Нина Щербак - Поэтессы Серебряного века (сборник) Страница 10

Разве вижу не таким, как в детстве, я

Тополей двуцветный лист?

Разве больше жгли и больше нежили

Солнца раннего лучи?

Голоса во мне поют не те же ли:

«Обрети и расточи»?

Богу Вы, стихи мои, расскажете,

Что, Единым Им дыша,

Никуда от этой тихой пажити

Не ушла моя душа.

С пустынь доносятся…

С пустынь доносятся

Колокола.

По полю, по сердцу

Тень проплыла.

Час перед вечером

В тихом краю.

С деревцем встреченным

Я говорю.

Птичьему посвисту

Внемлет душа.

Так бы я по свету

Тихо прошла.

На закате

Даль стала дымно-сиреневой.

Облако в небе – как шлем.

Веслами воду не вспенивай:

Воли не надо, – зачем!

Там, у покинутых пристаней,

Клочья не наших ли воль?

Бедная, выплачь и выстони

Первых отчаяний боль.

Шлем – посмотри – вздумал вырасти,

Но, расплываясь, потух.

Мята ль цветет, иль от сырости

Этот щекочущий дух?

Вот притянуло нас к отмели, —

Слышишь, шуршат камыши?..

Много ль у нас люди отняли,

Если не взяли души?

На каштанах пышных ты венчальные…

На каштанах пышных ты венчальные

Свечи ставишь вновь, весна.

Душу строю, как в былые дни,

Песни петь бы, да звучат одни

Колыбельные и погребальные, —

Усладительницы сна.

Сегодня с неба день поспешней…

Сегодня с неба день поспешней

Свой охладелый луч унес.

Гостеприимные скворешни

Пустеют в проседи берез.

В кустах акаций хруст, – сказать бы:

Сухие щелкают стручки.

Но слишком странны тишь усадьбы

И сердца громкие толчки…

Да, эта осень – осень дважды!

И то же, что листве, шурша,

Листок нашептывает каждый,

Твердит усталая душа.

Голубыми туманами с гор на озера плывут вечера…

Голубыми туманами с гор на озера плывут вечера.

Ни о завтра не думаю я, ни о завтра и ни о вчера.

Дни – как сны. Дни – как сны. Безотчетному мысли покорней.

Я одна, но лишь тот, кто один, со вселенной Господней вдвоем.

К тайной жизни, во всем разлитой, я прислушалась в сердце моем, —

И не в сердце ль моем всех цветов зацветающих корни?

И ужели в согласьи всего не созвучно биенье сердец,

И не сон – состязание воль? – Всех венчает единый венец:

Надо всем, что живет, океан расстилается горний.

Смотрят снова глазами незрячими…

Смотрят снова глазами незрячими

Матерь Божья и Спаситель-Младенец.

Пахнет ладаном, маслом и воском.

Церковь тихими полнится плачами.

Тают свечи у юных смиренниц

В кулачке окоченелом и жестком.

Ах, от смерти моей уведи меня,

Ты, чьи руки загорелы и свежи,

Ты, что мимо прошла, раззадоря!

Не в твоем ли отчаянном имени

Ветер всех буревых побережий,

О, Марина, соименница моря!

Вал морской отхлынет и прихлынет…

Вал морской отхлынет и прихлынет,

А река уплывает навеки.

Вот за что, только молодость минет,

Мы так любим печальные реки.

Страшный сон навязчиво мне снится:

Я иду. Путь уводит к безлюдью.

Пролетела полночная птица

И забилась под левою грудью.

Пусть меня положат здесь на отмель

Умирать, вспоминая часами

Обо всем, что Господь у нас отнял,

И о том, что мы отняли сами.

Видно, здесь не все мы люди-грешники…

Видно, здесь не все мы люди-грешники,

Что такая тишина стоит над нами.

Голуби, незваные приспешники

Виноградаря, кружатся над лозами.

Всех накрыла голубая скиния!

Чтоб никто на свете бесприютным не был,

Опустилось ласковое, синее,

Над садами вечереющее небо.

Детские шаги шуршат по гравию,

Ветерок морской вуаль колышет вдовью.

К нашему великому бесславию,

Видно, Господи, снисходишь ты с любовью.

На самое лютое солнце…

На самое лютое солнце

Несет винодел,

Чтобы скорей постарело,

Молодое вино.

На самое лютое солнце

– Господь так велел! —

Под огнекрылые стрелы

Выношу я себя.

Терзай, иссуши мою сладость,

Очисти огнем,

О, роковой, беспощадный,

Упоительный друг!

