Василий Молодяков - Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников Страница 12

16 октября 1924

Järve

Игорь Славнин

Валерию Брюсову

Бессмертьем отмечает памятьТех, кто не может умереть: —Твоих стихов поющий каменьИ сердца пламенную медь.

Чуть жесткий взгляд. Тугие брови.Единою мечтой пленен,Ты кинул тлен средневековья,Заслышав бурный плеск знамен.

Горел. Погас. Чего же проще?Нам всем одним путьем идти.Сегодня зеленеют рощи,Чтоб завтра ржавью отцвести.

А стих живет, а слово светит,А песней празднуют весну —За снежные хребты столетийТебе дано перешагнуть.

Звени, векам поющий каменьИ сердца пламенная медь, —Бессмертьем отмечает памятьТех, кто не может умереть.

«Октябръ 1924>

Александр Чачиков

Поэту-филателисту

Века пройдут – томительные звенья,А пролетят – и не заметим их.Любовно повторяя каждый стих, —Его узнает столько поколений!Раскрыта «Меа», много книг иных,И, вот, идут приветные виденья: —Юг переменчив, Север не затих,Бурлит Восток, на Западе смятенье!Руши миры! Смешай в одну громадуЮпитер, Марс, Венеру и Сатурн!Смел, – дерзок, пламенен, отважен, бурн, —Октябрь червонный прежние преграды!Валерий Брюсов! Имя это надо, —Услышав, повторить в напеве зурн.

«Октябръ 1924>

Вера Клюева

Памяти Брюсова

В твоих словах фиалки не цвели,Не пели звезды, соловьи молчали.Но огненные страстные печалиПо городам дряхлеющим брели.

И летний зной, и зимний хлад землиТебя равно ветрами обжигали,И твой закал огнеупорной сталиСиял прозрачным месяцем вдали.

Плыли года. Вигилий городскихЗвучала медь о каменные плиты,И все жесточе становился стих

И оборвался. Трауром обвитыКладем на гроб из досок смоляныхЛюбви старинной пожелтевший свиток.

<15 ноября 1924>

Борис Зубакин

Брюсову

У него порой бывали совсем юношеские глаза. Из художников это понял только один.

И Ангел Огненный сказал ему: «Восстань»!И он восстал и видел: лик двоякий.Добро и зло свои смешали знакиИ Темные Весы – сжимала длань.

И принесла ему свой скрежет, вой и плачНесметная орда: чудовища, химеры.И, как застигнутый волками в ночь скрипач,Он стал им петь – и потекли размеры.

И там, где под ногой его скалаС внезапной трещиной в расщелину раздалась,Его на ложе миртов принялаАнтичная беспечная усталость.

И все химеры вспомнили о том,Что их хвосты – лишь водосточный желоб,Что «Нотр-Дам» – высокий, светлый домИ в высоту летит, ликуя, голубь.

И смерть вздохнула меж пустых дубравО юном Отроке, о днях несущих убыль,С улыбкой, на груди его разнявТе руки, что скрестил прозревший Врубель.

<Ноябрь 1924>

Вячеслав Иванов

«Как листья ветр, – у Вечности преддверий…»

Как листья ветр, – у Вечности преддверийСрывает Смерть, что украшало нас;И в строгий, нелицеприятный часЯ о душе твоей молюсь, Валерий.

О вечной памяти – не здесь, в молве,На поколений столбовой дороге, —Но в ждущей нас недвижной синеве,Но в искони помыслившем нас Боге.

30 ноября 1924

Максим Нетропов

Памяти В.Я. Брюсова

Труженик слова на славу трудаМысли сверлящей и острой,Время, безвременье, дни и года —Гроз и сияния гости.

Гордый в гореньи и мягкий подчас,В хоре друзей одинокий,Быстро светильник чудесный погас,Скошенный болью глубокой.

Снова под знаком беззначным стоим,Снова волнения, речи,В юном задоре мы зорко хранимМудрость заветов предтечей.

6 декабря 1924

Александр Ильинский

Ultimum vale[4]

Валерию Брюсову

К чему поток ненужных слов,Когда, уйдя в безгранность дали,Он тленной жизни снял покровИ мы в скрижаль его вписали,Запечатлев последний миг:«Ultimum vale» – жуткий крик.

