Борис Евсеев - Ночи безумные. Русская любовная лирика XIX века Страница 16

25 января 1891

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

    Очнувшись от тяжкой зимы;

Мы жали друг другу холодные руки,

    И плакали, плакали мы.

Но в крепких незримых оковах сумели

    Держать нас людские умы;

Как часто в глаза мы друг другу глядели,

    И плакали, плакали мы!

Но вот засветилось над черною тучей

    И глянуло солнце из тьмы;

Весна, – мы сидели под ивой плакучей,

    И плакали, плакали мы.

30 марта 1891

Люби меня! Как только твой покорный

    Я встречу взор,

У ног твоих раскину я узорный

    Живой ковер.

Окрылены неведомым стремленьем,

    Над всем земным

В каком огне, с каким самозабвеньем

    Мы полетим!

И, просияв в лазури сновиденья,

    Предстанешь ты

Царить навек в дыханьи песнопенья

    И красоты.

13 апреля 1891

Аполлон Николаевич Майков 1821–1897

(Из Андрея Шенье)

Я был еще дитя – она уже прекрасна…

Как часто, помню я, с своей улыбкой ясной,

Она меня звала! Играя с ней, резвясь,

Младенческой рукой запутывал не раз

Я локоны ее. Персты мои скользили

По груди, по челу, меж пышных роз и лилий…

Но чаще посреди поклонников своих

Надменная меня ласкала, а на них

Лукаво-нежный взор подняв как бы случайно,

Дарила поцелуй, с насмешливостью тайной,

Устами алыми младенческим устам.

Завидуя в тиши божественным дарам,

Шептали юноши, сгорая в неге страстной:

«О, сколько милых ласк потеряно напрасно!»

1840 Каболовка

Вакханка

Тимпан и звуки флейт и плески вакханалий

Молчанье дальних гор и рощей потрясали.

Движеньем утомлен, я скрылся в мрак дерёв;

А там, раскинувшись на мягкий бархат мхов,

У грота темного, вакханка молодая

Покоилась, к руке склонясь, полунагая.

По жаркому лицу, по мраморной груди

Луч солнца, тень листов скользили, трепетали;

С аканфом и плющом власы ее спадали

На кожу тигрову, как резвые струи;

Там тирс изломанный, там чаша золотая…

Как дышит виноград на персях у нея,

Как алые уста, улыбкою играя,

Лепечут, полные томленья и огня!

Как тихо все вокруг! лишь слышны из-за дали

Тимпан и звуки флейт и плески вакханалий…

Март 1841

Дитя мое, уж нет благословенных дней,

Поры душистых лип, сирени и лилей;

Не свищут соловьи, и иволги не слышно…

Уж полно! не плести тебе гирлянды пышной

И незабудками головки не венчать;

По утренней росе уж зорек не встречать,

И поздно вечером уже не любоваться,

Как легкие пары над озером клубятся

И звезды смотрятся сквозь них в его стекле.

Не вереск, не цветы пестреют по скале,

А мох в расселинах пушится ранним снегом.

А ты, мой друг, все та ж: резва, мила… Люблю,

Как, разогревшися и утомившись бегом,

Ты, вея холодом, врываешься в мою

Глухую хижину, стряхаешь кудри снежны,

Хохочешь и меня целуешь звонко, нежно!

1841

О чем в тиши ночей таинственно мечтаю,

О чем при свете дня всечасно помышляю,

То будет тайной всем, и даже ты, мой стих,

Ты, друг мой ветреный, услада дней моих,

Тебе не передам души своей мечтанья,

А то расскажешь ты, чей глас в ночном молчаньи

Мне слышится, чей лик я всюду нахожу,

Чьи очи светят мне, чье имя я твержу.

Март 1841

Amoroso [42]

Выглянь, милая соседка,

В окна комнаты своей!

Душит запертая клетка

Птичку вольную полей.

Выглянь! Солнце, потухая,

Лик твой ясный озарит

И угаснет, оживляя

Алый блеск твоих ланит.

Выглянь! глазками легонько

Или пальчиком грозя,

Где ревнивец твой, тихонько

Дай мне знать, краса моя!

О, как много б при свиданье

Я хотел тебе сказать;

Слышать вновь твое признанье

И ревнивца поругать…

Чу! твой голос! песни звуки…

И гитары тихий звон…

Усыпляй его, баюкай…

Тише… что?.. заснул уж он?

Ты в мантилье, в маске черной

Промелькнула пред окном;

Слышу, с лестницы проворно

Застучала башмачком…

1845

Fortunata [43]

Ах, люби меня без размышлений,

Без тоски, без думы роковой,

Без упреков, без пустых сомнений!

Что тут думать? Я твоя, ты мой!

Все забудь, все брось, мне весь отдайся!..

На меня так грустно не гляди!

Разгадать, что в сердце, – не пытайся!

