Юрий Верховский - Струны: Собрание сочинений Страница 15

УТРО

Ты сегодня совсем некрасива,Но особенно как-то мила,И коса небольшую головку,Что венок золотой, облегла.

И поникла головка устало,Прислоняясь к прозрачным перстам;Нежной тенью склонились ресницы,Чуть дрожа, к побледневшим щекам.

Но твой стан так же гибок и строен,Так же сильны и плечи, и грудь,И горда молодая походка…Позабудь же тоску, позабудь.

Вот цветы из росистого сада:Резеда, горделивый левкой.Утро нынче светло и душисто.Успокой же меня, успокой.

Удержать не могла ты улыбкиИ глаза на меня подняла.Ты сегодня совсем не красива,Но особенно как-то мила.

ПОРТРЕТ

Когда я целовал трепещущие пальцы,И ты оставила качнувшиеся пяльцыИ светлые глаза с вопросом подняла, –О, как на тот портрет похожа ты была,Портрет прабабушки в широкой тусклой раме,Висевший на стене в гостиной, тут, над нами:Такой же нежный день склонялся и горелНа золоте волос и складки платья грел,И руки тонкие, и кольца были те же,И так же, чудится, два сердца бились реже,И так же медленно алмазных капли двеСкатились на цветы по вышитой канве…

ЛЕТОМ

Мне было так просто, так весело с ним.Мы в лунные ночи гуляли;Бывало, над озером долго сидим…А утром в lawn-tennis играли…А в дождь – «Арагонскую Хоту» твердимВ четыре руки на рояли…Мне было так просто, так весело с ним!

А нынче – я нынче сама не своя:Я утром цветы поливалаИ вдруг за куртиной услышала яШаги – и походку узнала, –Так близко – где старая эта скамья…На ней я так часто мечтала,А нынче – я нынче сама не своя.

Хотела бежать или крикнуть – нет сил.И слышу от слова до слова –Он с гостем, он с другом своим говорил,Что счастья не знает иного,Что любит меня, что давно полюбил.Что летом – что сердце — что снова…Хотела бежать или крикнуть – нет сил.

Мне было так просто, так весело с ним…Какое жестокое лето!Зачем же он встретился с другом своим!Зачем же я слышала это!Зачем же он мною любим – не любим…Не знаю, не знаю ответа!Мне было так просто, так весело с ним…

БОГИНЯ

Я смутно помню деревенский дом увы,(Должно быть, каменный и верно – белый)С просторными хоромами, старинный,С домовой церковью. Из коридорВысокая и вечно запертая,В нее ведет таинственная дверь.Лишь раз она, я помню, отомкнулась,И я увидел царские вратаИ тусклый небольшой иконостас.Живал здесь в доме — помню, говорили –Потемкин. И вокруг еще как будтоВитали тени близкого былого,И старый парк мечтанья навевал.Обширной он поляной расступалсяПеред подъездом пышным и широким,Где львы чугунные по сторонамСтояли, одинакие. А ближеИ в стороны чуть-чуть – на пьедесталахДве белых женских статуи. Как мраморКазался словно светлым откровеньемИного мира – меж простых деревьевИ даже рядом с парой темных львов!Здесь, помню, часто мы, мальчишки, шумноИграли, бегали, дрались, скакалиВерхом на палочках. А иногдаВзлезали, дерзкие, на львов чугунных.Но и тогда же стройный мрамор статуйНевнятное внушал благоговенье.Увы – не всем. Безвестный вольнодумецСвою телегу тут остановил,К божественным изваянным ногамВожжами крепко лошадь привязал,А сам ушел. Я помню — сердце сжалось,Когда в траву поверженной богинюУвидел я. Младенческой душеПочудилась обида роковая –Проста, как просто стало всё кругом,И непонятна в этой простоте.

