Ирина Кнорринг - Стихи о себе

Стихи о себе

«Я пуглива, как тень на пороге…»

Я пуглива, как тень на порогеОсторожно раскрытых дверей.Я прожгла напряженной тревогойМного ярких и солнечных дней.

Оплету себя вдумчивой грустью,Буду долго и страшно больна.Полюблю эту горечь предчувствийИ тревожные ночи без сна.

И когда-нибудь, странно сутулясь,В час, когда умирают дома,Я уйду по расщелинам улицВ лиловатый вечерний туман.

Где я буду в тот матовый вечер?Кто мне скажет, что я умерла?Кто затеплит высокие свечиИ завесит мои зеркала?

Так исполнится чье-то проклятье.И не день — и не месяц — не год —Будет мир сочетанием пятенИ зияньем зловещих пустот.

1928

«Все это было, было, было…»

Все это было, было, было

Все это было, было, было —Моря, пространства, города.Уже надломленные силыИ бесполезные года.

Сначала — смех и своеволье,Потом — и боль, и гнев, и стыд,И слезы, стиснутые в горле,От непрощаемых обид.

Все это было, было, было,Как много встреч, и слов, и дней!Я ничего не сохранилаВ убогой памяти моей.

Проходит жизнь в пустом тумане,И надо мной — клеймом стыда —Несдержанные обещаньяИ жалобное — никогда.

1928

Старый квартал

Занавески на окнах. Герань.Неизбежные вспышки герани.В предрассветную, мглистую раньТонут улицы в сером тумане.

День скользит за бессмысленным днем,За неделей — бесследно — неделя.Канарейка за грязным окномЗаливается жалобной трелью.

Резкий ветер в седой вышинеБьется в стекла, мешая забыться.Иногда проступают в окнеНеприметные, стертые лица.

А в бистро нарастающий хмельЗаметает покорные стоны.И над входом в убогий отельВ темной нише смеется Мадонна.

1928

На шестом этаже

Мысли тонут в матовом тумане,День за днем проходит, как в бреду.Нет конца беспомощным скитаньям,Никуда, должно быть, не приду.

День за днем, неделя за неделей…За окошком — очертанья крыш,Улицы, как темные ущелья,Старый, заколдованный Париж.

По ночам — разгул, свистки и крики.Сердце замирает и дрожит.Тянется по лестнице безликий,Медленно считая этажи.

И глотая запыленный воздух,С напряженной мыслью о тебе,Я гадаю здесь по мутным звездамО своей изломанной судьбе.

Днем — туман, внимательный и серый.Жизнь ясна, безвинна и проста.На стене — премудрая химераИ изображение Христа.

А на башне старого собораМощной болью вздрагивает медь.Кажется, что скоро, — слишком скоро, —Я смогу покорно умереть.

1928

БЕССОННИЦА

Сейчас поют, должно быть, петухи.Пора им петь, проснувшись спозаранку…Весь прошлый день был нежен, как стихи,Но после вывернулся наизнанку,И дома долго пили валерьянкуИ говорили голосом глухим.

Я в эту ночь — беспомощно-больная.Нет сил уснуть. Часы пробили три.Сейчас, должно быть, жалобно мигая.На улице потухнут фонари.И долго ждать спасительной зариИ первого звенящего трамвая.

1927

ПЕРЕД ЗАРЕЙ

Перед зарей охватывают сны,Тревожат неспокойные упреки.Всем неуверенным и одинокимДана печаль рассветной тишины.

О только б никогда не измениться,Не разлюбить веселых звонких слов.Не позабыть бы имена и лица,Названья улиц, номера домов.

А мысли заметает тишина.Лишь сердце и часы — наперегонки.Но я лежу под маленькой иконкой.И от лукавого ограждена.

О, не бояться только бы зари!А за тяжелой красною портьеройРукой фатальной тушит фонариРассвет октябрьский в переулке сером.

1927

«Быть странником, без жалоб и без стонов…»

Быть странником, без жалоб и без стонов,Пьянеть простором незнакомых мест,Увидеть новый мир в окно вагона, —Ведь это никогда не надоест.

Теряя день за днем, и год за годом,Лишь впечатленьями разбогатеть,Любить одну бессмертную свободуИ никогда о прошлом не жалеть.