Ты пел всегда про радость дня,Ты мудрость знал змеи очковой,Ты шел, в душе своей храня,Стихов отточенное слово…

И вот теперь покинул насТот, в ком мы мудрость познавали…Был час девятый… страшный час…Померкло солнце… скрылись дали…Смешались в хаос все пути,И в храме скорби и печалиЗвучит «последнее прости».

11 декабря 1924

Сергей Городецкий

Валерию Брюсову

В те годы, в страшные те годы,Когда в провале двух эпохМерцали мертвые эподыКошмарами Эдгара По, —

Когда свирелями ВерденаЗвенел в поэтовой молвеЗакон губительный: из пленаЛети, лети! – Au vent mauvais![5]

Когда, как мертвых листьев шорох,Был слог, был звук, был лепет слов,Зануженных в шаманьих шорах, —Свое он начал ремесло.

Да. Помним. Заласкать мещанеХотели бронзу, сталь и медь,Чтобы от их проржавых тщанийГортани гневной онеметь.

Но Врубелем в точнейший контур,Собой – в законченный портретНавеки впаян, – горизонтуНочному был он – строгий свет.

Кругом на отмели и рифыБросались в гибель корабли,И клювами когтили грифыМыс Прометеевой земли.

Кликуши плакали и выли,Ему свистели в пьедесталИ злобой харкали, – не вы ли,Кто нынче в гроб ему рыдал?

Он устоял, шальному тропуПодковой мягкий рот стеснив,Валун Рутении в ЕвропуПерегранил – Бореем с нив.

И стал над безднами провала,На грани берегов иных,На догоранье карнавалаСмотря с презреньем седины.

И первым смелым из былогоВошел в огонь, в грозу, в октябрь,Свое взыскующее словоС багряной бурею скрестя.

Ушел, испив вино и оцет.Живет, расплавив миг в века.Vos morituros nasci docet,Vos nasciendos evocat.[6]

1924

Николай Захаров-Мэнский

Памяти Валерия Брюсова

Два долгих дня, две долгих ночиСтоял почетный караул —Не разбудили б – ведь рабочий,Устав за долгий день, уснул…Не разбудили б… Тише, тише,Знамена ластились к нему…Спокоен, он в цветочной нишеПринял таинственную тьму…Враги, друзья… Но не волнуютПривет, и слезы, и укор,Теперь, когда его целуетСедая смерть в угасший взор…И все равно, что он бессмертен —Тому, кто здесь и нищ, и нем…Ведь заколдован и зачерченПуть мерзлым снегом хризантем.

1924

Ольга Мочалова

Брюсову

Посторонитесьперед железным отчаяньем,Похожим на силу,Чем дышало Брюсова имяПод небом синим.Помнитевсю особенностьЭтой не теплоты,Сухую яростность страсти,Жадные поиски красоты!Величавое отвращеньеРядом с волею к жизниЗамкнутого человекаБез мирной отчизны.Но безотчизной и наша становитсяЖизньперед убылью силы,Когда вздрагивает морозомОктябрь без БрюсоваУ разрытой могилы…

<1924>

Сергей Соловьев

«Нас было трое на турнире…»

Нас было трое на турнире:С улыбкой девы на губахО небесах звенел на лиреВоздушный Вольфрам Эшенбах.

Но, скован чьим-то властным взором,Он вдруг растерянно умолкПеред волшебником Клингзором,В наш круг ворвавшимся, как волк.

Откуда были эти звуки?Сокрытое от всех людейПутем таинственной науки,Казалось, вызвал чародей.

Вдохнувши страсть в свой стих железный,Вонзавший в сердце сотню шпаг,Он Эвридику звал из бездны,Елены призрак оживлял.

Но образ дщери лебединойТерялся в сумраке, а яУсвоить мнил твой ум змеиный,Доспехи бранные куя.

Да, ты мне грудь наполнил ядом,Клингзор, но помнишь ли ту ночь,Когда рождалась с нами рядомУ графа Вартбургского дочь?

И, как пчела вонзает жало,Ты острый взор вперил туда,Где лучезарная сиялаНад замком Вартбургским звезда.

Елена спит в Лакедемоне.Ее пленительную ложьВолшебством песенных гармонийО, новый Фауст, не тревожь!

В Колхиде собранные зельяТы истощил, усталый маг,И роковое новосельеТебе приготовляет мрак.

Молись же той, чей светлый жребийТы угадал по книге звезд:Она давно цветет на небеСредь Иисусовых невест.

16/23 января 1925

Дедово

Марк Тарловский

Памяти Брюсова