Валерий Брюсов - Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники Страница 12

Это — царская корона

(Крест — один, алмазов — сто).

Ей могли во время оно

Делать Некиим — ничто.

Все газетные заметки

Прославляют наш музей,

Верьте слову: ныне редки

Амулеты прежних дней».

Всяк, кто смотрит, рот разинул,

Все теснятся, стар и мал…

Зазвонили. Вечер минул.

Красный занавес упал.

Тихо молкнут барабаны,

Гаснут лампы впереди.

Спят спокойно балаганы

На базарной площади.

7 января 1907

ЖИГУЛИ

Над водой поникли ивы,

Гор лесистые извивы

Тайну прошлого хранят,

Луг и дали — молчаливы.

Луг и дали в зное спят.

Там шумит по Волге сонной

Пароход неугомонный

Меж пустынных деревень,

Мимо речки полусонной —

Тени плоские плотов.

Слева робко никнут ивы,

Справа — горные извивы

Тайну прошлого хранят;

Дали — скучно-молчаливы,

Виды — в жарком зное спят.

Земли, жаждущие плуга,

Грустны с Севера до Юга,

Вся прорезана река,

И струи твои друг друга

Гонят в лучшие века!

1907

«Трубите в траурные трубы…»

Трубите в траурные трубы,

Закройте крепом зеркала,

Она лежит, сомкнувши губы,

И повторяет голос грубый:

Все совершилось! Умерла!

<1907>

СХОДНЫЕ РЕШЕНИЯ

Пора разгадывать загадки,

Что людям загадали мы.

Решенья эти будут кратки,

Как надпись на стене тюрьмы.

Мы говорили вам: «Изменой

Живи; под твердью голубой

Вскипай и рассыпайся пеной»,

То значит: «Будь всегда собой».

Мы говорили вам: «Нет истин,

Прав — миг; прав — беглый поцелуй,

Тот лжет, кто говорит; „Здесь пристань!“»

То значит: «Истины взыскуй!»

Мы говорили вам: «Лишь в страсти

Есть сила. В вечном колесе,

Вращаясь, домогайся власти»,

То значит: «Люди равны все!»

Нам скажут: «Сходные решенья

Давно исчерпаны до дна».

Что делать? разны поколенья,

Язык различен, цель — одна!

<1908>

У ВАГОННОГО ОКНА

Дали сумрачны и хмуры.

И причудливы и строги,

Скалы сломанные Юры

Разместились вдоль дороги.

Поезд вьется между гор,

Беспощаден, верен, скор.

Милый поезд, издавна мы

Стали мирными друзьями.

Ты проводишь панорамы,

Я делюсь с тобой мечтами.

Сколько дум и сколько слез

Прожил я под гул колес!

Завтра я тебя покину,—

Каждый миг мы к цели ближе…

Что за жребий завтра выну

Я в мятущемся Париже?

Мне безвестную печаль

Или стертую медаль?

Зов надежд всё безнадежней,

Всё безвольней ожиданья…

Но опять, с тревогой прежней,

Жду последнего свиданья.

Не пробьет ли страшный час,

Соблазнявший столько раз!

Милый поезд! может, вскоре,

Обходя вагон уснувший,

Я лелеять буду горе

О мечте, вновь обманувшей,

Вновь с тобой, и вновь один,

В далях северных равнин.

1909

Jura

Я И КОТ

Славный кот мой одноглазый,

Мы с тобой вдвоем.

Звезд вечерние алмазы

Блещут за окном.

Я вникаю в строфы Данте,

В тайны старины…

Звуки нежного анданте

За стеной слышны.

На диване, возле печки,

Ты мечтаешь, кот,

Щуришь глаз свой против свечки,

Разеваешь рот.

Иль ты видишь в грезах крыши,

Мир полночных крыш,

Вдоль стены идешь и свыше

На землю глядишь.

Светит месяц, звезды светят…

Подойдешь к трубе,

Позовешь ты, и ответят

Все друзья тебе.

Хорошо на крышах белых

Праздники справлять

И своих врагов несмелых

К бою призывать.

О свободе возле печки

Ты мечтаешь, кот,

Щуришь глаз свой против свечки,

Разеваешь рот.

Звуки нежного анданте

За стеной слышны.

Я вникаю в строфы Данте,

В тайны старины.

28 ноября 1909

«Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной…»

Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной,

Когда кругом пруда реки Неглинной, где

Теперь разводят сквер, лежал пустырь огромный,

И утки вольные жизнь тешили в воде;

Когда поблизости гремели балаганы

Бессвязной музыкой, и ряд больших картин

Пред ними — рисовал таинственные страны,

Покой гренландских льдов, Алжира знойный сплин;

Когда на улице звон двухэтажных конок

Был мелодичней, чем колес жестокий треск,

И лампы в фонарях дивились, как спросонок,

На газовый рожок, как на небесный блеск;

Когда еще был жив тот «город», где героев

Островский выбирал: мир скученных домов,

Промозглых, сумрачных, сырых, — какой-то Ноев

Ковчег, вмещающий все образы скотов.