Всю жизнь идти дорогой незнакомойПо зарослям, пустыням, городам.И жить одной, одной тоской о доме,О нежности, не бывшей никогда.

1928

«Веди меня по бездорожью…»

Веди меня по бездорожью,Куда-нибудь, когда-нибудь.И пусть восторгом невозможнымТревожно захлебнется грудь.

Сломай положенные сроки,Сломай размеренные дни!Запутай мысли, рифмы. строки,Перемешай! Переверни!

Так. чтоб в душе, где было пусто,Хотя бы раз, на зло всему,Рванулись бешеные чувства,Не подчиненные уму.

1929

«Я пью вино. Густеет вечер…»

Я пью вино. Густеет вечер.Веселость — легкость — мишура.Я пью вино за наши встречи,За те — иные — вечера.

И сквозь склоненные ресницыСмотрю на лампу, на окно,На неулыбчивые лица,На это горькое вино.

И в громких фразах. в скучном смехеСамой себя не узнаю.Я пью за чьи-нибудь успехи,За чью-то радость, — не мою.

А там, на самом дне стакана,Моя душа обнажена…— И никогда не быть мне пьянойНи от любви, ни от вина.

1930

РОЖДЕСТВО

Я помню,Как в ночь летели звездные огни,Как в ночь летели сдавленные стоны,И путали оснеженные дниТревожные сцепления вагонов.Как страшен был заплеванный вокзал,И целый день визжали паровозы,И взрослый страх беспомощно качалМои еще младенческие грезыПод шум колес…

Я помню,Как отражались яркие огниВ зеркальной глади темного канала;Как в душных трюмах увядали дни,И как луна кровавая вставалаЗа темным силуэтом корабля.Как становились вечностью минуты,А в них одно желание: «Земля!»Последнее — от бака и до юта.Земля…Но чья?..

Я помню,Как билось пламя восковых свечейУ алтаря в холодном каземате;И кровь в висках стучала горячейВ тот страшный год позора и проклятья;Как дикий ветер в плаче изнемог,И на дворе рыдали звуки горна,И расплывались линии дорогВ холодной мгле, бесформенной и черной,И падал дождь…

1925

МАРТ

…А там нарциссы отцвелиВ долине  за Джебель-Кебиром,И пахнет весело и сыроОт свеже вспаханной земли.

Уже рассеялся туман,Прошла пора дождя и ветра,И четко виден ЗагуанЗа девяносто километров.

И девственною белизной,Под небом, будто море — синимБелеет в зелени густойЦветок венчальный апельсина.

Шуршит трава, басит пчела,А скоро зацветут мимозыУ той тропинки под откосом…Тропинка, верно, заросла…

1926

Я НЕ ПОМНЮ…

Переплески южных морей,Перепевы северных вьюг —Все смешалось в душе моейИ слилось в безысходный круг.

На снегу широких долинУ меня мимозы цветут.А моя голубая полыньОдинакова там и тут.

Я не помню, в каком краюТак зловеще-красив закат.Я не знаю, что больше люблю —Треск лягушек или цикад.

Я не помню,  когда и гдеГолубела гора вдали,И зачем на тихой водеЗолотые кувшинки цвели.

И остались в душе моейНедопетой песней без словПерезвоны далеких церквей.Пересветы арабских костров.

Говорили о злобе пожарищ,В черном небе густела гроза.Говорили при встрече: «товарищ».Никогда не смотрели в глаза.

Узнавали по голосу вестиМимоходом, на остром ветру.В мутном мраке фабричных предместийНаходили ограбленный труп.

Рано, в сумерках, дом запирали,Спать ложились и света не жгли.По утрам в гимназическом залеПовторяли: «вчера увели…»

И за наглым разбойничьим свистомОпьяневших от крови солдатЧетко слышался в воздухе мглистомНепрерывный и  жуткий набат.

В расплескавшейся мутной стихии.В первобытной, запутанной тьмеБыли ночи, как сны — огневые,были лица — белее, чем мел.

И в рассветном молочном тумане,В час, когда расточается мгла,Где-то вспыхивала и рослаНапряженная радость восстанья.

1928