Терзай, иссуши мою сладость!

В томленьи моем

Грозным устам твоим жадно

Подставляю уста.

Как неуемный дятел…

Как неуемный дятел

Долбит упорный ствол,

Одно воспоминанье

Просверливает дух.

Вот всё, что я утратил:

Цветами убран стол,

Знакомое дыханье

Напрасно ловит слух.

Усталою походкой

В иное бытие

От доброго и злого

Ты перешел навек.

Твой голос помню кроткий

И каждое мое

Неласковое слово,

Печальный человек.

Тень от ветряка…

Тень от ветряка

Над виноградником кружит.

Тайная тоска

Над сердцем ворожит.

Снова темный круг

Сомкнулся надо мной,

О, мой нежный друг,

Неумолимый мой!

В душной тишине

Ожесточенный треск цикад.

Ни тебе, ни мне,

Нам нет пути назад, —

Томный, знойный дух

Витает над землей…

О, мой страстный друг,

Неутолимый мой!

Господи! Я не довольно ль жила?.

Господи! Я не довольно ль жила?

Берег обрывист. Вода тяжела.

Стынут свинцовые отсветы.

Господи!..

Полночь над городом пробило.

Ночь ненастлива.

Светлы глаза его добела,

Как у ястреба…

Тело хмельно, но душа не хмельна,

Хоть и немало хмельного вина

Было со многими роспито…

Господи!..

Ярость дразню в нем насмешкою,

Гибель кличу я, —

Что ж не когтит он, что мешкает

Над добычею?

В душе, как в потухшем кратере…

В душе, как в потухшем кратере,

Проснулась струя огневая, —

Снова молюсь Божьей Матери,

К благости женской взывая:

Накрой, сбереги дитя мое,

Взлелей под спасительной сенью

Самое сладкое, самое

Злое мое мученье!

Лишь о чуде взмолиться успела я…

Лишь о чуде взмолиться успела я,

Совершилось, – а мне не верится!..

Голова твоя, как миндальное деревце,

Всё в цвету, завитое, белое.

Слишком страшно на сердце и сладостно,

– Разве впрямь воскресают мертвые?

Потемнелое озарилось лицо твое

Нестерпимым сиянием радости.

О, как вечер глубок и таинственен!

Слышу, Господи, слышу, чувствую, —

Отвечаешь мне тишиною стоустою:

«Верь, неверная! Верь, – воистину».

Жила я долго, вольность возлюбя…

Жила я долго, вольность возлюбя,

О Боге думая не больше птицы,

Лишь для полета правя свой полет…

И вспомнил обо мне Господь, – и вот

Душа во мне взметнулась, как зарница,

Всё озарилось. – Я нашла тебя,

Чтоб умереть в тебе и вновь родиться

Для дней иных и для иных высот.

Молчалив и бледен лежит жених…

Молчалив и бледен лежит жених,

А невеста к нему ластится…

Запевает вьюга в полях моих,

Запевает тоска на сердце.

«Посмотри, – я еще недомучена,

Недолюблена, недоцелована.

Ах, разлукою сердце научено, —

Сколько слов для тебя уготовано!

Есть слова, что не скажешь и на ухо,

Разве только что прямо уж – в губы…

Милый, дверь затворила я наглухо…

Как с тобою мне страшно и любо!»

И зовет его тихо по имени:

«Обними меня! Ах, обними меня…

Слышишь сердце мое? Ты не слышишь?..

Подыши мне в лицо… Ты не дышишь?!..»

Молчалив и бледен лежит жених,

А невеста к нему ластится…

Запевает вьюга в полях моих,

Запевает тоска на сердце.

Каждый вечер я молю…

Каждый вечер я молю

Бога, чтобы ты мне снилась:

До того я полюбилась,

Что уж больше не люблю.

Каждый день себя вожу

Мимо опустелых комнат, —

Память сонную бужу,

Но она тебя не помнит…

И упрямо, вновь и вновь,

Я твое губами злыми

Тихо повторяю имя,

Чтобы пробудить любовь…

Выставляет месяц рожки острые…

Выставляет месяц рожки острые.

Вечереет на сердце твоем.

На каком-то позабытом острове

Очарованные мы вдвоем.

И плывут, плывут полями синими

Отцветающие облака…

Опахало с перьями павлиньими

Чуть колышет смуглая рука.

К голове моей ты клонишь голову,

Чтоб нам думать думою одной,

И нежней вокруг воркуют голуби,

Колыбеля томный твой покой.

Как воздух прян…