Из глубины - Игнатий Александрович Белозерцев Страница 17

Любовь – это когда весна,

Но даже когда осень,

Вдруг жизнь лучом озарит она,

Как солнце утром вершины сосен.

Любовь – это когда зимой,

Любовь – это когда летом

Вдруг шалые ветры зовут с собой

И опьяняют рассветы.

Это когда цветы,

Это когда закаты,

Это когда мечты,

Это когда фрегаты…

Пусть вас ласкают и дождь, и снег!

Радуют пусть и жара, и холод!

Пусть, как бокал, будет ваш век

Нежным напитком любви полон!

Молчит мобильник

Молчит мобильник в Новый год и в юбилей…

Не денег не осталось в нём – друзей.

Тот – богатеет, тот – лежит на дне,

А этот – растворил мозги в вине…

Все лучшие (хоть плачь, хоть волком вой!)

Ушли со связи, спят в земле сырой.

Совершенство

Уступят ножки женские едва ли

Бессмертному творенью Страдивари.

Ведь совершенство нам дается зримо

В точеных ножках женщины любимой.

И, как родник, мелодия чиста,

Когда поют любимые уста.

Закон старенья, время, отмени!

Как чудо-скрипку ножки сохрани.

В объятиях любви

На бумаге я слова зарифмовываю,

Как послание любви зашифровываю.

Чувства нежные к тебе я испытываю.

Я эфир земной любовью пропитываю.

Ты услышь меня, родная, услышь!

Верю я, что в этот час ты не спишь,

И на волнах в ноосфере Земли

Ты в объятиях моих, мы одни.

Не коснутся нас земные года.

Мы в пространствах среди звезд навсегда!

Чувства нежные свои зарифмовываю,

Как послание любви зашифровываю.

Нежность вечную к тебе я испытываю.

Весь эфир земной любовью пропитываю.

Не коснутся нас земные года.

Мы в объятиях любви навсегда!

Я буду жить

Я знаю, что, как все, в свой срок умру.

А по весне, как все, и я восстану.

Не по-библейски и не по Корану —

Цветком, былинкой, сосенкой в бору.

Я буду жить в росинке и в ромашке.

В загробном царстве не ищи мой след.

И на последней на моей рубашке

Карманов, как у всех, я знаю, нет.

Я голым в мир пришел, ни с чем уйду.

Всем существом к планете припадая,

Собой продолжив жизни череду.

И счастлив я, и мне не надо рая.

А как душа? Не пропадет она.

Она в делах, в девчонках и в мальчишках,

В дворцах, машинах, на полотнах, в книжках.

Она бессмертна и на всех одна.

Над синей далью

Над синей далью, словно в небе, скит.

Здесь даже время беспробудно спит.

Идёт к скиту с котомкою монах,

Земной лаптями попирая прах.

Согнуло время инока дугой.

Он скоро вечный обретёт покой.

Мелькнёт секундой за спиною век,

И навсегда исчезнет человек.

Уйдут тревоги, радости, печаль…

И будут вечно лишь покой и даль.

И ночь, и звёзды, и Луна

Во дни крутых я самый некрутой.

Люблю Луну, способствую науке.

Учитель в школе, благородной муке

Предался здесь и в том обрёл покой.

Горжусь я тем, что самый некрутой,

Пишу стихи и сказки сочиняю,

Сиянье глаз ребячьих примечаю

При звуках песен, сочинённых мной.

Бываю счастлив я от чепухи:

Мечтой туманя глазки голубые,

Девчонка скажет: «Развелись крутые,

А мне так Ваши нравятся стихи!»

Тем наградит за муки все сполна.

Пускай редактор стих мой не приветит,

Но знаю я, что он кому-то светит

Огнём свечи с заветного окна.

Мне ненавистна в людях крутизна

И горы мышц с потухшими глазами.

Да будет нежность и участье с нами,

Да будут ночь, и звёзды, и Луна!

Лучший из снов

Приходит всё реже

Мой лучший из снов.

Как солнце ночное – она.

Всё та же улыбка

И музыка слов,

И будто со мною нежна.

И пусть наяву

Все пути замело,

Но после такого сна

Надолго мне в мире

Пустом тепло,

И даже в метель – весна.

И сладкое зелье

Вот этого сна

Пока я по капле пью,

Весь мир, где однажды

Явилась она,

Я всё же люблю. Люблю!

Октябрьское поле

Октябрьское поле – она здесь жила.

Октябрьское поле – была не была.

Октябрьское поле – постой, погоди.

Октябрьское поле – я должен сойти.

Вот в этой вот школе училась она,

Вот здесь мне махнула рукой из окна,

Вот в этом я сквере ее целовал,

У этой вот двери домой провожал.

Здесь ей – восемнадцать, а мне – двадцать пять.

Как грустно прощаться, как сладко обнять.

И так же стучали вдали поезда,

Когда расставались мы с ней навсегда.

И нет оправданий, и горек разрыв,

Но давних свиданий чарует мотив.

«Октябрьское поле» в столичном метро.

Ни горя, ни боли, что было – прошло.

Октябрьское поле – и память жива.

Октябрьское поле – не только слова.

Скажи еще раз те слова

Я перед зеркалом стою,

Устало руки уронила.

Прическу гордую мою

Досрочно жизнь посеребрила.

Что толку зеркало винить?!

Поблажек я и не хотела.

Не для себя цвела и пела.

Есть счастье трудное – дарить.

Да, я красивее была,

Тебе и детям подарила

Я красоту свою, мой милый.

Так ты сказал, я все мила?

Скажи ещё раз те слова,

Чтоб стали лучиком морщинки,

Чтоб стали искрами слезинки,

Чтоб обманули зеркала.

Уже не с нами сыновья.

Как быстро годы пролетели?!

Мы оглянуться не успели —

В квартире нашей ты да я.

Мой друг, покрепче обними,

И на встревоженной планете

Мы праздник наш с любовью встретим

И вспомним солнечные дни.

Скажи, скажи мне те слова!

И станут лучиком морщинки,

И будут искрами слезинки,

И пусть обманут зеркала!

Мелькают скорые года

Опять весна, а там и лето.

Но как, однако, быстро это!

Мелькают скорые года,

Как у перрона поезда

Или картинки на экране.

Не жизнь, а дней и лет мельканье.

Кто б догадался намекнуть —

Какая в этой гонке суть?

Какая бешеная сила

Года мелькать приговорила?

Какую цель имел творец?

Да есть ли смысл-то наконец?!

Про берёзу

Завалил я белую берёзу

И потом в безлиственной тиши

Выпил водки, вытирая слёзы,

За помин берёзовой души.

Проводам электропередачи

Не мешают ветви наконец.

Что же я не радуюсь,