Максимилиан Волошин - Полное собрание стихотворений Страница 15

<7 июля 1913 Коктебель>

«И будут огоньками роз…»

И будут огоньками розЦвести шиповники, алея,И под ногами млеть откосЛиловым запахом шалфея,А в глубине мерцать заливЧешуйным блеском хлябей сонныхВ седой оправе пенных гривИ в рыжей раме гор сожженных.И ты с приподнятой рукой,Не отрывая взгляд от взморья,Пойдешь вечернею тропойС молитвенного плоскогорья...Минуешь овчий кош, овраг...Тебя проводят до оградыКоров задумчивые взглядыИ грустные глаза собак.Крылом зубчатым вырастая,Коснется моря тень вершин,И ты изникнешь, млея, тая,В полынном сумраке долин.

<14 июня 1913

Коктебель>

«Любовь твоя жаждет так много…»

Любовь твоя жаждет так много,Рыдая, прося, упрекая...Люби его молча и строго,Люби его, медленно тая.

Свети ему пламенем белым —Бездымно, безгрустно, безвольно.Люби его радостно телом,А сердцем люби его больно.

Пусть призрак, творимый любовью,Лица не заслонит иного, —Люби его с плотью и кровью —Простого, живого, земного...

Храня его знак суеверно,Не бойся врага в иноверце...Люби его метко и верно —Люби его в самое сердце.

<8 июля 1914 Коктебель>

«Я узнаю себя в чертах…»

Я узнаю себя в чертахОтриколийского кумираПо тайне благостного мираНа этих мраморных устах.

О, вещий голос темной крови!Я знаю этот лоб и нос,И тяжкий водопад волос,И эти сдвинутые брови...

Я влагой ливней нисходилНа грудь природы многолицей,Плодотворя ее... я былБыком, и облаком, и птицей...

В своих неизреченных снахЯ обнимал и обнимаюСемелу, Леду и Данаю,Поя бессмертьем смертный прах.

И детский дух, землей томимый,Уносит царственный орелНа олимпийский мой престолДля радости неугасимой.

<1 февраля 1913>

М. С. Цетлин

Нет, не склоненной в дверной раме,На фоне пены и ветров,Как увидал тебя Серов,Я сохранил твой лик. Меж намиИная Франция легла:Озер осенних зеркалаВ душе с тобой неразделимы —Булонский лес, печаль аллей,Узорный переплет ветвей,Парижа меркнущие дымыИ шеи скорбных лебедей.В те дни судьба определяла,Народ кидая на народ,Чье ядовитей жалит жалоИ чей огонь больнее жжет.В те дни невыразимой грустьюМинуты метил темный рок,И жизнь стремила свой потокК еще неведомому устью.

<21 мая 1917 Коктебель>

Р. М. Хин

Я мысленно вхожу в ваш кабинет...Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,Но чья для нас не умерла химера,И бьется сердце, взятое в их плен...Бодлера лик, нормандский ус Флобера,Скептичный Фрайс, Святой Сатир – Верлен,Кузнец – Бальзак, чеканщики – Гонкуры...Их лица терпкие и четкие фигурыГлядят со стен, и спят в сафьянах книгИх дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик.Я верен им... Но более глубокоВолнует эхо здесь звучавших слов...К вам приходил Владимир Соловьев,И голова библейского пророка —К ней шел бы крест, верблюжий мех у чресл —Склонялась на обшивку этих кресл.Творец людей, глашатай книг и вкусов,Принесший нам Флобера, как Коран,Сюда входил, садился на диванИ расточал огонь и блеск Урусов.Как закрепить умолкнувшую речь?Как дать словам движенье, тембр, оттенки?Мне памятна больного СтороженкиСедая голова меж низких плеч.Всё, что теперь забыто иль в загоне, —Весь тайный цвет Европы иль Москвы —Вокруг себя объединяли вы —Брандес и Банг, Танеев, Минцлов, Кони...Раскройте вновь дневник... Гляжу на вашЧеканный профиль с бронзовой медали...Рука невольно ищет карандаш,И мысль плывет в померкнувшие дали.И в шелесте листаемых страниц,В напеве фраз, в изгибах интонацийМерцают отсветы событий, встреч и лиц...Погасшие огни былых иллюминаций.

<22 декабря 1913 Коктебель>

Ропшин

Холодный рот. Щеки бесстрастной складкиИ взгляд из-под усталых век...Таким сковал тебя железный векВ страстных огнях и бреде лихорадки.

В прихожих Лувра, в западнях Блуа,Карандашом, без тени и без краскиКлуэ чертил такие ж точно маскиВремен последних Валуа.

Но сквозь лица пергамент сероватыйЯ вижу дали северных снегов,И в звездной мгле стоит большой, сохатыйУнылый лось – с крестом между рогов.

