Владимир Голышев - ЯРМОНКА Страница 8

Как наш арапчонок? Непоседливый? В отцовскую масть?

Наталья Николаевна (с досадой): У нас же оговорено: девочку ждём.

Пушкин (задумчиво): Ах, да. Невесту… Иные бойчей женихов, а?

Отстраняет голову, пристально смотрит на жену.

Ты будто грустна? Скажи, что тебя тревожит, душа моя?

Жена молча опускает глаза и отрицательно качает головой. Пушкин обнимает ее за плечи.

Знаешь, во всяком супружестве приходят такие тревожные минуты, когда пропадает теплота, сердечность, доверительность… (заглядывая ей в глаза) Слышишь, ты не отдаляйся от меня. Хуже нет – фантазиями увлечься. Нагрезится принц в сверкающих латах. (шутит) Ударится оземь – обернется зайцем. Опять ударится – уткой. А на третий раз обернется бравым кавалергардом. И тогда мне придется его убить. Если попаду, конечно – кавалергарды нынешние вертлявы.

Жена прыскает. Пушкин вывел ее из меланхолии.

Наталья Николаевна: Ну и что твой малоросс?

Пушкин (задумчиво): Смешно. Да актеры измаялись. Тут марионетки – в самый раз (оживляется) или раёшник. Помнишь тогда на ярмонке?

Наталья Николаевна (морщится): Там грубость была. Для простолюдинов забава. Разве хорошо?

Пушкин: Раешник-то? Славный малый.

Пауза.

Наталья Николаевна: Про что пиеса?

Пушкин: Старинный сюжет. Пустого человека принимают за ревизора. Ну и завертелось… У меня было что-то похожее в набросках, да черновик затерял. (беспечно) Впрочем, неважно. Все одно доканчивать недосуг. Да и ни к чему теперь уж. Хватит с России одного ревизора.

Пушкин задумался.

Наталья Николаевна: Какой все-таки неприятный господин. Зачем обязательно было нужно его принимать?

Пушкин (не выходя из задумчивости, улыбаясь): Да-а-а, с малороссом нашим ухо нужно держать востро. Оберёт до нитки – крикнуть не успеешь. (выйдя из задумчивости) А знаешь, он, по-своему, гениален. Удивительно цепкий изворотливый ум. И сила! Как у плюща. Выберет дерево повыше – цап! и лезет к вершине. (смеется) Вот увидишь: коли помру – присочинит нам дружбу. Да еще себя на ведущих ролях изобразит. На короткой, мол, ноге был…

Наталья Николаевна (встревожено): Второй раз про смерть. Что у тебя за настроения?

Пушкин (продолжает): …Другое тревожит. Зубоскальство нынче почитать стали за художественность. Хорошо – если порядки критикует и что-то там обличает. Как бы не задавил плющ сей литературу нашу и театр. Впрочем, не подмостки меня нынче занимают.

Наталья Николаевна (недовольно): Опять твой несносный Пугачев? Что за охота? Не понимаю тебя совсем. Столько заботы, столько трудов.

Пушкин вскакивает.

Пушкин (горячо): А ты вообрази: герой и злодей греческим и римским вровень жил среди нас… ну почитай вчера! Еще есть лица, бывшие свидетелями и участниками тех событий. Они старые уж совсем. Помирают. Документы выходят из оборота, в хранилищах иные портятся. Промедлить счас – следующему поколению многажды тяжелее придется…

Слышен крик ребенка и шипение няни. Наталья Николаевна бросает на Пушкина сердитый взгляд и с недовольным видом скрывается в детской. Обескураженный Пушкин садится на диван.

Пушкин (сам с собою, вполголоса): Не дай мне Бог сойти с ума… С ума… сума…

Ребенок затих. Пушкин встает, чтобы идти в комнаты. В этот момент звенит резкий требовательный звонок. Слуга мешкает. Звонок звучит опять. Ребенок снова кричит. Пушкин подходит к двери сам. Слуга едва поспевает за ним следом. Пушкин открывает дверь – в прихожую довольно бесцеремонно заходит молодой человек, одетый в платье Гоголя из первой сцены первого акта. Видно, что оно ему немного тесновато. Это гоголевский слуга Яким.

Пушкин: Чем обязан?

Яким (развязно): О! Застал! А то все "не принимает", да "не принимает"…

Пушкин: Вы кто?

Яким лезет за пазуху, достает записку.

Яким: Вот.

