью и рассеяли вражью силу.

ДЖЕКСОН: Коммунист говорит со мной о Боге!.. (Пауза.) Вас не смутило, что речь Покровского о преступлениях немцев в Катыни осталась за рамками протокола? Москва решила, что НКВД не имеет никакого отношения к расстрелу польских офицеров под Катынью. Судья Лоренс потребовал доказательств. С ними выступил не Рагинский, прокурор на процессах троцкистов, и не Шейнин, прокурор на процессе об убийстве Кирова, а Николай Зоря. «Сколько поляков вы расстреляли в Катыни? Тысяч десять?» Конечно, пусть фашисты ответят и за это! Москва решила стоят на своем? Обвинение от США, Великобритании и Франции не поддержат протест советского обвинения по катынскому вопросу. Трибунал повторно рассмотрит этот вопрос и оставит своё решение в силе. Главное не это. И моя, и ваша командировки в Нюрнберг затягиваются. (Передаёт Руденко записку, тот кладёт её во внутренний карман пиджака.) Вот что главное!.. (Пауза.) Николай Зоря, заместитель генерального прокурора, он блестяще провел допрос фельдмаршала фон Паулюса. Об этом писали все газеты! Но доказать внезапность нападения на Советский Союз он не смог!

РУДЕНКО: Его речь оборвали на полуслове, кабины переводчиков отключили. Техника шалит? Или люди?

ДЖЕКСОН: Далее допрашивать Паулюса будете вы?.. (Уходит во тьму.)

РУДЕНКО (один в луче света). Министр иностранных дел Германии, советник фюрера по внешней политике Иоахим фон Риббентроп не раз заявлял о том, что евреи должны быть истреблены или сосланы в концлагеря — других вариантов нет. Сбитых в небе Германии английских и американских лётчиков он призывал линчевать на месте. В апреле сорок пятого Риббентроп сбежал. В Гамбурге под носом у английской комендатуры снял комнату в неприметном доме, в июне случайно был арестован. В Нюрнберге он с гордостью говорил о том, что, появись в его камере Гитлер, он по-прежнему выполнял бы его приказы. На допросе я спросил его: «Вы считаете войну с Советским Союзом агрессией?» «В буквальном смысле — нет. Речь шла о превентивной войне», — ответил он. «О превентивной войне?» — переспросил я. «То, что мы напали, нельзя оспаривать», — он смеялся мне в глаза. Он смеялся, а я думал о Николае Зоре… Зоря был обязан не допустить показаний Риббентропа о секретном протоколе к советско-германскому договору о ненападении. Но Риббентроп и Вайцзеккер под присягой раскрыли его содержание. На следующий день Зорю нашли мёртвым. Он лежал в постели. На одеяле — пистолет, на подушке — тёмное пятно, кровь. Неосторожное обращение с оружием. Накануне вечером ему звонил сын, сдав школьные экзамены, он собирался приехать к отцу. Из комнаты, где лежал Зоря, офицеры НКВД забрали всё. В кармане пиджака была записка, на подоконнике — гильза, на столе — документы. Всё упаковали и спецпочтой отправили в Москву… В тридцать девятом году по распоряжению Берии Николай Зоря проверял законность приговоров о вредительстве. Там не всё было чисто, Зоря не ограничился формальным отчетом. Из прокуратуры Зорю выгнали. Могли и посадить, если бы не частичная мобилизация. Он вступил в Красную Армию рядовым, воевал в Финляндии, под Сталинградом, Орлом, Белостоком, вернулся в прокуратуру. Настоящий профессионал, честный человек, в декабре сорок пятого он как советник юстиции прибыл в Нюрнберг. Новый, с иголочки мундир… К утру гроб доставили на аэродром, цинковый гроб, тяжёлый. Дождь лил стеной, самолёт не мог вылететь в Москву. От Сталина пришел приказ: похоронить в Германии, засекретив место захоронения. Внезапность нападения Германии на Советский Союз мы так и не смогли доказать.

Геринг с фляжкой в руке шагает по камере. Уиллис слушает его монолог.

ГЕРИНГ: Не было никакой внезапности! Не было! Когда Риббентроп приехал в Москву, Сталин беседовал с ним больше трёх часов, но с советской стороны пакт и секретный протокол к нему подписал не Сталин, а Молотов. Мы вошли в Польшу, Сталин был занят Западной Украиной, Прибалтикой, Белоруссией. За войну с Финляндией СССР исключили из Лиги Наций. Финляндия выстояла, Сталин снял Ворошилова с поста наркома обороны. Мы оккупировали Данию, Норвегию, Бельгию, Голландию, Францию. Русские вошли в Прибалтику, мы — в Румынию. Фюрер назначил день форсирования Ла-Манша. Англичане бомбят корабли нашего десанта, а в августе сорокового года — Берлин. Фюрер был в шоке. Англичанам мы ответили бомбардировкой Лондона, русским — планом «Барбаросса». В марте сорок первого разведка доставила Сталину практически весь этот план. Он знал, когда мы ударим. Знал, но не верил!