Таким был ты. Бесстрастный и мятежныйВ руках кинжал, а в сердце крест:Судья и меч... с душою снежно-нежной,На всех путях хранимый волей звезд.

<20 декабря 1915 Париж>

Бальмонт

Огромный лоб, клейменный шрамом,Безбровый взгляд зеленых глаз, —В часы тоски подобных ямам,И хмельных локонов экстаз.Смесь воли и капризов детских,И мужеской фигуры стать —Веласкес мог бы написатьНа тусклом фоне гор Толедских.Тебе к лицу шелка и меч,И темный плащ оттенка сливы;Узорно-вычурная речьТаит круженья и отливы,Как сварка стали на клинке,Зажатом в замшевой руке.А голос твой, стихом играя,Сверкает плавно, напрягаяУпругий и звенящий звук...Но в нем живет не рокот лиры,А пенье стали, свист рапирыИ меткость неизбежных рук.И о твоих испанских предкахПобедоносно говорятОтрывистость рипостов редкихИ рифм стремительный парад.

<15(2) февраля 1915 Париж>

Напутствие Бальмонту

Мы в тюрьме изведанных пространств...Старый мир давно стал духу тесен,Жаждущему сказочных убранств.

О, поэт пленительнейших песен,Ты опять бежишь на край земли...Но и он тебе ли неизвестен?

Как ни пенят волны корабли,Как ни манят нас моря иные, —Воды всех морей не те же ли?

Но, как ты, уже считаю дни я,Зная, как торопит твой отъездТрижды-древняя Океания.

Но не в темном небе Южный Крест,Не морей пурпурные хламидыГрезишь ты, не россыпь новых звезд...

Чтоб подслушать древние обидыВ жалобах тоскующей волны,Ты уж спал на мелях Атлантиды.

А теперь тебе же сужденыЛемурии огненной и древнейНаисокровеннейшие сны.

Голос пламени в тебе напевней,Чем глухие всхлипы древних вод...И не ты ль всех знойней и полдневней?

Не столетий беглый хоровод —Пред тобой стена тысячелетийИз-за океана восстает:

«Эллины, вы перед нами дети...» —Говорил Солону древний жрец.Но меж нас слова забыты эти...

Ты ж разъял глухую вязь колец,И, мечту столетий обнимая,Ты несешь утерянный венец.

Где вставала ночь времен немая,Ты раздвинул яркий горизонт.Лемурия... Атлантида... Майя...

Ты – пловец пучин времен, Бальмонт!

<22(9) января 1912 Париж>

Фаэтон

Бальмонту

Здравствуй, отрок солнцекудрый,С белой мышью на плече!Прав твой путь, слепой и мудрый,Как молитва на мече.

Здравствуй, дерзкий, меднолицый,Возжелавший до концаПравить грозной колесницейПламеносного отца!

С неба павший, распростертый,Опаленный Фаэтон,Грезишь ты, с землею стертый,Всё один и тот же сон:

«Быть как Солнце!» до зенитаРазъяренных гнать коней!Пусть алмазная орбитаПрыщет взрывами огней!

И неверною рукоюНе сдержав узду мечты,Со священной четвернеюРухнуть с горней высоты!

В темном пафосе паденья,В дымах жертвенных костровСлавь любовь и исступленьеВоплями напевных строф!

Жги дома и нивы хлеба,Жги людей, холмы, леса!Чтоб огонь, упавший с неба,Взвился снова в небеса!

<13 февраля 1914 Коктебель>

Два демона

Посв. Т. Г. Трапезникову

1

Я дух механики. Я веществаВо тьме блюду слепые равновесья,Я полюс сфер – небес и поднебесья,Я гений числ. Я счетчик. Я глава.

Мне важны формулы, а не слова.Я всюду и нигде. Но кликни – здесь я!В сердцах машин клокочет злоба бесья.Я князь земли! Мне знаки и права!

Я друг свобод. Создатель педагогик.Я – инженер, теолог, физик, логик.Я призрак истин сплавил в стройный бред.

Я в соке конопли. Я в зернах мака.Я тот, кто кинул шарики планетВ огромную рулетку Зодиака.

2

На дно миров пловцом спустился я —Мятежный дух, ослушник вышней воли.Луч радости на семицветность болиВо мне разложен влагой бытия.

Во мне звучит всех духов лития,Но семь цветов разъяты в каждой долеОдной симфонии. Не оттого лиОтливами горю я, как змея?

Я свят грехом. Я смертью жив. В темницеСвободен я. Бессилием – могуч.Лишенный крыл, в пареньи равен птице.

Клюй, коршун, печень! Бей, кровавый ключ!Весь хор светил – един в моей цевнице,Как в радуге – един распятый луч.

6 февраля 1915