Пушкин: Что это?

Яким: Послание Вам.

Пушкин: От кого?

Яким (в сердцах, слуге): Ты-то чего молчишь? Который раз уж прихожу. Двери мне открывал, а глядит, как неродной!

Пушкин молча разворачивается и уходит.

Пушкин (слуге, на ходу): Бумагу прими. Визитёра – вон.

Яким (нахально): Здрасте-пожалуйста! Мне ж велено ответ передать…

Слуга молча вытесняет его за дверь, закрывает засов и семенит к Пушкину. Из комнаты выглядывает жена.

Наталья Николаевна (едко): Это малоросса твоего прислуга. Он у нас тут частый гость. Пока ты оренбургские степи исследовал, записки от барина доставлял – да я всё возвращала.

Слуга: Виноват, Александр Сергеевич. Час поздний – задремал.

Протягивает Пушкину записку. Тот разворачивает ее (брезгливо – одними пальцами) и читает.

Наталья Николаевна: Ну и что малоросс?

Пушкин (не отрываясь от записки): За границу отбывает. "Большую вещь" заканчивать будет.

Наталья Николаевна: Вот и славно.

Пушкин (цитирует): "…дабы напутственные слова первейшего из литераторов российских, всякий час, подобно путеводной звезде…" В общем, принять просит.

Наталья Николаевна: Примешь?

Пушкин: Нет.

Возвращает записку слуге. Целует жену и молча идет в кабинет.

(слуге, на ходу, требовательно) Халат мне. И свечей побольше.

Затемнение.

Сцена четвертая.

Парадный подъезд губернаторского дома. Стоит чисто вымытая рессорная коляска Криспина. В ней, помимо перевязанных бечевками стопок с книгами, несколько корзин с припасами – вино, фрукты, прочая снедь – и объемистый саквояж с дорожными вещами Ирины. На ступенях дома губернатор с супругой, перед ними – жених и невеста.

Губернаторша (мужу): Сумма, составляющая приданое Ирины мною переведена в банковские бумаги. Доступна для них станет сразу же по прибытию в Санкт-Петербург или Москву. (понижая голос) Десять тысяч ассигнациями с собой дала – на первое время. (игриво) Ну, разве не умно я распорядилась приданым? Ну-ка поцелуй свою женушку за ее распорядительность. Я заслужила эту награду.

Губернатор неловко чмокает супругу, и смущенно гладит усы.

Губернатор (молодым, торжественно): Дети мои чудесные! Отрады сердца моего. Я жизнь свою провел преимущественно в заботах бранных. А много ли там слов? "Коли!", "Руби!", "Виктория", да "Конфузия". Остальные – не для дамского слуха. (смеется) Сердце мое исполнено сверх меры, но умения выразить, излить – недостаёт.

Подходит к Криспину. Мучительно подбирает слова.

Ты это… Не обижай Иринушку, пожалуйста. Она, положим, и сама себя в обиду не даст. А все ж таки не обижай. Сердечко у ней золотое. Резвость, да проказы – то на виду. А что в первооснове – то одному отцу ведомо…

Губернатор смущенно утирает повлажневшие глаза скомканным платком, отступает к жене. Та его утешает. К ней присоединяются Ирина и Криспин.

Губернаторша: Полно, Аркадий Львович, в тоску себя вгонять. (молодым) Вы б, дети, не мешкали. Все, что в дороге потребуется – уложено, я распорядилась. Коляску проверили, укрепили для долгого пути.

Ирина (отцу): Ну, обними дочь свою напоследок, старый солдат!

Сама его обнимает.

Помни, что обещал. Никому ничего не говори, пока письмо из Петербурга не отправим. Жених-то у нас государственный! Высочайшие смотрины – это тебе не понюшка пороху. Дело серьезное.

Криспин: Да, Аркадий Львович. Еще предстоит государя подготовить к такому неожиданному повороту. Холера свирепствует, нужда во мне крайняя. Невозможно вообразить брачные хлопоты в сей отчаянный момент. Ирина будет представлена при дворе моей невестой и перейдет под попечение уполномоченных государем дам. Мне же предстоят беспрестанные вояжи по всей протяженности Российской империи. Возможно, в Европу – дабы обеспечить приобретение за средства казны новейших микстур. В страны Востока… Словом, пока заболевание окончательно не будет подавлено, неизбежна заминка. В этот момент разглашение произошедшей перемены совершенно недопустительно.