Наум Коржавин - На скосе века Страница 13

* * *

Нелепые ваши затеиИ громкие ваши слова…Нужны мне такие идеи,Которыми всходит трава.Которые воздух колышут,Которые зелень дают.Которым всё хочется выше,Но знают и меру свою.Они притаились зимою,Чтоб к ним не добрался мороз.Чтоб, только запахнет весною,Их стебель сквозь почву пророс.Чтоб снова наутро беспечно,Вступив по наследству в права,На солнце,     как юная вечность,Опять зеленела трава.Так нежно и так настояще,Что — пусть хоть бушует беда —Ты б видел, что всё — преходяще,А зелень и жизнь — никогда.

* * *

Небо за плёнкой серой.В травах воды без меры:Идёшь травяной дорожкой,А сапоги мокры…Всё это значит осень.Жить бы хотелось очень.Жить бы, вздохнуть немножко,Издать петушиный крик.

Дует в лицо мне ветер.Грудью бы горе встретитьИли его уничтожить.Или же — под откос.Ветер остался ветром,Он затерялся в ветлах,Он только холод умножил,Тревогу-тщету принёс.

Но всё проходит на свете,И я буду вольным, как ветер,И больше не буду прикованК скучной точке одной.Тогда мне, наверно, осеньОпять понравится очень:«Муза далёких странствий»,Листьев полёт шальной.

Возвращение

Всё это было, было, было…

Всё это было, было, было:И этот пар, и эта степь,И эти взрывы снежной пыли,И этот иней на кусте.

И эти сани — нет, кибитка, —И этот волчий след в леске…И даже… Даже эта пытка:Гадать, чем встретят вдалеке.

И эта радость молодая,Что всё растёт… Сама собой…И лишь фамилия другаяТогда была. И век другой.

Их было много: всем известныхИ не оставивших следа.И на века безмерно честных,И честных только лишь тогда.

И вспоминавших время этоПотом, в чинах, на склоне лет:Снег… кони… юность… море света.И в сердце угрызений нет.

Отбывших ссылку за пустоеИ за серьёзные дела,Но полных светлой чистотою,Которую давила мгла.

Кому во мраке преисподнейСвободный ум был светлый дан,Подчас светлее и свободней,Чем у людей свободных стран.

Их много мчалось этим следомНа волю… (Где есть воля им?)И я сегодня тоже едуПутём знакомым и былым.

Путём знакомым — знаю, знаю —Всё узнаю, хоть всё не так,Хоть нынче станция сквозная,Где раньше выход был на тракт,

Хотя дымят кругом заводы,Хотя в огнях ночная мгла,Хоть вихрем света и свободыЗдесь революция прошла.

Но после войн и революций.Под всё разъевшей темнотойМне так же некуда вернутьсяС душой открытой и живой.

И мне навек безмерно близкиРавнины, что, как плат, белы, —Всей мглой истории российской,Всем блеском искр средь этой мглы.

* * *

Сочась сквозь тучи, льётся дождь осенний.Мне надо встать, чтобы дожить свой век,И рвать туман тяжёлых настроений,И прорываться к чистой синеве.Я жить хочу. Движенья и отваги.Смой, частый дождь, весь сор с души моей,Пусть, как дорога, стелется бумага —Далёкий путь к сердцам моих друзей.Жить! Слышать рельсов радостные стоны,Стоять в проходе час, не проходя…Молчать и думать…          И в окне вагонаПить привкус гари         в капельках дождя.

На побывке

Уж заводы ощущаютсяВ листве.Электричка приближаетсяК Москве.

Эх, рязанская дороженька,Вокзал.Я бы всё, коль было б можно,Рассказал.

Эх, Столыпин ты Столыпин, —Из оконЯсно виден твой столыпинскийВагон.

Он стоит спокойно в парке,Тихо ждёт,Что людей конвой с овчаркойПодведёт.

На купе разбит он чётко.Тешит взор…И отбит от них решёткойКоридор.

В коридоре ходит пареньБоевой,Вологодский, бессеребреныйКонвой.

…Эх, рязанская дороженька,Легка,Знать, тебе твоя острожнаяТоска.

* * *

Песня дальняя слышна,Птицы шепчутся в кустах.Здесь покой и тишина.Значит, здесь я лишь в гостях.

Зелень, зелень свыше мер,Мудрость бледного листа…От неверий и от верЯ до крайности устал.

Оттого что всё в кровиСердце жёсткое моё.От отсутствия любвиИ нашествия её.

Оттого что как законЖизнь во всём даёт понять,Что затем я и рождён,Чтоб насильно смерть принять.

Эта мысль теперь во всём.Даже в воздухе самом.Даже в дачной тишине —Не родной, а чуждой мне.

Встреча с Москвой

Что же! Здравствуй, Москва.    Отошли и мечты, и гаданья.Вот кругом ты шумишь,    вот сверкаешь, светла и нова.Блеском станций метро,    высотой воздвигаемых зданийБлеск и высь подменить    ты пытаешься тщетно, Москва.Ты теперь деловита,    всего ты измерила цену.Плюнут в душу твою    и прольют безнаказанно кровь,Сложной вязью теорий    свою прикрывая измену,Ты продашь всё спокойно:    и совесть, и жизнь, и любовь,Чтоб никто не тревожил    приятный покой прозябанья —Прозябанье Москвы,    где снабженье, чины и обман.Так живёшь ты, Москва!    Лжешь,        клянёшься,             насилуешь памятьИ, флиртуя с историей,    с будущим крутишь роман.

Вступление в поэму

Ни к чему,     ни к чему,           ни к чему полуночные бденьяИ мечты, что проснёшься      в каком-нибудь веке другом.Время?   Время дано.      Это не подлежит обсужденью.Подлежишь обсуждению ты,      разместившийся в нём.Ты не верь,     что грядущее вскрикнет,             всплеснувши руками:«Вон какой тогда жил,      да, бедняга, от века зачах».Нету лёгких времён.      И в людскую врезается памятьТолько тот,      кто пронёс эту тяжесть             на смертных плечах.Мне молчать надоело.      Проходят тяжёлые числа,Страх тюрьмы и ошибок      и скрытая тайна причин…Перепутано — всё.      Все слова получили сто смыслов.Только смысл существа остаётся,               как прежде,                    один.Вот такими словами    начать бы хорошую повесть, —Из тоски отупенья    в широкую жизнь переход…Да! Мы в Бога не верим,    но полностью веруем в совесть,В ту, что раньше Христа родилась    и не с нами умрёт.Если мелкие люди    ползут на поверхность               и давят,Если шабаш из мелких страстей    называется страсть,Лучше встать и сказать,    даже если тебя обезглавят,Лучше пасть самому,    чем душе твоей в мизерность впасть.Я не знаю,    что надо творить             для спасения века,Не хочу оправданий,    снисхожденья к себе —               не прошу…Чтобы жить и любить,    быть простым,            но простым человеком —Я иду на тяжёлый,    бессмысленный риск —               и пишу.

* * *