Ли Бо - Дух старины Страница 17

Есть стихотворения, которые, кажется, изображают странствия к небожителям, но в основном в них разворачиваются картины действительных событий. Начальные четыре строки стихотворения «Зеленых кущ Великой Белизны» (№ 5) характеризуют высоту горы Тайбо, в следующих четырех описывается скит «черноволосого старца», в последующих шести строках повествуется, как поэт «расспрашивает о драгоценном рецепте» и старец «рассказывает об эликсире бессмертия», а в завершающих четырех строках поэт раскрывает свои тайные думы о том, как он «примет волшебный Эликсир» и «навсегда покинет этот мир». В стихотворении лишь в строке «Исчез, как огнь небесный, в вышине» есть элемент изображения качеств бессмертного старца, да и то с явной гиперболизацией. С точки зрения содержания стихотворения в целом это, боюсь, скорее изображение реальности, а не странствий с небожителями.

Стихотворение «Я как-то путешествовал туда» (№ 20) в сунском издании «Ли Тайбо вэнь цзи» разбито на три части: первые десять строк составляют одно стихотворение, следующие (начиная со слов: «Горючей друга проводил слезой») восемь строк, из которых четыре рифмуются, — еще одно стихотворение, а последнее начинается со строки: «Нас в этот мир заносит лишь на миг» — финальные двенадцать строк с шестью рифмами. Впервые все три части объединил в одно стихотворение Сяо Шиюнь, снабдив их таким пояснением: «Это стихотворение о странствиях к небожителям, состоящее из трех частей. В первой части говорится о странствиях в небесных высях вслед за небожителем, во второй — горестные вздохи при прощании с другом, в третьей — слезы расставания с миром вдруг сменяются отрезвлением и усмешкой: “К чему рыдать, расставаясь! В миг пребывания в мире лишь напрасно рвемся к славе и богатству! А какая польза от всего этого? Так что надо решиться на дальние странствия, высоко взлететь, а среди людей останется память, но пусть император и пожелает видеть тебя, он не сможет тебя достать, дружеские чувства— вот к чему нужно вернуться!”». Ху Чжэньхэн присоединяет среднюю часть (восемь строк с четырьмя рифмами) к предыдущим строкам, а со строки: «Нас в этот мир заносит лишь на миг» у него — второе стихотворение. В «Тан Сун ши чунь» сказано: «Это стихотворение из двух частей сейчас объединяют, первая часть — воспоминания о былом странствии, вторая — говорит об уходе из жизни, и обе части взаимоподчинены». Видно, что поэт еще не сделал выбор между активной деятельностью в бренном мире и уходом из него. Финальные две строки: «Чтоб мановеньем царственной руки / Властитель Цинь призвать меня не смог» показывают, что поэт еще полон жажды деятельности в бренном мире. И нельзя сопоставлять это стихотворение с откровенными стихами о странствиях к небожителям. Как и № 55 «И циских гуслей-сэ восточный лад», в котором исследователи видят иронию поэта по поводу того, что люди тянутся к разврату, а не к «божественному искусству». Так что и это отнюдь не описание странствий к небожителям.

В некоторых произведениях поэт обращается к элементам странствия к небожителям лишь для сопоставления с действительностью. Таково стихотворение «Как пастушок на той горе Златой» (№ 17), где поэт пишет о том, что ему прискучили «те, кто и пригож, и юн» и «хлопочут» неизвестно зачем, потому-то он и заявляет о своем намерении последовать за пастушком с Золотой горы. «Лишь Зелье из побегов древа Цюн / Вдохнет святую душу навсегда» — вот что нужно поэту. В стихотворении «На западе есть Лотосовый пик» (№ 19), если прочитать только первые десять строк, покажется, что оно о странствиях к небожителям, поскольку здесь описана лишь сфера святых небожителей. Но в следующих четырех строках изображается реальный мир во время смуты Ань Лушаня — кровь народа, чиновные шапки на шакалах и волках. Слова пронизаны гневом и скорбью поэта. Так что странствия к небожителям, описанные в первой половине, лишь оттеняют трагедию действительности.

Стихотворений, изображающих исключительно только странствия к небожителям и их бытие, — лишь два: № 7 и 41. Они в самом деле описывают иллюзорный мир небожителей.