ЯСТРЕБ

Не правда ль, милые, как хорошо,Как славно вечер зимний коротатьСвоей семьею в горнице уютнойПеред растопленной так ярко печкой,Где и огонь так шаловливо пляшет,Как будто рад он свету и теплу?Да вот и он устал – лишь синеватойИ резвой струйкою по красным углямПеребегает. Вижу, детвора,Вам хочется на этих уголькахИспечь себе каштанов. Только вместеВы ждете и рассказов от меня –О том, «как был я маленьким». Ну, ладно:Ты, дочь моя, давай сюда корзинку,А ты, мальчишка, ножик принеси;Каштан ведь каждый надобно надрезать(Его и взять приятно: круглый, с плоскимОдним бочком и гладенький), – а тоКак хлопнет он и выскочит из печки —Ожжет, сгорит. Ну вот, угомонились, –Теперь за дело. А пока о том,Как был я маленьким, уж расскажуВам что-нибудь. Припоминаешь частоКакой-нибудь житейский малый случай –И он уж дорог нам; он говоритО милом невозвратном. И сейчасЯ словно и не вспомню ничегоПомимо ястреба. Какой? Не страшный,Не настоящий, а бумажный ястреб.Вы знаете, что мы всегда на летоВ деревню всей семьей переселялись,От города верстах в семи. Отец мой,Уехав в город каждый день с утра,К обеду возвращался. Помню, какЛюбили мы встречать его. Как былоМне радостно особенно – стоятьВ саду, в конце аллеи, у плетня,Облокотиться на него и прямоЗадумчиво, мечтательно глядеть –Глядеть туда, на пыльную дорогу:Налево ряд берез столетних; дальшеИдет дорога вдаль меж нив широкихИ мне видна до рощи, где, я знаю,Сворачивает влево. И оттудаВот-вот сейчас покажется тележка,Еще едва чернея. Вот уж виденИ наш гнедой; на козлах – Сидор; дальшеВ крылатке белой и в широкополойСоломенной знакомой белой шляпе –Отец. Как весело через заборМахнуть к нему навстречу, и вскочитьВ тележку, и доехать до крыльца!И разве же не вдвое веселейВстречаться так в день именин твоих?Ребячья простодушная корыстьЗараньше ждет с открытою душойБогатой жатвы. Так я раз стоялИ ждал. И вижу – едут. И бегуНавстречу во весь дух – вскочить, обнятьИ целовать его. И вот – но что жеВ руках его? И слушаю слова:«Ну, вот тебе твой ястреб». Не дышу…– «Я – я просил – я – саблю» – и молчу —И – в слезы. Правда, что не так-то долгоЯ плакал, как его мы разглядели,И нитку привязали, и пустили –Не ястреба, а чудо: черно-синий,С расправленными крыльями, и клювомИзогнутым, повернутым направо,И с черным глазом; с крепкими костямиИз палочек и прутиков – вблизи, –Он снизу издали – живым казался:Так он ширял могучими крыламиВ поднебесье, что даже мелких пташекПугал своим полетом – дальше – выше –Восторг! И был особенно я веселВ тот день, как бы за слезы в воздаянье,И где-то там, на самом дне душиЧуть позднее дрожало сожаленье;Его я замечал ли? А назавтра,Когда отец, приехав, подал саблюМне вожделенную, – я как-то малоОбрадовался ей. И вдруг – увидел,Как осторожно он вчера за крыльяДержал руками ястреба – и понял,Что так его держал он всю дорогу…Конечно, после много веселилсяИ саблей я, и ястребом. Но всё жеНе мог я долго, долго позабытьТого раскаянья, и угрызенья,И к сердцу вдруг прилившей запоздалойЛюбви и нежности. И вот теперь,Когда прошло уж много, много лет,Когда в мечтах нет сабли жестяной(Когда и времена переменились,Так что и он не с прежней неохотой,Пожалуй, бы мне саблю подарил), –Я многое, да, многое забыл,А с тою же любовью помню ясноИ с поздней нежностью – всё эти руки:Вот – держат за концы широких крыльевБумажную синеющую птицу –Так бережно и осторожно. ТутИ весь рассказ мой. Так нередко в жизниЕдва заметный миг – навечно дорог,И памятен, и жив, и жизни учит,И жизненно душой путеводит.Вот мой рассказ. А между тем, смотрите —Каштаны уж готовы, испеклись,И вкусно пахнет жесткая скорлупка.Заря уж потухает. Вечер тихоСклонился к ночи. Скоро на покой.

ДОМИК