Но изменилось всё! Ты стала, в буйстве злобы,

Всё сокрушать, спеша очиститься от скверн,

На месте флигельков восстали небоскребы,

И всюду запестрел бесстыдный стиль—модерн…

<1909 >

«Здесь раннего посева всходы…»

Здесь раннего посева всходы,

Здесь воплощенье давних грез,

Мечты былые я сквозь годы,

Как зерна чистые, пронес.

Я их лелеял одиноко,

Таил, как праведные сны,

И ждал, пока грозой жестокой

Не будут нивы вспоены.

И вот взошли мои посевы,

Дрожат под солнцем, наконец,

И в час работы — Все Напевы

Я повторил, веселый жнец!

<1909>

КЛАДБИЩЕ

Солнце палит утомленную землю,

В травах, и в птицах, и в пляске звериной,

Нудит ее расцветать, трепетать.

Гулу людских поколений я внемлю.

Буйно свершают свой подвиг недлинный

Люди, чтоб долго во тьме истлевать.

Полнятся гробы! полнее могилы!

Кладбища тянутся шире и шире

В шествии грозном всё новых веков,

Время настанет: иссякнут все силы

Дряхлой земли, и в подсолнечном мире

Всё будет — рядом могил и гробов!

Солнце палит утомленную землю.

Гнется тростник, и мелькают стрекозы

Около тихих, незыблемых струй.

Тайному вздоху под ивой я внемлю.

Первое счастие! первые грезы!

Чу! прозвучал в тишине поцелуй!

20 марта 1910

ВЕТРЕНЫЙ ВЕЧЕР

Шумят задумчивые липы.

Закат, сквозь частокол стволов,

Обводит на песке аллеи

Сиянием следы шагов.

Порой мучительные скрипы

Врываются в покорный шум…

И дали неба все синее,

И синий, дальний лес— угрюм.

О, царствуй, вечер, час раздумий;

Струись, журчи в душе, родник…

Иду вперед померкшим садом

И знаю — рядом мой двойник.

Иду вперед, в покорном шуме,

Порою слышу скорбный скрип…

И мой двойник безмолвный — рядом

Скользит вдоль потемневших лип.

26 июня 1910

ВЕЧЕР В ПОЛЕ

Солнце сквозь деревья

сыплет пылью золотой.

Белый, тощий месяц

в бледном небе сам не свой.

Словно желтый веер,

нив раскрыт широкий круг.

Где-то косы точат,

свежим сеном веет луг.

Тучки в небе дремлют,

час заката недалек…

Чу! запел протяжно

пастуший рожок,

4 — 6 июля 1910

ОДИНОКАЯ ЕЛЬ

Одинокая старая ель,

Еще сохраняя

Девичью стройность ствола,

Все шепчет чуть слышно про дальнюю цель,

Под ветром ветвями печально качая

И новые шишки роняя,

Всё новые шишки, еще, без числа…

Столетняя мать!

О чем ты так шепчешь? о чем ты мечтаешь?

Ты, древняя, хочешь детей увидать,

Зеленые, стройные ели?

Год за годом с верхних ветвей

Ты новые шишки роняешь,

Чтобы увидеть своих встающих детей,

Чтобы шептать, умирая, о достигнутой цели.

Но кругом лишь поля,

У корней твоих реет дорога.

Или эта бесплодна земля?

Или небо к мечте твоей строго?

Ты одна.

Кропит тебя дождь; шевелит тебя буря;

За зимней стужей сияет весна,

И осень за летом приходит, глухая…

Столетняя ель,

Одинокая, ветви понуря,

Ветви под ветром качая,

Ты шепчешь чуть слышно про дальнюю цель

24 июля 1910

Белкино

РАБЫ

Нас было много. Мы покорно

Свершали свой вседневный труд:

Мели осенний сад; упорно

От ила очищали пруд;

Срезали сучья у оливы;

Кропили пыльные цветы;

За всем следили, терпеливы,

От темноты до темноты!

Ах, мы одной горели жаждой,

Чтоб в час, когда с террасы в сад

Сойдет она, — листочек каждый

Был зелен, был красив, был рад!

И вот, дрожа, ложились тени,

Склонялось солнце, все в огнях,—

Тогда на белые ступени,

Со стеблем лилии в руках,

Она сходила… Боги! Боги!