Яков Полонский - Стихотворения Поэмы Проза Страница 14

Или он старую рану тревожит,

Или он новую гложет.

Боже мой! боже мой!

Поздно приду я домой!

Много есть чудных, прекрасных людей,

Светлых умом и вполне благородных,

Но и они, вроде бледных теней,

Меркнут душою в гостиных холодных.

Есть у нас так называемый свет,

Есть даже люди, а общества нет:

Русская мысль в одиночку созрела.

Да и гуляет без дела.

Боже мой! боже мой!

Поздно приду я домой!

Вот, вижу, дворник сидит у ворот,

В шубе да в шапке лохматой:

Точно медведь; на усах его лед,

Снег в бороде, в рукавице лопата…

Спит ли он, так ли, прижавшись, сидит

Думает думу, морозы бранит.

Или, как я же, бесплодно мечтает,

Или меня поджидает?

Боже мой! боже мой!

Поздно приду я домой!

<1856>

СОЛОВЬИНАЯ ЛЮБОВЬ

В те дни, как я был соловьем,

Порхающим с ветки на ветку,

Любил я поглядывать зорким глазком

В окно, на богатую клетку.

В той клетке, я помню, жила

Такая красавица птичка,

Что видеть ее страсть невольно влекла,

Насильно тянула привычка.

Слезами во мраке ночей

Питал я блаженные грезы,

И пел про любовь я в затишье аллей,

И звуки дрожали, как слезы.

И к месяцу я ревновал…

И часто к затворнице сонной

Я страстные вздохи свои посылал

По ветру, в струе благовонной.

Нередко внимала заря

Моей серенаде прощальной

В тот час, как, проснувшись, малютка моя

Плескалася в ванне хрустальной.

Однажды гроза пронеслась…

Вдруг, вижу, — окно нараспашку,

И клетка, о радость! сама отперлась,

Чтоб выпустить бедную пташку.

И стал я красавицу звать

На солнце, в зеленые сени

Туда, где уютные гнезда качать

Слетаются влажные тени.

"Покинь золотую тюрьму!

Будь голосу бога послушна!"

Я звал… но к свободе, бог весть почему,

Осталась она равнодушна.

Бедняжка, я видел потом,

Клевала отборные зерна

Потом щебетала — не знаю о чем

Так грустно и так непритворно!

О том ли грустила она,

Что крылышки доля связала?

О том ли, что, рано промчавшись, весна

Навек мои песни умчала?

1856

ТУМАН

Какой туман! ни солнца нет, ни тучи!

Деревья облеклись в какой-то дым плавучий;

И тянется сырой, бревенчатый забор

Вдоль грязной улицы, обманывая взор…

Вот нашей осени унылая картина!

Нет, что ни говори, здесь грустно без хлопот;

Меня здесь под ярмо сама природа гнет…

Недаром — эта блажь, бессонница, кручина,

Холодный сон души, или страстей обман,

Иль робость школьника, который перед носом

Учителя стоит, запуганный вопросом;

Недаром иногда сквозь сеющий туман

Все, чем жила душа, мне кажется хаосом.

О, где ты? где, покинутая мной

В те дни, когда я жил не сердцем, а мечтой

И к подвигам себя берег в часы досуга? -

Откликнись! воротись, утешь названьем друга! -

Но — я на севере, а ты под солнцем юга -

И мой тяжелый вздох к тебе не долетит.

1856

НА КОРАБЛЕ

Стихает. Ночь темна. Свисти, чтоб мы не спали!..

Еще вчерашняя гроза не унялась:

Те ж волны бурные, что с вечера плескали,

Не закачав, еще качают нас.

В безлунном мраке мы дорогу потеряли,

Разбитым фонарем не освещен компас.

Неси огня! звони, свисти, чтоб мы не спали!

Еще вчерашняя гроза не унялась…

Наш флаг порывисто и беспокойно веет;

Наш капитан впотьмах стоит, раздумья полн…

Заря!.. друзья, заря! Глядите, как яснеет

И капитан, и мы, и гребни черных волн.

Кто болен, кто устал, кто бодр еще, кто плачет,

Что бурей сломано, разбито, снесено

Все ясно: божий день, вставая, зла не прячет…

Но — не погибли мы!.. и много спасено…

Мы мачты укрепим, мы паруса подтянем,

Мы нашим топотом встревожим праздных лень

И дальше в путь пойдем, и дружно песню грянем:

Господь, благослови грядущий день!

