Демьян Бедный - Том 1. Стихотворения 1908-1917 Страница 18

Венчание в деревне*

В убогой церковке толпятся стар и млад   От алтаря и до притвора.   «Ой, батюшки, умора!Должно, жених взаправду клад,Что у него невест такая свора!»«Где, где они?»   «Вон, матушка, гляди:В нарядах подвенечных!   Столпилось впередиЧуть не полдюжины сердечных!»   «С одним-то женихом?»   «Ай, да Пахом!»   «Ай, бабий же угодник!»«Пришлось крутенько, греховодник?»Пахом то на невест зернет, то на толпу.Ни жив ни мертв стоит бедняга пред налоем.      Невесты с воем      Кидаются к попу.«Ох, – поп кряхтит, – куда ж девать мне вас,                    ей-богу?Чай, будет с паренька невесты и одной».«Ребенка прижила!»   «Врет, врет она, родной!»   «Ославил!»   «Обманул!»      «Со мной венчай!»      «Со мной!»«Тьфу, чтоб вас, – плюнул поп, – тут      дьявол сломит ногу!»   И, утирая рясой пот,   Поп кличет сторожа: «Федот,Зови урядника скорее на подмогу,   Пускай он разберет,      Кто врет.   А я за всех не отвечаю.Какую из невест урядник отберет,   Я ту и обвенчаю!»

Подхалим и юла*

«Нет, не доволен я Москвой!»

«Тереху выбрали! Да что вы, очумели?Ну, нечего сказать, сыскали ходока!»На весь на сход орет Лука:«Юле доверились, проныре, пустомеле…Да я чем хуже, в самом деле?»«Эх, – крякнул дед Ермил, – Лука, не шебарши!           Вы оба хороши,Одна вам и цена и мера…Взяла бы вас холера!На кой бы вы нам дались ляд,Когда бы довелось нам выбирать свободно,Кого самим угодно,А не кого велят?Слышь, опчество кого облюбовало? Клима!А где наш Клим? Тю-тю! Пыль только вслед легла,Так хоть потешимся, коль наша не взяла.Уж был ты „ходоком“, видали – подхалима!Посмотрим, как теперь почнет           Мудрить юла?»

Размахнулся б я басней задорною…*

Задержаны и арестованы три народных певца, распевающих по дворам песни революционного содержания.

Размахнулся б я басней задорною,Распростясь на минуту с кручиною,Да боюсь, чтобы слезы не брызнули   Под веселой личиною.

А и спел бы я, братцы, вам песенкуОбо всем, что на сердце скрывается,   Да не всякая песенка   До конца допевается.

Жук и крот*

В момент весьма серьезный(Обжоре хищному, Кроту, попавши в рот)   Взмолился Жук навозный:«Не ешь меня, высокородный Крот!Ты знаешь сам, слыву я жестким блюдом,   Меж тем живым я – побожусь! –   Тебе в чем-либо пригожусь».   Внял Крот мольбе каким-то чудом:   «Ин так и быть, живи,   Комар тебя язви!Желудок свой изнежив червяками,Намедни, впрямь, его расстроил я жуками   И натерпелся мук.   А ты как будто славный малый:Храбрец и говорун. Должно, взаправду Жук      Бывалый.Послушай: по душам потолковав со мной,      Уж вот как ты меня обяжешь,Когда мне обо всем, что знаешь, порасскажешь.Хотелось бы мне знать, к примеру, как весной      Благоухают розы.         Слыхал я стороной,Что аромат у них довольно не дурной».«Душок – божественный!» – утерши лапкой слезы,      Счастливый Жук жужжит КротуИ, чтобы отплатить ему за доброту,Желая показать, как дивно пахнет роза,      Подносит… шарик из навоза.

      На вкус и цветТоварища, как говорится, нет.

Эстетик*

«Полой политику!

Да здравствует эстетика!»

Ослу, каких теперь немало,Наследство с неба вдруг упало.Добро! За чем же дело стало?Схватив что было из бельяДа платье модного покроя,Летит на родину Илья(Так звали нашего героя).«Ах! Ах! – приехавши домой,Заахал радостно детина. –Какая прелесть, боже мой!Ну что за дивная картина!Обвеян славной стариной,Как ты прекрасен, дом родной!Привет, почтенная руина!В тебе живут былые дни.Священна каждою песчинкой,Стой, как стояла искони!Тебя я – боже сохрани –Чтоб изуродовал починкой!»Избравши для жилья покойПолуразрушенный, с пролетом,Лишенным кровли, наш геройЛикует, хоть его поройТо куры угостят пометом,То сверху треснет кирпичом,То дождь промочит. Ровным счетомИлье все беды нипочем.Сроднись душой и телом с грязью,Леча ушибы – пудрой, мазью,Среди развалин и гнилья,Среди припарок и косметик,Не падал духом наш Илья.Он был в восторге от «жилья»,Зане – великий был эстетик!

Ложка*

Набив пустой животКартошкою вареной,Задумался Федот.Задумавшись, вздремнул и видит сон мудреный:Все ожило кругом! Ухват забрался в печь,   Горшки заспорили с заслонкой,И ложка на столе неслыханную речь   Вдруг повела с солонкой:   «Вот так вся жизнь прошла без радостного дня.   Дает же бог другим удачу?А мне… Нелегкая, знать, дернула меняРодиться ложкою – мужицкой на придачу.Век сохну за других. Гляди, который деньФедот наш мается, слоняется, как тень?Жена свалилася, у деток золотуха.В могилу всех сведет лихая голодуха.   Меж тем что делает Федот?Уж хуже голода каких еще прижимок?Нет, он последнюю телушку продает   Из-за каких-то недоимок.Как можно дальше жить – не приложу ума.Так лучше уж своим терзаниям и мукам   Я положу конец сама!»   Тут, крикнувши: «Прощай, кума!»,Бедняжка треснулась о пол с великим стуком.   «Постой!.. Разбилася!.. Эх-ма!?»   Федот во сне метнулся,   Но в этот час проснулсяИ в ужасе схватился за виски.От ложки на полу и впрямь лежат куски.«Фу, дьявол! Это что ж? Мне снилось аль не снилось?   В башке ли малость… прояснилось?Ох! – застонал Федот от яростной тоски. –Что ж делать? А? Пойти до одури напиться?   Аль утопиться?»

Опекун*

   Такое диво в кои веки:Совсем на днях сановник некий   Сиротский посетил приют.   «Великолепно! Превосходно!   Ну, прямо рай: тепло, уют…Детишки – ангелы. А честь как отдают!   И маршируют?»      «Как угодно, –   По отделеньям и повзводно…»   «Быть может, „Славься“ пропоют?Восторг! Божественно! И этому виновник?..»Смотритель дал ответ: «Я-с и моя жена».«За все вам русское мерси! – изрек сановник. –Такая именно нам школа и нужна,   С патриотической основой.   Я очень ваш почин ценю.Я доложу о вас… Я в долг себе вменю…А здесь – столовая? Доволен и столовой.   Позвольте мне меню.Как?! – вдруг вскипел наш гость. – Молочный                    суп… Жаркое…      И это… это – в пост!   Черт знает, что такое!»«Ваш-сясь! Питание… Малютки… Хилый рост…   Из бедноты сиротки…Родные померли все больше от чахотки…   Врачи…»      «Врачи нахально врут!      Не допущу потворства!      С поста не мрут,      А мрут – с обжорства!»

      «Ведь этакий вандал!» –   Иной читатель скажет гневно.А я б опекуна такого оправдал:Ведь он от голоду ни разу не страдал,   А от обжорства – ежедневно!

Гастроном*