В «Духе старины» есть эпические произведения категории «стихотворения о прошлом» (юн ши ши). Свое начало стихи, касающиеся истории, ведут от поэта Бань Гу периода Восточная Хань,[352] но его «стихотворения о прошлом» безыскусны, они просто излагают исторические события без какой бы то ни было скрытой мысли. В восьми «стихотворениях о прошлом» поэт Цзо Сы периода Западная Цзинь[353] через изображение событий истории, восхождения и падения исторических фигур раскрывает собственные идеалы и чувство безнадежности, так что по названию это стихи об истории, а фактически — о заветном. Поэт Тао Юаньмин, творивший на рубеже династий Цзинь и Сун,[354] создал исторические стихи «Об Эр Шу», «О Сань Ляне», «О Цзин Кэ», и вплоть до поэта Чэнь Цзыана, жившего в начале династии Тан,[355] многие писали именно такие стихи, в сущности продолжая традицию Цзо Сы — безыскусно использовать древность для изложения заветных чувств, не прибегая ни к каким новациям. Стихи о прошлом из «Духа старины» Ли Бо в основном продолжают традиции исторических стихотворений Жуань Цзи, Цзо Сы. Например, стихотворение «Лу Лянь был всем известный книгочей» (№ 10), воспевающее Лу Чжунляня, напоминает панегирик Лу Чжунляню в одном из произведений категории «стихотворений о прошлом» других поэтов, правда, у Ли Бо Лу Чжунлянь изображен с большим чувством: «Так перл луны, восстав со дна морей, / На землю изливает свет в ночи». А финальные две строки: «Как он, я суете мирской не рад, / Отброшу прочь чиновничий наряд» склоняются к теме «заветных чувств». Или история яньского князя в № 15, который пригласил мудрецов в княжество, — она продолжена криком души: «А те, чья слава нынче высока, / Меня, как пыль дорожную, откинут. / Потратят на забавы жемчуга, / А мудрецу — довольно и мякины?! / Что ж, Желтым Журавлем, чей путь высок, / Взлечу я в выси неба, одинок». Это похоже на стихотворение Жуань Цзи № 31 из цикла «О заветном».

В исторических стихотворениях Ли Бо, славящих знаменитых даосов, еще рельефнее выявляется их близость к стихам о сокровенных чувствах. Так, в стихотворении «Сосна и кипарис — прямы душой» (№ 12) он славит Янь Цзылина, который с удой ушел «на брега бездонных вод»: «Ветр чистоты по миру пролетел, / Таких высот другим достичь нельзя».

И кроме «долгого вздоха» он выражает свое собственное желание «поселиться в глуши крутых отрогов». В стихотворении «Когда Цзюньпин отринул мира плен» (№ 13) Ли Бо славит ученость Янь Цзюньпина: «Прозрел он ряд Великих Перемен / И сущего всего Первоначало», одобрительно пишет о том, что «Суждений Дао нить сплетал в тиши, / За полог пустоты проникнув чувством», — как о самосовершенствовании в постижении Дао и Дэ, о том, что от Янь Цзюньпина, этого «гадателя», «просвещающего людей», зависит приход священных глашатаев идеального мира: «Ведь всуе Цзоуюй не поспешит, / Глас Юэчжо не раздается чудный», потому что «над Небесной рекой подвешено [его] высокое имя». Поэт заключает стихотворение вздохом: «Ведь гость морской от нас уже далек, / И некому постичь безмолвья бездны!» Мечты поэта устремлены к Янь Цзюньпину. Но, воспевая Янь Цзылина и Янь Цзюньпина, поэт на самом деле излагает собственные сокровенные мысли.

Стихотворения на исторические темы в «Духе старины» можно считать политической сатирой, использующей древность для иронического изображения событий настоящего времени, и в этом заключено новаторство Ли Бо в категории исторических стихотворений. В то же время, однако, следует заметить, что скрытый намек в стихотворениях такого рода у Ли Бо заметен не слишком явно. Например, раньше считали, что в стихотворениях «Правитель Цинь собрал все шесть сторон» (№ 3) и «Мечом чудесным циньский государь» (№ 48) ироническое изображение жажды вечной жизни у Цинь Шихуана — это сатирический намек на танского Сюаньцзуна. На самом деле в этих текстах поэт оценивает только самого Цинь Шихуана. В финальных строках стихотворения № 3 «И в глубь тяжелую земных слоев / Лег саркофаг златой и хладный прах» определенно есть сарказм, но отнюдь не ясно, является ли это намеком на танского Сюаньцзуна. В № 48 строка «Затребовал пэнлайский Эликсир» оттеняет следующую: «И пренебрег весенней бороздой». Смысл состоит в том, что в поисках эликсира бессмертия Цинь Шихуан забыл о нуждах сельскохозяйственного производства. По всему содержанию стихотворения видно, что главным для Цинь Шихуана было навести переправу через море, чтобы настичь солнце, для чего император «Набрал солдат, опустошив весь мир, — / Десятки тысяч не пришли домой». Поэт осуждает причиненный трудовому люду ущерб. Отсюда и финальные строки: «Растратил силы, а успеха нет, / Одна печаль на много тысяч лет…» Исследователи полагают, что «это направлено против избыточных целей, препятствующих проявлять заботу о народе» (Чэнь Хан). Так оно и есть. Неясно, однако, содержится ли тут намек на Сюаньцзуна. Не исключено, что оба эти произведения посвящены только Цинь Шихуану.