1856

She walks in beauty like the night

Byron (1)

Тень ангела прошла с величием царицы:

В ней были мрак и свет в одно виденье слиты.

Я видел темные, стыдливые ресницы,

Приподнятую бровь и бледные ланиты.

И с гордой кротостью уста ее молчали,

И мнилось, если б вдруг они заговорили,

Так много бы прекрасного сказали,

Так много бы высокого открыли,

Что и самой бы стало ей невольно

И грустно, и смешно, и тягостно, и больно…

Как воплощенное страдание поэта,

Она прошла в толпе с величием смиренья;

Я проводил ее глазами, без привета,

И без восторженных похвал, и без моленья…

С благоговением уста мои молчали

Но… если б как-нибудь они заговорили,

Так много бы безумного сказали,

Так много бы сердечных язв раскрыли,

Что самому мне стало б вдруг невольно

И стыдно, и смешно, и тягостно, и больно…

Она идет, сверкая красотой подобно ночи. Байрон (англ.). — Ред.

<1857>

НОЧЬ В КРЫМУ

Помнишь, лунное мерцанье,

Шорох моря под скалой,

Сонных листьев колыханье,

И цынцырны {*} стрекотанье

За оградой садовой;

{* Цынцырна — татарское слово,

то же, что цикада. Прим. авт.)}

В полумгле нагорным садом

Шли мы, — лавр благоухал;

Грот чернел за виноградом,

И бассейн под водопадом

Переполненный звучал;

Помнишь, свежее дыханье,

Запах розы, говор струй -

Всей природы обаянье,

И невольное слиянье

Уст в нежданный поцелуй.

Эта музыка природы,

Эта музыка души

Мне в иные, злые годы,

После бурь и непогоды,

Ясно слышалась в тиши.

Я внимал — и сердце грелось

С юга веющим теплом,

Легче верилось и пелось…

Я внимал — и мне хотелось

Этой музыки во всем…

<1857>

А. Н. МАЙКОВУ

Ответ на стихи его:

"Полонский! суждено опять судьбою злою…"

Как, ты грустишь? — помилуй бог!

Скажи мне, Майков, как ты мог,

С детьми играя, тихо гладя

Их по головке, слыша смех

Их вечно-звонкий, вспомнить тех,

Чей гений пал, с судьбой не сладя,

Чей труд погиб…

Как мог ты, глядя

На северные небеса,

Вдруг вспомнить Рима чудеса,

Проникнуться воспоминаньем,

Вообразить, что я стою

Средь Колизея, как в раю,

И подарить меня посланьем?

Мне задушевный твой привет

Был освежительно-отраден.

Но я еще не в Риме, нет!

В окно я вижу Баден-Баден,

И тяжело гляжу на свет.

Хоть мне здорово и приятно

Парным питаться молоком,

Дышать нетопленным теплом

И слушать музыку бесплатно;

Но — если б не было руин,

Плющом повитых, луговин

Зеленых, гор, садов, скамеек,

Холмов и каменных лазеек, -

Здесь на меня нашел бы сплин -

Так надоело мне гулянье,

Куда, расхаживая лень,

Хожу я каждый божий день

На равнодушное свиданье,

И где встречаю, рад не рад,

При свете газовых лампад,

Американцев, итальянцев,

Французов, англичан, голландцев,

И немцев, и немецких жен,

И всем известную графиню,

И полурусскую княгиню,

И русских множество княжен.

Но в этих встречах мало толку,

И в разговорах о ничем

Ожесточаюсь я умом,

А сердцем плачу втихомолку.

И эта жизнь меня томит,

И этот Баден, с этим миром,

Который вкруг меня шумит,

Мне кажется большим трактиром,

В котором каждый божий час

Гуляет глупость напоказ.

А ты счастливец! — любишь ты

Домашний мир. Твои мечты

Не знают роковых стремлений;

Зато как много впечатлений

Проходит по душе твоей,

Когда ты с удочкой своей,

Нетерпеливый, вдохновенный,

Идешь на лов уединенный.

Или, раздвинув тростники,

Над золотистыми струями

Стоишь — протер свои очки -

И жадными следишь глазами,

Как шевелятся поплавки.

И весь ты страстное вниманье…

Вот — гнется удочка дугой,

Кружится рыбка над водой -

Плеск — серебро и трепетанье…

О, в этот миг перед тобой

Что значит Рим и все преданья,

Обломки славы мировой!

Но, чу! свисток раздался птичий,

Ночь шелестит во мгле кустов:

Спеши, мой милый рыболов,

Домой с наловленной добычей!