Василий Молодяков - Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников Страница 10

<Декабрь 1923>

Александр Гербстман

Валерию Брюсову сонет-чаша к 50-тилетию

В тиши больших Веков ствол мира обвивая,И рАтные годА включив в свой зычный круг,РосЛо, печаЛьный сон преображая в звук,Твое ЕдиноЕ начало – песнь живая.

Так Разно пРолегла в былое – к свае свая:СтихИ, за нИми драм, романов ход упруг,И ГамаЮн, Ютясь в ветвях их, стонет вдругАвтомоБилями и взвизгами трамвая.

Пусть вРемя трудное поэзии грозитИ песен Юных свет отравой мистик вздымлен –ПятидеСяти лет Ты нам даешь свой щит,

Что от бОев хранил еще могучих римлян.И в этот Властный день, в Твой жданный юбилейЯ чашУ пью, Участь у мудрости твоей.

<Декабрь 1923>

Борис Троицкий

Валерию Яковлевичу Брюсову

И, поклонникам кинув легенды да книги,

Оживленный, быть может, как дракон на звезде,

Что буду я, этот? – не бездонное ль nihil,

Если память померкла на земной борозде.

И в пятьдесят исканья – трап от прошлогоЧерез сегодня, брошенный на брегВеков иных, манящих так же просто,Как прост времен неудержимый бег.

Истраченное в прошлом – только памятьСтраниц желтеющих грядущим сохранит…Сегодня, – Новое – к рулю! – И верно правитИным путем. Иначе жизнь гранит!

Быть может все, основанное новьюЕдинственных, незыблемых побед,Как юность звонкая магнитною любовью,Пропело нам в сегодняшней борьбе!?

Тебе, корабль мысли снявший с nihil,Науки рулевой, приявший новый миг,Мой стих, где каждой строчкой никнуПеред грядущим, вставшим напрямик!

И в пятьдесят исканья – трап от прошлогоЧерез сегодня, брошенный на брегВеков иных, манящих так же просто,Как прост времен неудержимый бег.

<Декабрь 1923>

Николай Ушаков

Сонет

Брюсову

Пусть металлический язык сонетаФанфарами торжественными крут.Ни шторм, ни прах, ни время не сотрутТого, что тягостным резцом задето.

Кто смел сказать с улыбкою про это,Что розы в мастерской не расцветут?Литейщика, гравера и поэтаБлагословен тройной и трезвый труд.

Тому покорны медленные сплавы —И оловом и медью величавы —Кто укротил рдяную круть руды.

Вы дышите тяжелою свободой,Поэзии бессонные садыИ голубых плавилен садоводы!

<16 декабря> 1923

Александр Кусиков

Валерий Брюсов

Наглухо застегнутый сюртук —Метущийся и суетный покой.

Скрестивши мысли гибкою рукой,Как будто бы оберегая грудь,Он говорит. – И трепетно во ртуЛучится негасимо папироса.

Слова тяжелые и скользкие – как ртуть.

Вот вижу: – он в ЛИТО и в НАРКОМПРОСЕ,Вот председательствует он в СОПО,Вот он читает об Эдгаре По,О символизме, о Катулле…

Одним он враг – другим он нежный друг.

Лицо татарское, обрубленные скулы,И наглухо застегнутый сюртук.

Порой улыбка остро от вискаВ провал подбровный выморщит иглу,И скалы скул, вздымаясь на оскал,Его зажженные глаза уводят в глубь.

Походка мягкая: – плывет, крадется он,Внезапно выхватом срывая легкий шаг,Потом прыжок, потом волчковый бег…

День в памяти: дымилась пороша: —Он промелькнул, и сдержанный поклонДвум нелюбимым обронил на снег.

Еще один запомнился мне день,Раскатный день,Неповторимый день: —

Октябрь по улицам грузовиком грохочет,С Ходынки молния: гремит чугунный гром,И новый стих и новый твердый почеркВыводит Кремль бушующим пером.

Мы встретились. – Он радостный и страстный,Его глаза восторженно горели…

Да, это ты, суровый, строгий мастер,Мой старший друг,Любимый друг,Валерий.

<16 декабря 1923>

Борис Пастернак

Брюсову

Я поздравляю вас, как я отцаПоздравил бы при той же обстановке.Жаль, что в Большом театре под сердцаНе станут стлать, как под ноги, циновки.

Жаль, что на свете принято скрестиУ входа в жизнь одни подошвы; жалко,Что прошлое смеется и грустит,А злоба дня размахивает палкой.

Вас чествуют. Чуть-чуть страшит обряд,Где вас, как вещь, со всех сторон покажут,И золото судьбы посеребрят,И, может, серебрить в ответ обяжут.

Что мне сказать? Что Брюсова горькаШироко разбежавшаяся участь?Что ум черствеет в царстве дурака?Что не безделка – улыбаться, мучась?

Что сонному гражданскому стихуВы первый настежь в город дверь открыли?Что ветер смел с гражданства шелухуИ мы на перья разодрали крылья?