Весь ему отдайся – и иди!

Я любви не числю и не мерю,

Нет, любовь есть вся моя душа.

Я люблю – смеюсь, клянусь и верю…

Ах, как жизнь, мой милый, хороша!..

Верь в любви, что счастью не умчаться,

Верь, как я, о гордый человек,

Что нам ввек с тобой не расставаться

И не кончить поцелуя ввек…

1845

Порывы нежности обуздывать умея,

На ласки ты скупа. Всегда собой владея,

Лелеешь чувство ты в безмолвии, в тиши,

В святилище больной, тоскующей души…

Я знаю, страсть в тебе питается слезами.

Когда ж, измучена ревнивыми мечтами,

Сомненья, и тоску, и гордость победя,

Отдашься сердцу ты, как слабое дитя,

И жмешь меня в своих объятиях, рыдая, —

Я знаю, милый друг, не может так другая

Любить, как ты! Нет слов милее слов твоих,

Нет искреннее слез и клятв твоих немых,

Красноречивее – признанья и укора,

Признательнее нет и глубже нету взора,

И нет лобзания сильнее твоего,

Которым бы сказать душа твоя желала,

Как много любишь ты, как много ты страдала.

1852

Боже мой! Вчера – ненастье,

А сегодня – что за день!

Солнце, птицы! Блеск и счастье!

Луг росист, цветет сирень…

А еще ты в сладкой лени

Спишь, малютка!.. О, постой!

Я пойду нарву сирени

Да холодною росой

Вдруг на сонную-то брызну…

То-то сладко будет мне

Победить в ней укоризну

Свежей вестью о весне!

1855

Точно голубь светлою весною,

Ты веселья нежного пола,

В первый раз, быть может, всей душою

Долго сжатой страсти предана…

И меж тем как, музыкою счастья

Упоен, хочу я в тишине

Этот миг, как луч среди ненастья,

Охватить душой своей вполне,

И молчу, чтоб не терять ни звука,

Что дрожат в сердцах у нас с тобой, —

Вижу вдруг – ты смолкла, в сердце мука,

И слеза струится за слезой.

На мольбы сказать мне, что проникло

В грудь твою, чем сердце сражено,

Говоришь: ты к счастью не привыкла

И страшит тебя – к добру ль оно?..

Ну, так что ж? Пусть снова идут грозы!

Солнце вновь вослед проглянет им,

И тогда страдания и слезы

Мы опять душой благословим.

1855

Краса моя, рыбачка,

Причаль сюда челнок,

Садись, рука с рукою,

Со мной на бережок.

Прижмись ко мне головкой,

Не бойся ничего!

Вверяешься ж ты морю —

Страшнее ль я его?

Ах, сердце – тоже море!

И бьется, и бурлит,

И так же дорогие

Жемчужины таит!

<1866>

Аполлон Александрович Григорьев 1822–1864

Нет, за тебя молиться я не мог,

Держа венец над головой твоею.

Страдал ли я, иль просто изнемог,

Тебе теперь сказать я не умею, —

Но за тебя молиться я не мог.

И помню я – чела убор венчальный

Измять венцом мне было жаль: к тебе

Так шли цветы… Усталый и печальный,

Я позабыл в то время о мольбе

И все берег чела убор венчальный.

За что цветов тогда мне было жаль —

Бог ведает: за то ль, что без расцвета

Им суждено погибнуть, за тебя ль —

Не знаю я… в прошедшем нет ответа…

А мне цветов глубоко было жаль…

Нет, никогда печальной тайны

    Перед тобой

Не обнажу я, ни случайно,

    Ни с мыслью злой…

Наш путь иной… Любить и верить —

    Судьба твоя;

Я не таков, и лицемерить

    Не создан я.

Оставь меня… Страдал ли много,

    Иль знал я рай

И верю ль в жизнь, и верю ль в Бога —

    Не узнавай.

Мы разойдемся… Путь печальный

    Передо мной…

Прости, – привет тебе прощальный

    На путь иной.

И обо мне забудь иль помни —

    Мне все равно:

Забвенье полное давно мне

    Обречено.

К Лавинии

Для себя мы не просим покоя

И не ждем ничего от судьбы,

И к небесному своду мы двое

Не пошлем бесполезной мольбы…

Нет! пусть сам он над нами широко

Разливается яркой зарей,

Чтобы в грудь нам входили глубоко

Бытия полнота и покой…

Чтобы тополей старых качанье,

Обливаемых светом луны,

Да лепечущих листьев дрожанье

Навевали нам детские сны…

Чтобы ухо средь чуткой дремоты,

В хоре вечном зиждительных сил,

Примирения слышало ноты

И гармонию хода светил;

Чтобы вечного шума значенье

Разумея в таинственном сне,

Мы хоть раз испытали забвенье

О прошедшем и будущем дне.