Что вы дисциплинировали взмахВзбешенных рифм, тянувшихся за глиной,И были домовым у нас в домахИ дьяволом недетской дисциплины?

Что я затем, быть может, не умру,Что, до смерти теперь устав от гили,Вы сами, было время, поутруЛинейкой нас не умирать учили?

Ломиться в двери пошлых аксиом,Где лгут слова и красноречье храмлет?..О! весь Шекспир, быть может, только в том,Что запросто болтает с тенью Гамлет.

Так запросто же! Дни рожденья есть.Скажи мне, тень, что ты к нему желала б?Так легче жить. А то почти не снестьПережитого слышащихся жалоб.

15 декабря 1923

Анатолий Луначарский

Экспромт В. Брюсову в день его юбилея

Как подойти к Вам, многогранный дух?Уж многим посвящал я дерзновенно словоИ толпам заполнял настороженный слухПорой восторженно, порой, быть может, ново.Но робок я пред целым миром снов,Пред музыкой роскошных диссонансов,Пред взмахом вольных крыл и звяканьем оков,Алмазным мастерством и бурей жутких трансов.Не обойму я Вас, но уловлю я нитьСудьбы логичной и узорно странной.И с сердцем бьющимся я буду говоритьПред входом в храм с завесой златотканной.

17 декабря 1923

Александр Корчагин

Валерию Брюсову

Я маленький и ничего не знаю, —Существованье трудно оправдать.Смогу ль, как ты, нести и славить знамяБорьбой освобожденного труда?

Я лишь одной мужицкою тоскоюИ то едва ль успел переболеть,Меж тем как ты, чтоб мысли бег ускорить,Взрывал могилы потускневших лет.

Тебе века избороздили сердце.Их смысл туманный силясь разгадать,Ты впитывал глазами иноверцаВ страницах заключенные года.

Ты в древности, как золотоискательВ заманчивых далеких рудниках.Тебя, как сына лучшего, ласкалаИстории тяжелая рука.

Тебе седого времени изломы,Как этот день. В утраченном быломТы проходил раздумчиво, как дома,Меж величавых мраморных колонн.

Я маленький, и было бы мне трудноПростой урок раздельно повторить.И помню только: проходили гунны…Афины помню и Великий Рим…

Я не горел огнем тысячелетий.Мне жаль, что – равнодушный к красотеИных веков – я лишь теперь заметилСледы тобой изведанных страстей.

В пути – чадрой закутанные лица,Сказаний волн не слышу со скалы.Хочу, как ты, к прошедшему склониться,Чтобы смелей в грядущее отплыть.

Сентябрь 1924

Батуми

Борис Зубакин

«Вдали от злобственных укусов…»

Вдали от злобственных укусовКак Фауст – средь книг и песен Муз,Валерий Яковлевич БрюсовЖивет у Башни, где в союзВводил масонский – хмурый БрюсТерявших закоснелость руссов.А я, питомец русских «Брюсов»,На сухаревский ли лотокСменял «гран-мэтров» молоток,Науки мелкой черепкамиЗаняв себя и молоткамиМузейных сумрачных витрин,Где бог палеолита – сплин?О нет! И Брюсов календарь,И строчки Брюсова в мой ларь.Их не продам за полки прозыСухой учебы! И занозыОт стрел оленьевой порыГорят во мне, как зуд игры.На Малой Знаменке дом семьОт двери с цифрой «двадцать восемь»Сквозь снежный двор, где я живу,Мой путь, – во сне иль наявуМне тень перебегает лосем,И жажду – севера иль лыж,Где обгорелый сердца пыжВ мишень скитания забросим.Вчера запел Ваш телефонУнылой вестью о недуге.Ужели на постели – фонФигуры, свившей путь во вьюге?Но не подагрою отцов,Не расслаблением вельможиВас приковал на строгом ложеБолезни искус! И законАссоциации неложной —Утеха мне – со всех сторон,Везде судьба шлет четкость знаковСвоих отметин и путей:Сегодня Брюсов, как Иаков,Стал хром в борьбе с Еговой дней,Включившим спор в пределы тела.Но завтра – воля одолела! —И снова – грозный, как Тиртей,Как Байрон с острою отвагой, —Он, опьянен кровавой влагой,Вина, боренья и тревог —Переступивши за порог,Об ассирийском льве напомнит.О, Рок-сульптор. В каменоломнеТвоих затей есть барельеф,Где с перебитой лапой левЕще грозней, еще огромней!..Пока напрасен наш сговорВ музее встретиться и спорВести над мамонтовой костью,Иль милой свастики узорНайти под вековой коростью.Но нас олений ждет уборЭпохи бронзы и железа,И все сокровищницам КрезаВ нем иронический укор.И как перебегая двор,(Когда иду) ночные тени,В мой сон вбежавшие олениИз дымных дней, где у костраИгла художника остраИ где водители-поэтыСвои заклятья – в амулетыИм напевали до утра.Скорей, немедля поправляйтесь,Сие избавит Вас потомОт скверным писанных стихомМоих посланий. УлыбайтесьЕще тому, что только сто —Не триста строк включил листок.

<Начало октября 1924>